Кир Булычев - Вирусы не отстирываются
Народу в столовой было немного. Ели одно и то же — салат из рубленных лепестков, на второе — кашу из провернутых лепестков. Ели быстро, скучно, равнодушно, хотя порой из уст вырывались удовлетворенные возгласы.
Солдат подтолкнул пленников к стойке, где повар шлепнул им в тарелки по горсти салата, а мальчишки-на-побегушках положили на блюдца по ложке цветочной кашки.
Взяв свои порции, пленники отыскали свободные места за длинным столом. Могильщик принюхался к пище и сказал:
— Как у нас на кладбище!
— Вы тоже так едите? — удивился Удалов.
— Нет, только нюхаем, а венки потом выкидываем.
Удалов покачал головой, внутренне осуждая черный юмор, а потом посмотрел на соседа по столу. Им оказался небритый молодой человек с тупым взглядом, в пиджаке задом наперед. Ел он размеренно и тихонько ухал. Напротив Удалова питалась старуха в скатерти, накинутой на плечи. Удалов протер грязную ложку носовым платком, зачерпнул салата и осторожно поднес ко рту. Как он и опасался, салат из лепестков оказался горьковатым.
— Нет, — вздохнул Удалов. — Так не пойдет. Хоть бы подсахарили.
— Не нравится? — враждебно спросила старуха в скатерти. — Вы только посмотрите — ему нектар не нравится.
— А вам нравится? — удивился Удалов.
— Вздор, — рявкнула старуха. — Всем нравится.
— Я не спорю, — смутился Удалов. — Красиво, элегантно, пахнет приятно. Но ведь это чтобы нюхать, а не чтобы жевать.
— А эфирные масла? — строго спросил молодой человек в пиджаке.
— Эфирные масла для одеколона и для бабочек, — не согласился Удалов. — Хотя с чужими обычаями спорить не буду.
— Странно, — не успокоилась старуха. — Господам нравится, а ему, видите ли, не нравится? Так что же тебе, любезный, подавать прикажешь?
— Хлебушка бы, — признался Удалов.
— Он хочет хлеба! — воскликнула старуха, не двигая губами. — Мерзавец!
Но при этом глаза старой женщины увлажнились, а молодой человек так шумно и судорожно проглотил слюну, что Удалову стало ясно — от хлеба они бы не отказались.
Наступила тишина. Будто кто-то невидимый, но властный приказал всем замолчать. И тут же люди, словно забыв о еде, стали подниматься со своих мест, выстраиваться в колонну по два и пустились по залу, скандируя, сначала робко и разрозненно, а потом все громче и горячее:
— Да здравствует цветочный салат! Да славятся эфирные масла! Долой хлеб и ненавистные эскалопы!
— Долой! — катилось по залу. Звенела посуда. Повара, помощники поваров и мальчишки-на-побегушках аплодировали и кричали оскорбления в адрес белков и углеводов.
Правда, губы у всех двигались невпопад.
Приплясывая, охваченные энтузиазмом люди продвигались к дверям и исчезали. Наконец последний из них покинул столовую, и остались лишь обслуживающий персонал, солдат и пленники. Солдат, как ни в чем не бывало, продолжал уплетать цветочную кашу.
Кузнечик презрительно поглядел на него и сказал:
— Они себя заживо губят.
— Исхудали, — согласился с ним могильщик. — Готовый материал для меня. Не планета, а золотые прииски.
— Если вы их переживете на этой диете, — заметил Удалов.
— Не переживет, — криво усмехнулся кузнечик. — Всех вас психически уничтожат.
— А тебя?
— Меня нет. Я подлец, а законченные подлецы дефицитны. Я иногда сам себе поражаюсь. Феноменальная атрофия совести — всех готов продать.
— Удалов, — предупредил могильщик. — Надо было нам его ликвидировать на корабле. Похоронили бы давно, и никаких забот.
— Вот видишь, Тори, — сказал Удалов. — Могильщик может быть и прав. А если еще не поздно?
— Поздно, — хихикнул кузнечик, показав выпуклыми глазками на солдата.
Солдат вылизал тарелку, потом понюхал ее, слизнул упавший на стол лепесток, встал, подошел к пленникам и сказал:
— Пора, потенциальные!
Последующий час пленники провели в бывшей комнате матери и ребенка, переделанной в изолятор с помощью решеток на окнах.
В изоляторе было пыльно и зябко. Здесь хранились мешки с цветочными семенами. Могильщик храбрился и говорил, что профессионально наслаждается в атмосфере кладбищенского склепа, Удалов быстро ходил, перешагивая через детские стульчики и ломаные игрушки. Вдруг кузнечик воскликнул:
— Ты плохой товарищ, Удалов. Ты эгоист!
— Почему? — удивился Корнелий.
— Коробочка со скорпиончиком где? В кармане?
