Михальчук Владимир - Вернуть себе клыки
– Не обманул, – на припухшем от ударов лице Эквитея расплывается широкая улыбка. Такая широкая, словно Главный Речной Проспект в центре Валибура. – Нас везут к твоему начальнику.
– Замечательно, – едва шевелю распухшими и растрескавшимися губами. – Вот только пошел бы он…
Добавляю длинную тираду насчет замечательных мест, где желаю побывать Вельзевулону Петровичу.
– А потом пусть его бабка наденет кеды и побежит за ним следом в… – заканчиваю предложение красочным эпитетом.
Монарх кивает и слегка краснеет. Но, по задумчивым глазам короля понимаю – он все запоминает на будущее. Думается мне, в ближайшее время услышу подобные высказывания из его уст.
– Где мы? – поднимаюсь и замечаю, что прикован к длинной горизонтальной трубе. Ясное дело, привязан наручниками.
Мы находимся в прямоугольном кузове какой-то машины. В крыше проделаны маленькие решетчатые окошки, в них прорываются веселые солнечные лучи. Впереди ревет мощный фитильдвигатель, остро благоухает чесночным спрэдом. По всей видимости, нас перевозят в тюремном фургоне.
Магмашину частенько заносит на поворотах. Видимо, шофер очень спешит. Еще бы, если хват-генерал Чердеговский приказал доставить нас незамедлительно – так и будет. Ослушаться Вельзевулона боятся даже самые матерые преступники и герои. Этот демон высшего порядка – легендарная личность. Если начну рассказывать о его подвигах и многочисленных массовых убийствах преступных элементов, целой книги не хватит.
– Откуда ты знаешь, что нам к шефу? – пытаюсь подняться, но кандалы не пускают. Придется сидеть здесь до времени, пока нас не выпустят из машины.
– Один из тюремщиков сообщил, – отвечает монарх. – При этом он выглядел так, точно отправляет нас на каторгу.
– Так и есть, примерно, – не вдаюсь в подробности и храню молчание до тех пор, пока машина не останавливается.
Визжат тормоза, фитильфургон тормозит настолько резко, словно врезается в каменную глыбу. Эквитей ругается, а меня подбрасывает сила инерции. Ударяюсь головой о металлическую стену и некоторое время ничего не вижу. Перед глазами разливается темная бессознательность.
Хрипит проржавелая дверца. Кто-то возится с ключами, позванивают кандалы.
Нас с королем приковывают друг к другу. Рывком вытаскивают наши дрожащие тела на свет прохладного утра.
Мы находимся на широкой площади перед Управлением. Прямо перед нами высится громада центральной Башни. Ее непропорциональные стены, выгнутые на все стороны, многочисленные балкончики, окна, окошки, окнища, двери в шершавом колдетоне, все это действует удручающе. Острый шпиль верхушки пронзает редкие тучи.
Сверху на нас взирает первое дневное светило. Синие тона первоутренних лучей окутывают Управление в сказочное марево. Если быть безнадежным романтиком, можно предположить, что находишься перед мифическим замком какого-нибудь богатейшего короля. Постучишься в ворота, назовешься прекрасным принцем и будет всю жизнь купаться в роскоши, приобнимая за тонкую талию очаровательную золотоволосую принцессу.
Сказка тут же испаряется, как только дергают за кандалы. Цепь звенит, подрагивает каждое звено. Скольжу усталым взглядом по серой металлической змее кандалов и вижу, что нас приковали к средних размеров бастарку.
Бастарки – страшные животные, практически не прирученные. Они обладают некоторой каплей интеллекта и самыми простыми рефлексами. Все, что знает рядовой бастарк – пожрать, поспать и спариваться. Приманить и приставить к работе этого зверя непросто. Надо долгое время морить его голодом, а потом ненавязчиво предложить еду. Если эта глыба из серой шерсти, восьми сотен клыков, четырех пар изогнутых рогов, сетчатых глаз и здоровенных ушей на шестнадцати когтистых лапах, примет пищу из ваших рук, – считайте, что вы счастливчик. Ибо животное на всю жизнь привяжется только к вам. И больше никого не послушается. Когда вы умрете, бедный бастарк не сможет кушать вообще. Тогда он уйдет на Дальние Круги вместе с вами.
Конвой из парочки тьмэльфов и бастарка – очень почетная вещь. Если отбросить темных эльфов, конечно. Так сопровождают только особо важных персон и очень опасных преступников. Сорокатонное животное знает только две команды: "взять-разорвать" и "защищать – не трогать". Потому оно будет либо ревностно охранять своих спутников, либо тотчас ими отобедает.
Убегать от смертельного бастарка не рекомендуется. Неужели вам мало того, что у него одна нога будет подлиннее вашего роста? Если мало, тогда добавлю, что у данного хищника также имеется очень длинный извилистый язык. Он "выстреливает" на дальность до сорока метров. Так что далеко не убежишь.
