Андрей Егоров - Дюжина межгалактических мерзавцев
– Видал волчонка, – шепнул мне дядя Сева, улучив момент. – Того и гляди, укусит.
Мы медленно спустились по винтовой лестнице. Женщину с детьми усадили в катер – за решетку, в специально отведенную камеру для задержанных. Я заглянул туда до вылета – в камере пахло мочой и потом. На душе было муторно, и я старался не оглядываться на решетку, за которой сидели незаконные мигранты. Мне хотелось поинтересоваться, что с ними будет дальше, но я предпочел промолчать.
– Где паренька высадить? – поинтересовался водитель.
– Высаживай возле гастронома, – распорядился участковый, торжественно достал металлический рубль и вручил мне: – На-ка, Георг. Заработал по-честному. Купи себе мороженого, газировки. И запомни, честно заработанные деньги куда больше радости приносят. – Утверждение спорное, но я поверил. – И вот еще что, – продолжил он, – называй меня дядей Севой. Разрешаю. Договорились? – Я кивнул. – Но… хоть мы с тобой теперь и друзья, не забывай отмечаться. А не то я рассержусь. А когда дядя Сева сердится, это всегда плохо кончается.
Меня высадили возле гастронома. Я послушно пошел к киоску с мороженым, протянул рубль роботу-продавцу.
– Спасибо за покупку! – жизнерадостно провозгласила жестянка и выдала мне пломбир в стаканчике.
Я стоял и жевал безвкусное лакомство, размышляя о только что увиденном. Перед глазами почему-то стояло лицо той несчастной таргарийки. Интересно, полетит она домой или выберет одну из дальних колоний? Я бы полетел домой. И чем им дома плохо?
Запулив недоеденным мороженым в урну – конечно, не попал, я направился в спорт-зал. Все свободное время я проводил там.
Во мне уже созрело желание пойти в органы. Лучше быть сильным, чем слабым, думал я, лучше действовать в рамках закона, чем постоянно скрываться от него, и наконец, лучше быть палачом, чем жертвой.
Вот только меня совсем не привлекала перспектива всю жизнь гонять незаконных мигрантов на Венере, я думал о более яркой карьере – карьере солдата Федерации. Кое-кто из старших ребят в спорт-зале успели побывать в академии Федеральной службы, у некоторых там служили братья. Они рассказывали кучу героических историй о курсантах академии. Вроде бы, их посылают на ответственные задания наравне со взрослыми, дают настоящее оружие и быстро продвигают по службе.
В четырнадцать лет ты еще не знаешь, как на научном языке называются твои пристрастия. Все они кажутся тебе вполне нормальными. По крайней мере, естественными. Помню, как я в первый раз ощутил это. Сладкое чувство, очень сладкое. Оно расползается внутри тебя тонко пахнущим елеем. Оно насыщает тебя новым, незнакомым ощущением. Это чувство сродни эмоциям победителя. Ты и наслаждаешься победой. Но не ей одной. Ты – победитель и одновременно хозяин. Ты возвышаешься над поверженным сапиенсом, словно каменный колосс. Он полностью в твоей власти. Ты можешь сделать с ним все, что угодно. К примеру, растоптать ему горло подошвой сапога. И размозжить голову каблуком. Кованым каблуком. В четырнадцать лет я носил сапоги первопроходцев с оббитыми железом каблуками. Дрался я в те времена так часто, что мое лицо стало походить на морду бойцовой собаки. Надбровные дуги, нос, подбородок – все выдавало во мне опытного бойца. Дрался я не ради забавы, не из чувства справедливости, а только для того, чтобы снова ощутить знакомый аромат. Так пахла кровь. И я обожал этот запах.
Проблема заключалась в том, что со здоровенными парнями я драться не слишком любил. В первую очередь потому, что они могли дать сдачи. Куда больше мне нравилось отрываться на тех, кто слабее. В школе среди моих одноклассников разительно выделялся хилым телосложением и рвением к учебе паренек-сириусянин. Тощий, как незрелый кукурузный початок. С треугольной башкой. И вечно грустными глазами. Поговаривали, что он, ко всему прочему, пишет стихи. Грех не отлупить такого недоноска. Когда я его видел, у меня кулаки так и чесались. Пару раз я его крепко поколотил. Но потом он пожаловался учителю, тот рассказал обо всем директору школы, и у меня начались неприятности.
Умные дяди и тети объяснили мне, а заодно и моим родителям, как называется то, что я чувствовал. Садистские наклонности – диагноз, перекрывающий мне путь к успешной карьере. О федеральной академии нечего было и думать. Но мой отец, сам в прошлом военный, дал взятку одному должностному лицу и тот пошел на преступление – вымарав все сведения о моей асоциальности из официальных файлов. С тех пор я был чист перед законом.
