Юлия Славачевская - Замуж за Черного Властелина, или Мужики везде одинаковы
— Это к делу не относится, следовательно, не вижу смысла обсуждать и тратить время.
На душе стало горько, тоскливо и пусто. Не желая показывать свое испорченное настроение, я опустила голову и потребовала:
— Отпусти, пожалуйста!
И, почувствовав, как разжались его руки, отошла и тихо сказала:
— Если человека кусает вампир, он становится вампиром. Такое ощущение, что тебя искусал дебил, если ты думаешь, что наши отношения не важны и «К делу не относятся»! — И, вновь поймав его взгляд, отчеканила: — Я не выйду за тебя замуж!
Данное заявление Кондраду пришлось не по нутру. Он принялся сверлить меня взглядом в надежде, что сразу испугаюсь, подниму лапки и сдамся на милость победителя. Обломись! Такое я проходила в раннем детстве, когда папа пытался достучаться до моей совести, в то время сладко посапывавшей во сне. Так что опыт по выдерживанию взглядов у меня был богатый. Его зырканье особого впечатления не произвело. Вскоре мне надоело ждать каких-либо объяснений, и я направилась к двери, собираясь продолжить тренировку. Уже взялась за ручку, когда меня догнали его слова:
— Не испытывай мое терпение вновь! Ты женщина и обязана подчиняться!
Лучше бы он меня ударил, ей-богу! Все наши разговоры по дороге и рассказы о моем мире не донесли до его тупой головы одну простую истину: меня нельзя заставить, но можно уговорить.
Развернувшись и смерив Кондрада взглядом, я сообщила ему:
— Женщина — это звучит гордо!
И тут же получила отповедь:
— Женщина — это звучит громко, капризно и бестолково. Илона, перестань сопротивляться и тратить силы попусту. Все равно будет так, как я хочу.
С неимоверным трудом подавив желание брякнуть: «Сам дурак!» — и подойдя к делу с литературной точки зрения, пришлось процитировать ему Державина: «Осел останется ослом, хотя осыпь его звездами: где должно действовать умом, он только хлопает ушами», — и разжевать подробнее, видя, что до него не дошло:
— Для непонятливых субъектов объясняю на пальцах. Видишь средний?
Показав Кондраду упомянутый палец, я рассчитывала, что он вспомнит рассказ о неприличных жестах моего мира. Расчет оказался верным: на память он не жаловался и взбеленился практически мгновенно, бросившись за мной. Очутиться в его цепких руках меня не прельщало, и я рванула в свою комнату, уповая на то, что дверь все же выдержит натиск разъяренного амбала.
Мастера здесь свое дело знали, поэтому использовали качественную древесину и петли — дверь устояла, хотя Кондрад довольно длительное время испытывал ее прочность. Наконец сообразив, что ни рожна у него не получится, лишь конечности отобьет, Властелин сменил тактику, решив договориться мирным путем. Но поскольку я молчала, как партизан на допросе, и на его уговоры не реагировала, его миротворческих усилий надолго не хватило. Он свалил в неизвестном направлении, напоследок сообщив мне:
— Проголодаешься, сама выйдешь!
В этом заявлении была сермяжная правда: объявлять забастовку и голодать не входило в мои планы, зато в них входило отсидеться и дождаться, пока он успокоится. Надеюсь, это случится раньше, нежели я начну испытывать муки голода.
Через пару часов в дверь поскреблась Ниала, призывая меня к благоразумию и покорности:
— Илоночка, открой дверь, я тебе покушать принесла. Все свеженькое, горяченькое. Открой дверь, доченька, не упрямься. Мужа следует уважать и слушаться во всем.
— Он мне не муж и никогда им не станет! — отрезала я, чуть не захлебнувшись слюной — кушать все же хотелось.
— Хорошо-хорошо, — пошла на попятный старушка. — Не муж, так жених. Открой доченька, не артачься!
— Только через мой труп! — упорствовала я, подумав, что от перестановки мест слагаемых сумма не меняется. Совершенно не хочу рассматривать Кондрада ни в том, ни в другом качестве. Вру! Хочу! Но не так, как он себе это представляет. Каждая девушка в душе мечтает о большой, чистой, светлой и, главное, взаимной любви. И я была не исключением, несмотря на свою мальчишескую внешность и хулиганские замашки. Как бы мне ни было больно и тяжело, но пойти против себя и сидеть у ног Кондрада, будто дрессированная собачка, преданно заглядывая в глаза и выпрашивая крохи внимания, я не собиралась. Разумнее переболеть один раз, чем мучиться постоянно. Да уж, лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас… И вообще, о чем я думаю! Мне домой нужно! А Кондрад сам помог мне избавиться от иллюзий. Поносила, дорогуша, розовые окуляры — передай следующей дуре!