– Хорошая у тебя конторка, – уважительно говорит Эквитей.
– Да уж… – бормочу про себя.
Мои уши и щеки горят пламенным румянцем. А все потому, что мы приближаемся ко входу в Управление.
Рядом с высокими створками ворот выстроились оборотни-оперативники. Их здесь несколько тысяч – вся первоутренняя смена, чтоб она сгорела. И каждый из этих тысяч с осуждением смотрит мне в спину.
Некоторые совершенно нелестно рассказывают о моих многочисленных "злодеяниях". Кое-кто, помоложе, сплевывает на магасфальт и шепчет проклятиями мне вслед.
Да, я и раньше не пользовался особенной популярностью в ГУпНИКИСЕ. Но сейчас мне обидно и очень жаль себя.
Ну почему хорошие парни вроде меня постоянно попадают впросак? За что мне такие мучения? Что же я такого плохого сделал, а?
Хорошо относился к работе, никогда не имел больше десятка выговоров и штрафных санкций за год. Раскрываемость преступлений в моем разделе поставила нас на третье место в графе рейтингов. Все было так хорошо! Даже обещали звание хват-подполковника, лет через сто-двести. А в результате – ни звания, ни повышенного оклада. К тому же фактически разрушен фамильный замок.
Это так теперь осчастливливают героев, пекущихся о благоустройстве родной страны? Да будь же проклят тот день, когда я пошел на службу в Управление!
Скрипят исполинские створки. Нас проводят через парадный вход, по залитому дневным светом длинному вестибюлю.
Рядом с конторкой в регистратуре бастарка отвязывают. За цепи хватаются хват-рядовые гоблины. Позади нас конвоирует мускулистый каменный тролль. Он периодически щелкает зубами и похрустывает леденцами. Несмотря на его борьбу с неприятным запахом изо рта, вонь от этого не улучшается. Всем известно, что тролли долгое время борются с зубными паразитами. До сих пор безуспешно. Но из-за невыносимого "амбре", возникающего от их дыхания, всех троллей называют "потномордыми".
Медленно возносимся по спирали главного коридора. Мимо мелькает отдел за отделом. Узкие тоннели гномьих котельных сменяются извилистыми коридорами архивов, в которых работают гноллы. Белоснежные анфилады Отлова Зла скрываются за поворотом. Появляются коричневые стены Департамента Общественного Беспорядка. На шестом этаже проходим мимо Полиции Нравов. Оттуда доносятся привычные визг и вопли куртизанок и зомбабочек.
Восьмой этаж приводит меня в исступление. Я дрожу, как металлический лист перед мощным магамагнитом. Это мой Департамент! Родной ДОЛОГПОРОГ, в котором мне пришлось проработать начальником почти три сотни лет. И вот прохожу мимо, позванивая кандалами.
Подчиненные выстроились вдоль длинной выпуклой стены. Они хранят молчание, но смотрят добродушно. Среди десятка улыбающихся взглядов виднеются и насмешливые, восторженные. Впрочем, это ведь нормально. Всем подчиненным не угодишь – это нонсенс.
Когда прохожу мимо своих ребят, поднимается шелест одежды. Гоблины напрягаются, тролль перестает громыхать тяжелыми челюстями. Но затем они пожимают плечами и следуют дальше.
У меня на глазах выступают горячие слезы. Я прохожу мимо своего отдела, а бывшие подчиненные отдают мне честь.
Чтобы скрыть смятение, прочищаю горло.
– Бесстыднев! – кричу одному из макакоборотней. – Бесстыднев, бабушку твою к фамильному демону! Почему честь отдаешь с неприкрытой головой?!
Хват-рядовой дергается и стремительно исчезает за дверью Департамента. Остальные смеются, в их глазах искрится сочувствие и сострадание.
– Вы вернетесь, – шепчет мне вдогонку маленькая лисичка-перевертыш.
Мне приходится кивнуть и подарить ей подбодряющую улыбку. Пусть знает, что "папка" хват-майор никогда не покинет своих "детишек".
Поднимаюсь по лестнице вверх и чувствую приятную теплоту в груди. Еще бы не радоваться – у маленькой Таи имеется небольшой дар предвиденья. Так что все может быть. Вдруг, да и отпустит меня Чердеговский? Возможно, даже вернет на старую должность?
Окрыленный надеждами, даже не замечаю, как оказываюсь в коридорчике перед Двойным Отделом.
Здесь все по-прежнему, если не обращать внимания на круглые дырки от пуль в белоснежных стенах. Тихо переругиваются статуи добряков и злыдней. Эквитей с интересом рассматривает колдетонные скульптуры великих представителей Добра и Зла.
