Исин Нисио - Nekomonogatari(Black)
– Так, и вбей в голову этому гавайскому ублюдку, чтобы он закрыл глаза на кошачьи шалости, иначе я засужу его за жестокое обращение с животными, потому что я на него закрываю глаза.
– Что ты имеешь в виду?
– А не понятно? Если бы я… если бы Госпожа правда хотела навредить, она бы убила его в первом же бою. Я добра, потому что знаю его… а ты… не похоже, что ты собираешься что-то делать.
С этими словами кошка спрыгнула с парты – и хотя там было всего полметра высоты, она успела перевернуться в полёте.
– Ты прав. Для Госпожи лучше всего, если ты ничего не делаешь… ты же не хочешь умереть?
Без топота, повернувшись ко мне спиной, Мартовская кошка прошла к двери. Кошки при ходьбе не издают звуков из-за строения лап, но стопы Ханекавы не изменялись.
Даже это было частью персонажа.
Существо, стоящее выше теории, здравого смысла, законов физики и этики.
Абсурдный кот в сапогах.
– Прощай. Держись и будь счастлив, человек.
С этими словами Мартовская кошка вышла из класса в коридор…
– Постой!
Прежде чем я рефлекторно остановил её.
Издав звук «хм», она повернула голову. Головокружительная красавица.
Нет, ее выражение лица было слишком озадаченным для таких слов.
– Ты сказала, твоя цель – высвободить стресс Ханекавы. Но это невозможно.
– Почему?
– Потому что стресс по большей части исходит от родителей. Даже если ты его высвободишь, когда она вернётся домой, он снова начнёт накапливаться. Сейчас её родители лежат в больнице, но они не будут лежать там вечно. Пройдёт время. И они вернутся в дом своей дочери, для которой в нём нет места. Неважно, высвободишь ты весь стресс за месяц или нет, рано или поздно всё станет так, как было.
– Хм. Это верно. В таком случае…
Кошка, которая, казалось, не умела думать на шаг вперед, едва способная мыслить, поняла меня… Весенние каникулы.
Как тот вампир, она точно так же жутко улыбнулась.
– Тогда я отделаю их этим так, что они не захотят возвращаться-ня.
И потом показала когти на правой руке.
Казалось, ими можно убить человека.
Казалось, ими можно изрезать человека до смерти, этими пятью острыми когтями.
– В этот раз поглощения энергии не хватит. Я просто отвечу домашним насилием на домашнее насилие-ня… если Госпожа так пожелает.
– Как будто!…
Как будто Ханекава может такого желать.
Я вскочил, словно выпрыгнув со стула, и приблизился к Мартовской кошке.
Нет, я попытался приблизиться.
Однако я едва успел остановиться и не схватить её за плечо.
– Да, верно. Когда ты касаешься меня, ты слабеешь – потому меня и зовут Мартовской кошкой. Не приближайся, не касайся. Ты меня и пальцем не можешь тронуть-ня. Не вмешиваться – правильное решения-ня… для меня, и, возможно, для Госпожи-ня.
– Эй, кошка…
– Прощай. Будь счастлив.
Она повторила те же слова.
И в этот раз она на самом деле ушла – больше не оборачивалась.
– …
Я остался в классе.
До наглости непринуждённо я вернулся на место Ханекавы. Поднял упавший стул и снова сел.
Будто продолжая делать то, что делал раньше, я лёг на парту.
Мартовская кошка не касалась меня.
И тем не менее, сил у меня не было.
– О-ох, – пробормотал я.
Слабо.
Я убедился, что в классе никого не было – да и если бы кто-то был, я бы то же самое пробормотал.
Я должен был пробормотать.
Эти переполняющие меня чувства.
– Безнадёжно. Как я и думал, мне нравится Ханекава.
Я должен был вложить это в слова.
Я должен был дать им форму.
– Мне она так нравится, но я не могу её коснуться.
Даже пальцем не могу коснуться.
В лучшем случае, могу щекой тереться о парту.
Не из-за того, что случилось на весенних каникулах.
Не из-за того, что я был спасён и не из-за того, что я считал, что я у неё в долгу.
Не потому, что она милая, и не потому, что я жалел её.
Не эти смердящие логикой причины.
Мне нравится эта девушка.
Я думаю, она мне нравится.
Я чувствую, что она мне нравится.
Я понимаю, что она мне нравится.
– Однако Цукихи права.
И я продолжал тихо бормотать.
Безэмоционально размышляя.
– Ничего не могу поделать, она мне нравится. Но это чувство – не любовь.
Продолжая бормотать, я возродил свою решимость.
Возможно, я решил это с самого начала.
Сейчас я просто заметил нечто абсолютно очевидное.
