Сергей Панарин - У реки Смородины
– Хоть бы один был искренним, – буркнула девушка, когда они с Иваном пришли в пустынную залу.
На стене, обтянутой парчой, висел главный символ государства – большой, два на два метра, драгоценный барельеф, укрепленный на сверкающем стальном щите.
Гербом княжества была двухголовая жар-птица, мощно раскинувшая искрящиеся крылья. Его отлили из чистого золота, отчего сходство с легендарной птахой только усилилось. Правда, настораживала двухголовость, но ее, как Иван выяснил позже, легко объяснили историки. Оказалось, что художник, запечатлевший жар-птицу, увидал ее утром, когда волшебная тварь раскрыла, потягиваясь, крылья и потрясла головой, прогоняя из нее остатки сна. Так и запомнил живописец птичку – с двумя хохластыми головенками, глядящими в разные стороны и широко распахнувшими зевающие клювики.
У стены с гербом покоился высокий трон. Рядом – кресло поменьше и поизящнее. Княжна развернула кресло к символу государства и уселась. Старшой остался стоять.
– Вот здесь мы с батюшкой частенько сидели, и однажды он сказал мне странную вещь, – проговорила притихшая Василиса. – «Дочь, настанет день, и я покину этот мир. Я вижу, ты станешь сильной и мудрой правительницей. К сожалению, даже сильные и мудрые правители сталкиваются с трудностями, кои не могут разрешить. Тогда следует обратиться к самой сути и соли нашего княжества… – Здесь отец указал на жар-птицу, а потом дотронулся до своего языка. – Как известно, ум хорошо, а два лучше. А коли станет кто вещать, так и никто его за язык не тянул. Запомни эти странные слова, навсегда сохрани и жесты, которые я сейчас сделал.
А большего не смею произнести, ибо даже у стен есть уши».
Иван почесал за ухом:
– Звучит, словно коллекция пословиц.
– Я тоже так решила. А вот сейчас, когда про двухголового водяного ты сказал, все на место и встало. Закрой двери.
Старшой запер на засов три двери, теперь никто не мог помешать тому, что задумала Василиса. Она пододвинула кресло к гербу. Забралась ногами на атласное сиденье. Дотронулась до языка одной из голов.
И случилось чудо! Золотая голова мигнула, зашевелилась, оживая, и повернулась к девушке. Та взвизгнула и потеряла равновесие. Иван еле ее поймал.
– Кто заставил меня говорить? – каркающим голосом спросила грозная птица.
– Тебя за язык никто не тянул, – пролепетала княжна, прижимаясь к богатырю-дембелю.
Ответ вполне удовлетворил птицу, и она вернула голову на место. Что-то щелкнуло, и массивный гербовый щит распахнулся, словно легонькая дверца.
– Пусти, – выдавила Василиса, все еще сидящая на руках Старшого, и он поставил ее на ноги.
За щитом обнаружилась винтовая лестница, ведущая вниз.
– Темно, – прокомментировал дембель, но стоило ему перешагнуть порог, как на стенах потайного помещения вспыхнули мелкие светильники.
– Айда! – решительно скомандовала девушка и первая начала спуск в подземелье.
Иван интуитивно оглянулся. Дверь-щит тихо закрылась, и щелкнул секретный замок. «Попали», – подумал старший сержант.
Спускались долго, по прикидкам Емельянова, глубина составила этажей восемь. Очутились в узком коридорчике, ведущем в какую-то светлую комнату.
– Пусти, я пойду первым, – тихо сказал Иван.
Миновав коридор, парень и девушка вошли в широкую круглую залу, повторяющую гербовую. Только дверной проем был один, а не три, и не висел символ на стене. Вместо него в центре залы торчала мощная серебряная ветка-клюка, на которой сидела нестерпимо сияющая птица. Крупная, не меньше человека. С единственной головой, но очень похожая на гербовый символ.
Глаза ее, светящиеся подобно двум солнцам, смотрели на гостей пронизывающе. Во всяком случае, у дембеля возникло ощущение, что волшебная птаха за считанные мгновения узнала о нем абсолютно все. А уж как жарко стало, хоть раздевайся, но жар был будто бы внутренним, в самой зале царила прохлада.
– Что, сгинул Велемудр? – спросила птица, не открывая клюва. – А я предупреждал.
Молодые люди просто услышали спокойный мужской голос, звучащий ниоткуда и одновременно отовсюду.
– Убили батюшку, – проговорила Василиса.
– Это кто? – обратился к ней Иван. – Гамаюн, что ли?
Ответил сам птах:
– Птица Гамаюн не отличается умом и сообразительностью. Я – Рарожич, сын вещего Рарога. А ты, витязь, как я вижу, иномирец. Нравится здесь?
Старшой нарочито огляделся:
– Нет, наверху веселее.
