Пламен Митрев - Веслом по фьорду!
— Хррр…
— Всё ли ты расслышал, белый человек? — Зулус широко зевнул[57], возвращаясь из воспоминаний в сырую ночную действительность.
— Можно тебя кое о чём попросить? — полусонным голосом отозвался Гуннар. Он отвернулся от Чаки и вот-вот готов был вырубиться. Свежий воздух и трудный день сделали своё дело.
— Попроси…
— Почеши мне спину, пожалуйста. Ниже, ниже, ещё ниже…[58]
* * *
Ему снился северный рай.
Хороводы тающих айсбергов, чёрные вершины, стыдливо прикрытые снежными подушками. Он брёл через цветущие сады на берегу Хардангер-фьорда, спускался по ржавым камням к воде и видел её обитателей: смешных пупырчатых крабов и жирную форель.
Потом увидел траву, а в траве дорогу, что привела к длинному дому.
Он шёл и не чувствовал ног.
Кто-то стоял у порога, показывая, куда ему надо идти[59]. Следуя знаку, он повернул. На каждом шагу встречались рыболовные сети. И с каждым шагом всё больше, пока не сплелись вокруг бесконечной стеной.
Тропа исчезла, а сети сделались лианами: позеленели, причудливо выгнулись, теперь их бесполезно было приподнимать — только обходить или перешагивать.
Свежесть превратилась в духоту, а ветерок — в ливень.
Преодолев сети-лианы, он оказался на пустыре.
Ударил гром, и вспышка показала другой мир.
Он ясно видел косые струи дождя и две горы, но не те, из которых собрана Норвегия. Молния вырвала из тьмы две глыбы в форме подрезанных пирамид с тёмно-серой, оплывшей поверхностью — вулканы.
Страх бродил совсем рядом, ночь сгущалась, приобретая объём, вес, очертания, в ночи страх становился чем-то реальным. Руки пусты — ни меча, ни топора, ничего… Сон продолжался, и горы звали еле слышимым гулом.
Страх саблезубый, страх, тянущий на дно, страх иссушающий — все они собрались здесь, но только чтобы смотреть.
Горы заслонили небо, что-то скрывалось там, в невидимых жерлах…
И это была его судьба!
* * *
Ночью люди на «Бёдрах Беатриче» бешено носились взад-вперёд, наполняя ладони, рты и кружки. Сбрасывали штаны, мылись под щедрыми струями, играли и брызгались как дети. Матросы и солдаты спотыкались о банки для гребцов, симметрично пересекавшие корпус корабля, падали на вёсла, расшибали лбы, летели за борт и по вёслам же возвращались обратно. Все были счастливы!
Тощие крысы свернули осаду и разбрелись по лужам.
Крайне недоволен был только один человек — капитан Будулай. Он требовал, чтобы запасы влаги восполнили по максимуму.
— Божья благодать скоро кончится! — ревел он в ухо первого помощника. — Мы не успеем залить бочки! Поднимайте их на куршею, расставляйте. Чего ждёте, тупицы?!!
Барон безразлично взирал на происходящее. Вскоре усталость сморила его, и сладким забвением явился сон. А засыпая, он не вспомнил ни о чёрном прыще, и и об ушедших с ним людях…
* * *
Лицо спящего Гуннара покрылось каплями дождя. Скоро рассвет, а странный сон всё продолжался.
Вулканы выдали сюрприз — два мощных столба воды вперемешку с камнями взлетели до самых звёзд. Он смотрел на диковинное извержение, понимая, что скоро утонет. Вода собиралась в лужи, они ширились, соединялись, и пустырь превратился в озеро. Гуннар видел забавных крабов с клешнями, похожими на ветки, и толстую, но равнодушную форель… Откуда здесь, на острове, норвежские крабы и форель?
Оторвал взгляд от воды и снова увидел фьорды, зелёную траву, угрюмые морды мускусных быков. Вышел на берег и сел на тёплый камень. Следом из озера выбрался рыжий Слейпнир, отряхнулся по-собачьи и лёг рядом.
— Я долго плыл за тобой, хозяин, — сказал Слейпнир голосом зулуса, — столько миль проплыл, сколько не исходил по пустыне.
— Хороший верблюд, — сказал Гуннар (Пламен) и погладил верное животное по мокрой шерсти на голове, — как погода на море?
— Плохо, — ответил голос, — штормит.
— Пожуй травы, проголодался небось.
— Потом, у нас мало времени, хозяин, садись, надо двигаться к вулканам.