– Постарайся больше не попадаться, – этот разговор с отцом я запомню надолго, – у меня больше нет денег, совсем нет. Те, что я заплатил за тебя, были отложены на новые зубы. – Он оскалился, демонстрируя, как плохо у него обстоит дело с зубами. Во рту у отца были одни гнилушки. Вода в нашем районе имела разные нехорошие примеси, разрушающие зубную эмаль. Об этом все знали. Но другой воды у нас не было. Приходилось пить эту. – Я знаю, сынок, – он сжал мое плечо. – Ты выучишься, и купишь мне новые зубы. Договорились?
– Хорошо, – буркнул я. Не очень-то мне тогда хотелось разоряться на новые зубы для престарелого родителя.
Отец так и не дожил до того часа, когда я получил первое жалование. До конца жизни он питался жидкой пищей – супами и кашами, а если ему случалось есть мясо, то он пережевывал каждый кусок медленно, с отвращением, морщась от боли. Таким я его и запомнил. Вечным страдальцем с огромным флюсом во всю щеку.
В последних классах школы я буквально грезил Академией, мечтал о героической службе. Вместе с приятелем мы решили поступать на год раньше. И поступили оба. Правда, на разные курсы. На вступительных экзаменах оценивались не только способности, но и особые наклонности. Владика взяли учиться на пилота. Меня – в отряд оперативного реагирования.
Я заметил, что среди поступающих очень много людей и почти нет представителей других рас. Позднее мне стало известно, что правительство принимало на федеральную службу всех без исключения, но предпочтение отдавалось людям. Что касается других сапиенсов, то их старательно валили на вступительных экзаменов, но если они показывали блестящие результаты, экзаменаторам ничего не оставалось, как зачислить талантливых абитуриентов в академию. В этот год удалось поступить более чем десяти рангунов, нескольким рептилиям и таргарийцам. Все они держались особняком. Поддерживали друг друга в учебе и если возникали конфликты с людьми. А они возникали постоянно.
Несмотря на четкий отбор, на курсе были разные сапиенсы, много таких, кто попал сюда случайно – разгильдяев я не терпел и бил смертным боем. Было много тех, кто хотел выслужиться перед начальством и получить поощрение – важнее регалий для меня было выполнить задание с максимальной точностью и в кратчайшие срок. Были и такие, кто пришел в федеральную службу, чтобы утвердить свой статус мужчины – большинство из них были жалкими трусами, трусами и остались, даже после пяти лет в Академии. Один из таких потом забил до смерти подозреваемого сириусянина на последнем курсе и угодил под трибунал. Меня тоже однажды чуть не выперли из Академии за незначительный проступок. Как-то раз мы сильно повздорили с другим курсантом, и я точным ударом в живот отправил его в больницу – у паренька случился разрыв селезенки, его потом комиссовали. Не то, чтобы я жалел об этом происшествии, скорее наоборот – но мне пришлось покаяться и пообещать, больше не участвовать в драках, чтобы остаться на службе.
Этот период стал для меня одним из самых важных в жизни. Я впервые ощутил, что нахожусь на своем месте. И для меня крайне важно было стать лучшим на курсе. И я им стал. Я быстрее всех пробегал полосу препятствий, выбивал больше всех очков при стрельбе, преуспел даже в совсем бесполезных дисциплинах – арифметике и правописании – прошел слух, что без отличных отметок по этим предметам невозможно получить допуск на экзаменационные вылеты.
Мы жили в казармах, вставали по команде: «Подъем!», ели в четко ограниченный промежуток времени и даже в сортир ходили под тиканье секундомера. Многие никак не могли смириться с жестким распорядком. Только не я. Я, словно, был создан для суровой армейской муштры. И радовался, что являюсь частью этого большого слаженного механизма. Оперативная группа – та же боевая машина, только состоит из живых людей.
Командир нашего курса, Тиберий Львович Подобедов, побывал в нескольких горячих точках – вместо обеих ног у него были высокотехнологичные протезы. Благодаря искусственным ногам бегал он куда быстрее нас. А прыгать мог выше головы. Я слышал, будто он сознательно пошел на операцию, чтобы улучшить свое тело. С появлением новых технологий производства искусственных конечностей, многие решили внести усовершенствования в человеческий физис. Но, несмотря на разговоры, лично я был уверен, что такой человек как Тиберий Львович не стал бы намеренно себя калечить. Тем более, он никогда бы не стал врать. Он говорил, что потерял ноги во время боевого вылета, и я ему верил.