Пока я носилась по комнате кругами и то страдала, то материлась поочередно, за окном стемнело. Вот это я увлеклась! Вдруг в дверь вежливо постучали, и раздался голос Цесариуса:
— Илона, открой дверь, пожалуйста. Не беспокойся, здесь, кроме меня, больше никого нет.
Цесариусу я верила и дверь открыла, правда, потом все же не забыла вновь запереть, опасаясь непрошеных визитеров. Алхимик мои манипуляции заметил и, усмехнувшись, сообщил:
— Можешь не бояться, Кондрад уже четвертый час на заднем дворе тренируется. Сначала мечом махал, теперь кинжалы метает и постоянно что-то бормочет себе под нос, будто доказывает кому-то. Не знаешь кому?
— Знаю, — повинилась я и рассказала о случившемся.
— Да-а, — протянул лекарь, удобно устроившись в кресле, — нашла коса на камень. — И тут же без перерыва спросил: — Есть хочешь?
— Хочу, — созналась я и сопроводила свои слова голодным бурчанием желудка.
Выслушав меня и мой желудок, Цесариус вытащил из складок мантии сверток, в котором оказались бутерброды, и отдал мне.
— Благодетель вы мой, не дали помереть с голодухи! Спасибо! — прочувствованно поблагодарила я и запустила зубы в первый бутерброд. Наступила тишина, изредка прерываемая моим чавканьем и довольным урчанием. Ну веду я себя как хрюндель, и что? Могут у меня быть мелкие слабости?
Когда от последнего бутерброда не осталось даже крошек, алхимик поинтересовался:
— Что делать думаешь?
Пожав мечами, поведала свои размышления:
— Если у меня сегодня выдался литературно-цитатный день, то позвольте вам процитировать незабвенного Омара Хайяма:
Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало,
Два важных правила запомни для начала:
Ты лучше голодай, чем что, попало есть,
И лучше будь один, чем вместе с кем попало.
Так вот этот «кто попало» вообразил себя пупом земли и совершенно не берет в расчет мое мнение, наивно полагая, что я рысью побегу выполнять его указания и буду по гроб жизни благодарна за оказанную честь. Пускай в другом месте идиоток отлавливает. У вас их тут целый заповедник! И вообще, я домой хочу. Таким образом, любовные переживания побоку, и все силы на женитьбу Черного Властелина!
— А ты не пожалеешь потом? — тихо спросил Цесариус.
— Пожалею, — согласилась я и в свою очередь спросила: — Есть другие варианты? Как мне одновременно попасть домой, вбить в дубовую чурку, которую Кондрад ошибочно считает головой, мысль о совместном принятии решений и внушить ему же неземное чувство любви? Не знаете? И я не знаю. Но если уж выбирать, то я выбираю семью и дом. Там меня любят и принимают любую, а не преследуют какие-то одному ему известные цели.
— Может, ты и права, девочка, — согласился с моими доводами лекарь и поднялся, собираясь уходить. — Искренне рад, что ты не потеряла здравомыслие и не ударилась в страдания по любимому.
Мне стало смешно:
— Да я ударилась бы, вот только лоб жалко!
Цесариус тоже улыбнулся шутке и, поцеловав меня в упомянутый лоб, удалился, пожелав спокойной ночи.
Послонявшись по комнате и хорошенько обдумав сложившуюся ситуацию, я решила держаться пока от Кондрада подальше и не связываться лишний раз, чтобы не нарваться на такой вот «приятный» разговор. С этой мыслью и отправилась спать.
Утром я встала и, как обычно, отправилась на традиционную пробежку. Кто, вы думаете, присоединился к моей команде? Правильно, Кондрад! Причем тоже вел себя так, как будто вчера ничего не было. Ну и фиг с тобой! Сделав вид, что его в упор не вижу, я занялась привычным делом. После ежедневной пробежки все отправились на завтрак. По дороге в комнату Властелин догнал меня и, действуя мне на нервы обнаженным торсом, поинтересовался:
— Остыла?
Я с огромным трудом затолкала вовнутрь желание врезать ему ногой в челюсть и осторожно полюбопытствовала:
— Ты это о чем?
— Я это о нашем вчерашнем разговоре, — просветил меня собеседник о сути вопроса.
— А мы вчера разговаривали? — спросила я невозмутимо.
Кондрад остановился, схватил меня за локоть и, развернув к себе лицом, терпеливо ответил:
— Мы вчера разговаривали, и ты так сильно обиделась, что сама себя оставила без ужина!
— Не напомнишь о причине обиды? — наивно хлопая глазами, осведомилась я, высвобождая локоть из его захвата.