Судя по заливистому клекоту и трясущейся туше, Рарожич рассмеялся. Он даже чуть не упал с ветки. Пришлось раскрыть широкие крылья. Нестерпимый свет ударил в глаза парня и девушки.
Когда они проморгались, птица уже сложила крылья.
– Что хочешь знать, княжна? – спросил голос.
– Почему ты здесь?
– Хм… Я здесь не почему, а зачем. Подробности слишком долги, сложны и не нужны, чтобы тратить на них время. В узком смысле остановимся на следующем: я приношу князьям Легендограда пользу советами. Вы спрашиваете, я отвечаю. Только не жди чуда. Я не Бояндекс какой-нибудь, чтобы обо всем ведать. Впрочем, на вопрос «Кто убил Велемудра?» он тоже не ответит.
– Почему?
– У меня складывается ощущение, что «почему» – это единственное известное тебе вопросительное слово, – пошутил Рарожич. – Бояндекса не посещают озарения в миг, когда происходит некое событие. Он кропотливо собирает сведения. Событие становится событием тогда, когда о нем говорят. А как только о нем заговорят, пополняется копилка знаний Бояндекса. Меня волнует сейчас иное. Давно ли родитель открыл тебе тайну моего существования?
– Намекнул-то он давно, но я догадалась сегодня.
– Когда и как умертвили князя?
Тут вклинился Иван:
– Давай, я расскажу.
Василиса с благодарностью приняла его предложение. Парень изложил главное. Птица погрустнела, даже приглушилось сияние перьев и пронзительных очей.
– Печальные новости. Итак, бедная моя княжна, запоминай и следуй моим первым советам. Сейчас вы покинете это подземелье и никому не откроете, где побывали и кого видали. До поимки лиходеев, убивших твоего родителя, ни при каких условиях сюда не спускайтесь. На будущее, если оно у нас есть, заруби себе на носу: обо мне должен знать князь или княжна, а также наследник, и никто больше. Вот он, – птах кивнул на Ивана, – совершенно лишний. Я – твоя тайна. Об остальном побеседуем в лучшие времена.
– Никому я не расскажу, – буркнул Старшой.
– И я, – добавила Василиса.
– Тогда уходите.
– А ухаживать за тобой, кормить? – спохватилась девушка.
Рарожич вновь рассмеялся:
– Мне этого не нужно.
Княжна все никак не решалась покинуть странного птаха, будто чего-то ждала.
– Не бойся, девочка, – сказал наконец сияющий Рарожич. – Все будет хорошо.
Хотя на Ивана эти слова не произвели никакого впечатления – такую банальщину произносили миллионы раз! – но Василиса заметно успокоилась и даже улыбнулась птице на прощание.
После долгого восхождения по винтовой лестнице молодые люди уперлись в запертую дверь. Емельянов-старший толкнул ее ладонью, раздался знакомый уже щелчок, и гербовый щит вновь распахнулся.
Дембель и княжна вышли в залу. Спустя полминуты дверь захлопнулась.
– Знаешь, Иван, – тихо промолвила Василиса. – По-моему, я недопоняла послание отца. Он предупреждал, чтобы я не тревожила двухголовую тайну.
Они покинули гербовую залу, и в первом же коридоре взъерошенный запыхавшийся слуга с радостью выдохнул:
– О, слава богам! Княжна, тебя ищут по всему дворцу. Народ ждет!
Девушка ускорила шаги, на ходу поясняя своему охраннику причины спешки:
– Следует нести тяжкую обязанность принимать соболезнования. Так что мужайся, витязь. Нынче ты будешь до вечера стоять за моей спиной, пока не иссякнет поток желающих потерзать мне душу.
В голосе княжны слышались слезы.
Заруба Лютозар вошел в Легендоград в полдень, когда народ снует по улицам, толпы движутся на площадях, занятых ярмарками, и появление нового лица будет абсолютно незаметным.
Преступник предпочел добраться до славного города на коне и, естественно, по кружной дороге. На ярмарке он быстро услышал последние новости. Первая его рассмешила: можно было ехать и по прямоезжему пути, ибо неведомая пара богатырей ухайдакала Соловья-разбойника. Вторая озадачила и насторожила: скоропостижно умер местный князь Велемудр. По сочувственным речам мужиков Заруба распознал уважение и любовь к почившему правителю. Старик явно нравился народу.
Смерть главного всегда сулит смуту. Осиротевшая власть старается удержать людей в ежовых рукавицах, чтобы не возникло паники. На верхушке затевается грызня, аукающаяся даже в самых отдаленных от княжьего терема переулках.
Короче, Велемудр преставился чертовски не вовремя.
Опытный Лютозар подозревал, что кончина князя, скорее всего, была насильственной. Так уж повелось в княжествах Эрэфии: либо правитель помирает после долгой и продолжительной болезни, либо уходит скоропостижно, то есть кто-то скорый на расправу постигает на князе науку убивать.
