Мария Вересень - Высшее образование для сироты, или родственники прилагаются
— Ага. — Я посмотрела на стены. — Значит, это все…
— То, что он начал видеть. Низшие и низменные проявления творца.
— А на самом деле…
Князь потупился, как Аэрон, строящий из себя невинность.
— Никто не знает правды. Ну разве что ваш друг Анжело. Кстати, большой любитель травить учителей цикутой.
Я рот разинула. А Сиятельный, быстро приложив палец к губам, сказал:
— Но это мы обсудим через год. Демонологию не одолеть с наскока. А уж на углубленное познание предмета порою не хватает целой жизни.
— Нет, подождите. Вы что же, хотите сказать, что Анжело отравил этого вашего Рогацио за какой-то там браслет?!
— Вообще-то я собирался милою беседой отвлечь вас от возможных грустных мыслей и, намекнув на обладание запредельным знанием, возбудить в вас интерес к предмету. А маэстро приплел просто потому, что вы таращились на эту проклятую фреску словно завороженная.
— А Анжело приплели, чтобы у меня глаза от удивленья лопнули?
— А вам никогда не говорили, что в общении со старшими подросткам и девицам подобает скромная учтивость?
— Ха, да вы меня просто огорошили!
— Тогда при готовьтесь к зачету! — вспылил преподаватель.
Я опешила:
— Какому зачету?
— Сравнительное мифотворчество, легенда об охотнике Сацке.
— Но у нас же демонография сейчас, а мифотворчество преподает Аринка.
— Жизнь — это не расписание уроков, — отрезал Светлейший, и по тому, как заледенели его глаза, я поняла, что снова разонравилась Князю. Ишь ты, привык командовать!
Я демонстративно фыркнула и шлепнула книгу на парту. Что у настам с этим Сацке? Вилколакская легенда. Очень мило.
«… невезуч был охотник Сацке. Много хотел, редко получал желаемое. Часто просил у богов то одно, то другое, ни разу не был услышан…»
Звонок на обед был как манна небесная. В столовую я не спустилась, стекла киселем, переплюхивая себя со ступеньки на ступеньку. Хорошо еще, что вниз. Вползла на лавку за «нашим» столом и угрюмо посмотрела в бесконечнейшую даль, туда, где окошко раздачи исходило облаками жаркого, наполненного ароматом специй пара.
— Отрыжка песья, — рявкнула над ухом Алия, швыряя на стол расписной веселенький поднос, на котором грудой громоздились миски.
— Можно я твою свеклу съем? — простонала я, сглатывая слюну.
— Ешь. Что?! Ты ж терпеть ее не можешь!
— Я до раздачи не дойду, — заныла я, стараясь, чтобы вышло как можно жалостней. — Меня учитель новый доконал, словно с цепи сорвался.
— И тебя? — вскочила Алия, от души врезав по столу. Я едва поспела подхватить кувшин. Квас возмущенно зашипел. — Там Лейя рыдает, тут ты стонешь, Вульфыч как собака, озверел совсем.
— А что случилось? — сразу подобралась я.
Алия всплеснула руками, как декламаторша на сцене нашей Школы во время веселых шутовских представлений. Только вместо залихватской басни или на крайний случай матерных стишат выдала былину о неравной битве богатырки Алии Всеславишны с чудищем-оборотнем Вольфом Вениаминовичем.
— Нет, ты представляешь, — неистовствовала рассказчица Алия 6атьковна, — он нам полгода преподавал заср… В общем, пацифизм. Ни одного приема. Чтобы, как это? Не нагнетать расовый национализм. А тут ускоренная боевая трансформация в условиях полного окружения. Ты представляешь?
Я не представляла. Зато видела, что ее драконья куртка свисает на спине веселенькими, как флажки на шпилях рыцарского замка, лоскутами. И все лицо в мелких порезах, будто подругу в толченом стекле физиономией возили.
— А что Лейя? — спросила я, готовясь к худшему. Воображение рисовало, как Вульфыч рвет мавку на жабок
— Она неуд по сравнительному мифотворчеству схлопотала, отмахнулась Алия.
— Погоди. Разве с утра не гармонические чары должны быть? Она же вся накрасилась еще для этого своего учителя, Флейты.
— Не было Флейты, — услышали мы с Алией жалостливый голосок Мавки. Обернулись.
Аэрон практически держал на весу болотную красавицу. Цветные от краски слезы слились в ручьи и причудлив о избороздили ее опухшую мордашку.
— Чисто кикимора, — вздохнула Алия и, достав платочек, тщательно втолканный в узенький кармашек штанов, принялась размазывать «красоту» Лейи по всему лицу, не забывая с чувством плевать на вышитого посреди платка волчонка.
А мне достаточно было лишь взглянуть на хмурого вампира, как робкий звоночек тревоги превратился в жуткий пожарный набат.