— Ты знаешь о вулканах?
— Здесь все знают о них, — сказал верблюд и поднялся, его четырёхсуставные тощие ноги дрожали.
— И с такими ногами ты умудрился переплыть океан? Расскажи!
— Ты что, с ума сошёл, хозяин? — возмутился Слейпнир, — Дромадеры не умеют разговаривать.
«И то правда», — подумал викинг. Снова погладил друга, ощущая ладонью, как тот упоительно мурлычет.
ГЛАВА 4
Куплеты похотливого барона
Трудно, ах как это трудно —
Жить без баб на галере:
Ждать чёртов ветер попутный
И знать, что никто не поверит
В мою беспредельную верность
Земной красоты канону:
Если за тридцать, то древность,
Если семнадцать — к барону.
Тошно, Глеюшка, тошно —
Так долго с мужчинами рядом:
Воняют они невозможно,
Пугают дельфинов взглядом.
Я помню, как были прелестны
Твои атласные плечи,
Но мысли — они бестелесны,
И с ними не клеится вечер.
Во сне я блуждаю по замку —
Не знаю, куда бы податься:
Желаю семи куртизанкам
Во славу Отчизны отдаться.
Я свято храню идею
И честно лелею надежды
Проснуться, а рядом Глея —
Тёплая и без одежды.
Трудно, ах как это трудно —
Со мною лишь мои руки.
Плещутся волны занудно,
А я умираю от скуки.
Поэтому, милая, надо
Найти на острове женщин.
Знаю, ты будешь не рада,
Но мне с ними как-то легче…
Настало тихое знойное утро. Чистое небо, лазурь, облачка, и больше ни капли влаги. Что успели набрать на галере, то успели. Остров благоухал, пели райские птички, а видимая с корабля часть берега, на которую высадились Стилет и рабы, по-прежнему пустовала.
Толстяк Будулай склонился над каждой из пятнадцати расставленных вдоль галеры бочек и убедился — воды набралось ровно наполовину. Стало быть, семь с половиной бочек. Немного на пятьдесят ртов. Но лучше, чем ничего…
Барон из беседки щурился в подзорную трубу.
— Стилета ищете? — прокашлялся снизу наблюдательный капитан.
Витторио с задумчивым видом выглянул из-под балдахина:
— Да, а что, милейший?
— Бросьте ерундой заниматься, — сурово посоветовал Будулай. — Команде пора взяться за вёсла. Сейчас самое время обогнуть остров, поглядим на берега и, даст бог, найдём поселение туземцев. Выясним, куда мы попали, можно ли здесь поторговать или охотиться и на кого, а если дипломатия не заладится…
— Отчалить мы всегда успеем, — улыбнулся барон и сладко потянулся, как большой кот. — Хорошо, согласен, мне тоже надоело стоять на одном месте и уповать на милость Господа. К тому же кроме жажды существует ещё и голод. Разнообразный голод, если ты понимаешь мой намёк. Ох, чую, мы найдём здесь целую деревню очаровательных шоколадок. Ты любишь шоколад, Будулай?
— Хозяин, опять вы за своё! — Пожилой морской волк стукнул кулаком о борт галеры. — Иногда мне кажется, что истинная цель всех наших плаваний отнюдь не исполнение секретных поручений дожа Белсамондо Третьего, а составление карты любовных открытий и сражений во славу Эроса!!!
— Не стучи, туземок не будет. — Барон многозначительно погладил подзорную трубу. — Если хочешь получать жалованье, не давай волю языку. Доходу капитана «Бёдер Беатриче» завидует добрая сотня других капитанов, рискуя жизнью за гораздо меньшие деньги. Понял?
— Да, хозяин. Простите старика, сказывается строгое христианское воспитание. Отец — проповедник, мать — тайный осведомитель аббатства, я рос в постоянном страхе божией кары, особенно когда ходил подглядывать за монахинями в душе и отливать в церковное вино.
— О-о, да ты был шалун! А теперь все, кто жив, на вёсла. Мы выдвигаемся…
* * *
Утро победителей у маленького озера должно было начаться с танцев. Зулус отказался уходить с места победы, пока не будет исполнена ритуальная пляска во славу неба и земли с показом лихих героев из числа присутствующих и подлой подводной твари.
— Как часто вы это делаете? — спросил Плам, глядя, насколько тщательно готовится чернокожий.
— Любое событие в жизни племени и в жизни вообще можно и нужно показывать в танце, — разминаясь, отвечал Шакарра. — Что вижу, о том и танцую!