Мои чувства к Ханекаве стали так сильны… что уже давно переросли любовь.
Я хочу не просто быть с ней вечно.
– Я хочу ради неё умереть.
011
Если вы спросите, как я провёл остаток Золотой Недели, то я отвечу, что стоял на коленях.
С третьего мая, когда я встретил Мартовскую кошку, и до воскресенья, седьмого мая, последнего дня долгих праздников, иными словами – сегодняшнего дня, я всё время простоял на полу.
Я посвятил этому все свои силы.
Я делал это почти пять дней.
Я не знаю, сколько часов это заняло, но думаю, около сотни.
Так много.
Не ел, не пил, в субботу пропустил даже школу, не дрогнув и не задремав, не поднимая лица, как будто каменная статуя, я продолжал стоять на коленях.
Постойте, это же обычное дело.
Об этом не стоит говорить как о каком-то событии, каждому стоит разок-другой попробовать сделать так же. В любом случае, я потратил на это все выходные.
Я буду молиться, чтобы в конце Золотой Недели с меня не потребовали сочинения о том, как я провёл эти дни.
Я уже не в начальной школе, так что едва ли они могли это сделать – и даже если бы мне пришлось, я бы сказал, что провёл Золотую Неделю в таком положении. Я дико извиняюсь перед теми, кто ожидал, что героическая решимость в пустом классе приведёт к великой битве между мной и Мартовской кошкой, но, к несчастью, я знал своё место.
Я знал о нём.
Я был знаком с ним.
Даже если грубость только появившейся Мартовской Кошки поблекла в результате высвобождения стресса, всё же как «человек» я не мог даже сопротивляться ей, не говоря уж о том, чтобы дать бой.
У меня не было шансов против того, у которого не смог выиграть даже Ошино.
Меня просто убьют. Я умру, и на этом всё закончится.
Я хотел умереть ради Ханекавы, но это значило, что я не хочу умирать не ради Ханекавы.
Я не умру просто так.
Я не умру собачьей смертью.
Если мне придётся выбрать – я предпочту кошачью смерть.
И вот так, пока Ошино и Мартовская кошка вели суперсражение в духе оммёдзи, атакуя и спасая людей то в одном месте, то в другом, наступая и отступая без перерывов, я кланялся всеми силами сердца и души, на полной скорости.
Кстати говоря, насчёт объекта поклонения.
Об этом не стоит говорить как о каком-то событии, потому что для возмужавшего юноши это был достойный поклонения объект – восьмилетняя девочка.
Восьмилетняя маленькая девочка.
Железнокровный теплокровный хладнокровный вампир.
Киссшот Ацерола Орион Хеартандерблейд, ставшая жалкой тенью, огрызком самой себя.
Бывший вампир, светловолосая малышка.
На сцене был я, а самой сценой была комната на четвёртом этаже заброшенного здания, руин элитной школы, и я стоял на коленях перед маленькой девочкой-вампиром, сидящей с горьким видом, обхватив колени.
…
Я рассказываю об этом, но могу ручаться, что в аниме этой сцены не будет.
Не знаю почему.
Мне кажется, сюжет милостиво отказался от смеси средств подачи истории. Хотя если задуматься, всё было кончено ещё когда я и мои сёстры копались в поисках скелетов в шкафах друг у друга в самом начале.
Чёрный абзац [76] на целую книгу, что-то в этом духе.
– Что ты делаешь, Арараги-кун? – даже Ошино удивился. – Напомню, что рисковать жизнью и думать, что ты готов умереть – это разные вещи. Я думал, на весенних каникулах ты выучил этот урок.
И снова в этих словах не было иронии или сарказма, никаких намёков, они казались не легкомысленными, а очень нормальными.
С другой стороны, за эти пять дней Ошино сказал мне только это – казалось, будто после каждой битвы с Мартовской кошкой он возвращался сюда, чтобы восстановиться (учитывая, что, как только специалист заканчивал отдыхать, он собирался и тут же уходил – он продолжал проигрывать без сна и почти без отдыха). Однако, поняв моё намерение, он тут же перестал говорить со мной. Даже проходя мимо, он хранил молчание.
Девочка-вампир тоже хранила молчание.
Даже я молчал.
Не говорил ни с Ошино, ни с маленькой девочкой.
Я не мог нарушить тишину и что-то сказать.
Изначально моё положение не содержало мольбы – можно сказать, это было моим тайным намерением, но в основном я склонил голову до пола в знак извинения.
Прости.
Прости, я рассчитываю на тебя.
Искренне, от всего сердца, я извиняюсь.
Правда.
Неудивительно, что Ошино был ошеломлён наглостью и бесстыжестью моего поведения. Если хотите, я мог бы растереть лицо об пол до крови.