— Только не говори, что и тебя донимали сказкой об охотнике.
Аэрон кивнул.
— Та-ак. — Я почувствовала, что мне становится по-настоящему страшно. — Это неспроста.
— Я сначала думал, что нас попросту желают проучить. Но как-то уж однообразно все.
— Да Феофилакт Транквиллинович отсутствием фантазии ведь не страдает. Если б он хотел повеселиться, то учебой бы не донимал.
— Значит, что? — Мы с вампиром уставились друг на друга.
Северская легенда была проста как медный грош. Один охотник полез в ловчую яму за мертвым волком и сорвался сам. И вот лежит он надетый на острый кол и молит бога о спасении.
— Самое дорогое отдам, — говорит. — Клянусь.
— Чем же ты можешь поклясться, коль и так умираешь? — удивился Белбог.
— Да хоть волчьей шкурой, — стонет охотник. — Только спаси.
Спас его бог. Пошли они вдвоем домой к охотнику. Сацке, или как там его, идет и размышляет, чем с богом расплачиваться. Дом от предков достался, жалко. Жена красавица, еле уговорил выйти замуж, отдавать богу такую обидно. Собака помощница, без нее совсем плохо.
А тут видит, стоит на пороге его жена, а в руках держит ребенка. Его ребенка, охотника Сацке. Бог на ребенка показывает.
— Ах, вот ты чего захотел?! — закричал на бога охотник. — Ничего ты не получишь, кроме волчьей шкуры. Уходи.
И начал гнать бога прочь, швырять в него палками. Раз наклонился, другой, а в третий не смог разогнуться. Зарычал, завыл, закрутился на месте и превратился в волка сам.
Долго он бегал по лесам, пока сын не подрос.
Узнал он от матери правду, построил алтарь в лесу и принес сам себя в жертву Белбогу.
Только дети охотника до сих пор полжизни волками бегают. Чтобы помнили о могуществе Белого. И поделом, нечего нарушать клятвы. А дети сына Сацке стали жрецами, и сила бога дана им, и длань его над ними и благословение.
Демоны же эту легенду рассказывают так.
Свалился охотник в яму и давай молить богов о спасении. Услышал Чернобог, что клянется Сацке самым дорогим, и спас его. А как пришли они к дому, как увидел охотник жену с ребенком, так и обмер. Только в лесу не выживают трусливые. Обернулся Сацке волком и зарычал на бога.
— Уходи, ничего не получишь. И бог ушел.
Как говаривал Анжело — «без комментариев».
Мы с Аэроном с сомнением посмотрели на Лейю.
— А скажи-ка нам, подруга, за что тебе неуд влепили? — поинтересовался Аэрон у борющейся с опухлостью лица Лейи.
— Я написала, что нельзя нарушать клятвы, об этом обе легенды.
— Выходит, можно? — переглянулись мы с Аэроном.
— Ой, не нравится мне это, — призналась я, чувствуя, как от нехороших предчувствий пальцы на ногах немеют.
И тут, словно перед летней грозой, в столовой стало неуютно тихо.
Алия пихнула меня в бок, Аэрон мягко повернул мордашкой к дверям и захлопнул рот ладонью, когда я собралась вопить.
В дверях стоял, опершись на рогатый черный посох, со свитой и стражей, сам Верховный жрец.
— Я, кажется, все поняла, — промямлила я, когда сумела проглотить испуг. От того, что он скатился в живот, а не торчал ежом в горле, легче мне не сделалось.
— Я тоже, — сурово кивнул вампир, неосознанно шаря на поясе в поисках ножа, но все время промазывал.
Теперь уж мне пришлось его хватать за плечо. Мы все четверо уставились в ужасе друг на друга.
— Только не паниковать, — потребовала я, таща Алию из-под стола. Там брякало и сыпалось из тюка оружие. Вдвоем с Аэроном мы едва сумели выкрутить из ее побелевших пальцев клевец в виде волчьей морды.
— Я все беру на себя, — заявила я. Но даже вампиру пришлось напрячься, чтобы услышать мой задушенный писк.
— Что?
— Не сбивай меня с мысли, а то нам всем хана.
— Да нам и так бздец, — шумно задышала Алия, судорожно сжимая-разжимая кулаки.
— Поднимите меня, — попросила я, с трудом выплевывая сухие, как репьи, слова.
— Подыми-ите мне ве-эки, — пробасила за спиной, борясь с истерикой, Лейя. Я ее чуть не придушила, но меня оттащили. — Все, ты уже встала, что дальше?
Ой, лучше бы мне этого не говорили.
Ног я не чувствовала, но каким то чудом умудрилась сделать шаг, не упав и не рассыпавшись на мелкие осколочки. Хотя могла, так все во мне сжалось, напряглось и скукожилось от страха.
