Терри Пратчетт - Патриот
— Девушкам нравилась форма, — добавил Фред Колон, многозначительно двигая бровями и всем своим видом намекая, что иной раз молодому парню нужна вся возможная поддержка. — И еще…
— Что, сержант?
Колон неловко потупился и поспешил замять тему, чтобы не выставлять напоказ грязное белье прошлого, случайно вытащенное наружу метлой воспоминаний.
— Это было… гораздо легче. Чем быть стражником, то есть. Все ясно, ты солдат, а сволочи на той стороне — враги. Боевым маршем приходим на большое поле, строимся в каре, потом тип с пером на шлеме отдает приказ перестраиваться в клин…
— О боги, неужели так на самом деле и происходит? А я считал, что эти треугольнички рисуют только на планах сражений!
— Старый герцог, он все делал по учебникам… В общем, главное было лупить всякого, на ком форма другого цвета, и по возможности избегать того, чтобы лупили тебя. Все было просто. Но сейчас, когда… — Колон страдальчески наморщил лоб, пытаясь подобрать правильные слова. — Одним словом, когда ты стражник, то без подробной карты хороших от плохих ни в жизнь не отличишь. Это факт.
— Но… у нас все же есть что-то общее. Мы руководствуемся законом, и там тоже есть закон, только военный.
— Само собой… однако, когда льет как из ведра и ты по… по пояс в дохлых лошадях, а кто-то там отдает тебе приказ, до книжек с правилами руки как-то не доходят. Да и законы эти по большей части рассказывают только про то, в каких случаях тебя можно расстрелять.
— Думаю, сержант, ты преувеличиваешь. Там просто обязано быть что-то еще.
— Да, наверное, — дипломатично согласился Колон.
— К примеру, там должны быть описаны правила обращения со сдавшимся противником. Что его нельзя убивать.
— Ну как же, это там есть. Убивать — нет, ни в коем случае, но оставить что-нибудь на память, чтобы тебя запомнили…
— Ты намекаешь на… ПЫТКИ! — уточнила Ангва.
— О нет, нет. Но… — Аллея Воспоминаний внезапно сделала крутой поворот и превратилась в разбитую колею, ведущую через темный лес. — Но когда твоему лучшему другу в глаз попадет стрела, кругом все орут, лошади ржут, а ты от страха готов обо… короче, по-настоящему испуган, так вот, если в такой момент тебя вынесет на вражеского солдата… то почему-то испытываешь сильное желание немного его… вроде как поколотить. Просто… сделать что-то такое, чтобы лет через двадцать в дождливые дни у него начинало сводить коленную чашечку. Чтобы он помнил, где он побывал и что делал.
Порывшись в кармане, Колон извлек оттуда крохотную книжицу.
— Вот, — сообщил он. — Это принадлежало моему прадедушке. Он участвовал в той знаменитой сваре с Псевдополисом, и мой прапрадедушка дал ему с собой этот солдатский молитвенник, потому как на войне тебе только и остается, что молиться, уж поверьте мне, и прадедушка сунул книжку в верхний карман кожаного жилета, на нормальные латы денег не хватило, а на следующий день во время сражения, откуда ни возьмись, стрела и, фьють, прямиком в книжку, просверлила ее всю до последней страницы и застряла. Вот, можете посмотреть. Дыра осталась.
— Да уж, чудо так чудо, — согласился Моркоу.
— Оно самое, — подтвердил сержант и уныло поглядел на потрепанный томик. — Если бы не остальные семнадцать стрел…
Барабанный бой затих вдали. Немногочисленные остатки Стражи избегали смотреть друг другу в глаза.
А потом чей-то повелительный голос вдруг осведомился:
— А ты почему не в форме, молодой человек?
Шнобби оглянулся. К нему обращалась пожилая госпожа, чертами лица похожая на индейку, а голосом — на судью, выносящего смертный приговор.
— Я? Как это не в форме? — Шнобби указал на свой видавший виды шлем.
— Я говорю о ДОЛЖНОЙ форме, — поджала губы дама, протягивая ему белое перо. — Чем ты будешь заниматься, когда клатчцы станут насиловать нас в наших постелях?
Бросив на остальных испепеляющий взгляд, она величественно прошагала дальше. Ангва заметила в толпе нескольких таких женщин. То там, то сям мелькали белые перья.
— Лично я буду думать: «Ну и смелые ребята, эти клатчцы», — пожал плечами Моркоу. — Похоже, Шнобби, цель белого пера — устыдить тебя и заставить записаться в солдаты.
— О, тогда все в порядке, — оживился Шнобби, никогда не видевший в стыде ничего постыдного. — А что мне с ним теперь делать?