— Я совсем забыл. Прости, — сказал Удалов.
Он вынул из кармана скорпиончнка. Скорпиончик принюхался к холодному воздуху и тут же создал вокруг нормальную атмосферу. В изоляторе потеплело, запахло розами, и узники сбились в кучу, чтобы на всех хватило тепла.
— Странная планета, — сказал Удалов, когда согрелся. — Глаза у всех пустые, едят цветочки, говорят, что хлеба им не нужно, эскалопы, говорят, долой, и вообще вид неопрятный.
— Это объяснимо, — сказал кузнечик. — Весь цивилизованный мир бьется над тайной планеты Кэ, все считают их больными загадочной болезнью. А дело просто — планета попала в плен.
— Так что же ты раньше не сказал? — удивился Удалов. — Давно бы уж меры приняли.
— А ты забыл, что я им продался? — спросил кузнечик.
— Не очень выгодно продался, — заметил могильщик.
— Я уже от них отрекся. Поэтому и сообщаю страшную тайну. Тебе, Удалов, первому.
— Ну, рассказывай.
— Рассказывать недолго. Забрели как-то на эту планету микробы. То ли забрели, то ли сами вывелись — в общем, неважно. Отличаются эти микробы от обыкновенных тем, что они мыслящие. Казалось бы, что такого — занимайся созидательным трудом, участвуй в общем братстве Галактики. Так нет, они сами созидать не хотят, а паразитируют в других существах…
— Значит, паразиты! — воскликнул Удалов.
— Ничего подобного, — раздался голос, и дверь в изолятор открылась.
Неопрятный толстяк, который встретил пленных на космодроме, вошел, тяжело ступая по куклам и погремушкам.
— Ничего подобного, — повторил толстяк. — Никакие не паразиты, а глубокоуважаемые господа микроорганизмы.
— А я так и сказал, — поспешил исправиться кузнечик. — Так именно и сказал. Глубокоуважаемые и милостивые господа благородные микроорганизмы.
Что-то внутри толстяка треснуло и заверещало. Толстяк стоял с открытым ртом и покорно ждал, пока эти звуки прекратятся.
— Мы смеемся, — сказал он, когда все смолкло. — А ты, продажный Тори, продолжай. Секретов здесь нет. От нас еще никто не уходил таким же, как пришел. Говори!
Кузнечик отошел от своих товарищей, неловко поклонился и сказал:
— В общем, остальное понятно. Господа микроорганизмы по просьбе жителей планеты Кэ поселились здесь, и тогда жители планеты Кэ обратились с просьбой к уважаемым микроорганизмам, чтобы для большего единения между населением планеты и уважаемыми микроорганизмами последние внедрились внутрь жителей планеты Кэ. С тех пор в каждом жителе планеты Кэ обитает уважаемый микроорганизм и подсказывает ничтожному жителю планеты Кэ ценные мысли. Я правильно излагаю?
— Нет, конечно, — ответил неопрятный толстяк. — Какое уж тут единение! Мы, микроорганизмы, или паразиты, как сказал дорогой Удалов, да не простится ему это хамство, — хозяева. Мы приказываем, а люди слушаются. И никакого равноправия. Все делается так, как удобно нам, кхе, паразитам. Это мы, кхе-кхе, паразиты, любим эфирные масла душистых цветов. Поэтому все на планете любят только эфирные масла, разводят цветы, нюхают цветы и жуют цветы. Мы никогда не убиваем пленных. Зачем? Каждый новый человек — домик для одного из нас. Ведь мы быстро размножаемся. У нас уже очередь на новые тела. Вот теперь и в вас вселимся.
— Только не в меня, — сказал быстро кузнечик. — Я добровольно и сознательно служу благородному делу.
— А почему не в тебя? Будет в тебе жить мой брат или внук, будет, как ты сам сказал, с тобой в единении, будете вы дружить и будет он тебе подсказывать, как думать, о чем думать, о чем не думать, когда чего говорить, а когда лучше промолчать. Твоя же цена как агента втрое повысится. Радуйся, дурак!
— Я, конечно, радуюсь…
— Радуйся молча. И ты, могильщик, нам пригодишься. Нам могильщики нужны. Мы все время распространяемся, а наши человеческие тела так несовершенны! Живут мало, дохнут как мухи. Работы тебе хватит.
— Спасибо, — сказал могильщик с чувством. — Мне все эти споры о единении и подчинении чужды, я аполитичен. Мне нужен созидательный труд и заслуженное вознаграждение.
— А вот о вознаграждении забудь, — сказал неопрятный толстяк. А так как губы толстяка были неподвижны, Удалов уже сообразил, что говорит хозяин толстяка — уважаемый микроорганизм. И понятно стало Удалову, почему люди здесь так плохо одеты, небриты и немыты. Зачем? Микроорганизмам это неинтересно. Они-то голые.