— Гм-м, кстати… я рассказывал вам, что я сказал лорду Ржаву? — нервно осведомился сержант Колон.
— Уже семнадцать раз, — отозвалась Ангва, напряженно следя за женщинами с белыми перьями. И добавила, словно про себя: — Возвращайся со щитом или на щите…
— Интересно, а как полагается: только по перу на человека или можно взять больше? — полюбопытствовал Шнобби.
— Ты о чем? — переспросил Моркоу.
— О перьях, — с готовностью пояснил Шнобби. — На вид настоящие, гусиные. Я уж найду им применение…
— Я обращался к Ангве. — что ты сказала?
— Гм? А… просто выражение. Женщины говорили так, когда провожали своих мужчин на войну: «Возвращайся со щитом или на щите».
— На щите? — не понял Шнобби. — Вроде как… на санках, что ли?
— Вроде как мертвым, — объяснила Ангва. — Они имели в виду: возвращайся победителем либо не возвращайся вовсе.
— Ну, я-то ВСЕГДА возвращался со щитом, — пожал плечами Шнобби. — Тут у меня полный порядок.
— Шнобби, — вздохнул Колон, — ты возвращался не только со щитом, но и с мешком золотых зубов и пятнадцатью парами еще не остывших сапог. И на угнанной где-то телеге.
— Разумеется, — возразил Шнобби, втыкая белое перо себе в шлем. — Воевать надо на стороне сильного, иначе на войну и соваться не стоит.
— Шнобби, ты ВСЕГДА воевал только на стороне победителя, а все потому, что, вынюхав, чья возьмет, в нужный момент облачался в мундир с плеча какого-нибудь подстреленного бедолаги. Я слыхал, генералы специально приставляли к тебе шпиков — по твоему мундиру можно было сразу определить, как развивается бой.
— Ну и что? Война — такое дело. За время своей службы ты можешь поменять много полков.
— Это правда. Но не за одно сражение.
Стражники направились обратно в штаб-квартиру. Большинство из тех, кто дежурил в эту смену, взяли отгул. Все равно ведь не ясно, кто теперь главный. Да и чем сегодня заниматься? В штаб-квартире остались лишь те, , кто не представлял свою жизнь без Стражи, и не успевшие еще обтесаться новобранцы.
— Уверен, господин Ваймс что-нибудь придумает, — сказал Моркоу. — Отведу-ка я Гориффов домой. Господин Горифф говорит, что соберет вещи и уедет. Многие клатчцы уезжают. И разве можно их за это винить?
Несомый снами, словно большими пузырями, Ваймс вынырнул из бездн бессознательного.
Обычно он любил момент пробуждения, ведь именно первые минуты нового дня приносили наиболее яркие озарения. Как будто по ночам какие-то участки мозга усердно трудились над вчерашними проблемами, чтобы по пробуждении хозяина немедленно вручить ему результат своих трудов.
Сейчас же его приветствовали лишь воспоминания. Ваймс поморщился. Вот еще одно пожаловало. Он застонал. В голове снова зазвучало бряцанье — то прыгал по столу значок командора Стражи. Ваймс выругался.
Свесив ноги с кровати, Ваймс оперся рукой на тумбочку рядом.
— Дзынь-дзынь-подзынь!
— О НЕТ… Ну ладно, который сейчас час?
— Час пополудни ноль-ноль! Добрый день, Введи-Свое-Имя!
Ваймс мутным взором посмотрел на Бес-органайзера. Наступит час — и он разберется-таки в инструкции для этой штуки. Или разберется, или найдет пропасть поглубже и швырнет туда этот бесовский приборчик[10].
— Что… — начал он и вновь застонал, преследуемый воспоминаниями — на этот раз звуком, изданным привязанным к трубе тюрбаном, когда тот принял на себя вес Ваймса.
— Сэм?
Дверь спальни распахнулась, и вошла с чашкой в руках Сибилла.
— Да, дорогая?
— Как ты себя чувствуешь?
— У меня синяк на синя… — Из волчьей ямы вины выползло еще одно воспоминание. — Я что, так его и называл? Куском…
— ДА, — отозвалась госпожа Сибилла. — Утром приходил Фред Колон и все мне рассказал. Он прекрасный рассказчик, должна признать! Одно время я встречалась, недолго правда, с Ронни Ржавом. Снулая рыба.
В мозгу Ваймса болотным газом взорвалось еще одно воспоминание.
— А Фред рассказал тебе, куда он посоветовал Ржаву засунуть значок?
— Да. Три раза. Может, это его тяготит? Но я знаю Ронни: его, чтобы задеть за живое, надо очень долго лупить молотком по голове.
Ваймс давным-давно привык , что все аристократы знают друг друга по имени.
— А еще что рассказал тебе Фред? — робко поинтересовался он.
