Александра Руда - Свой путь
– Не знаю,– разглагольствовала мама, пока я рядом резала овощи на салат,– за что мне такое наказание? У всех дети как дети, а мне не повезло.
– Мама! – простонала я, остервенело орудуя ножом.– Я же тебя не бью, как сын соседки справа. И не спуталась с эльфом, подсадившим меня на дурман-траву, как дочь соседки слева.
– Они нормальные,– твердо сказала мама.– Ну да, у них есть недостатки. Зато они тут, рядом, при родителях,– поддержка и опора.
Я скептически хмыкнула:
– А я, значит, ненормальная? Может, мне дебош устроить или оргию в стенах отчего дома? Почему бы и нет!
– Что-то ты разговорчивая очень! Не хами матери! – нашла аргумент мама. Помолчала и снова завела свою песню: – Ты же старшая. Ты должна мне помогать растить младших. Ты за них в ответе.
– Я и помогаю,– пробормотала я,– лишила их в своем лице дурного примера.
– А воспитывать...
– Мама, но ведь это твои дети, не мои,– попробовала возразить я.
– Ты неблагодарная, я для тебя все, а ты...
Папа действовал по-другому. Он заводил со мной пространные беседы о моем будущем, подчеркивая, что он хотел бы блестящей карьеры для своего первенца, который, конечно, его не разочарует. Первенец же считал часы до прихода пассажирской кареты.
Теперь по лужам, покрытым корочкой льда, я тащила сумку с едой (ты так похудела! – бабушка вытирает слезу) и комплекс неполноценности вкупе с сожалениями о загубленной жизни.
Комната общежития встретила меня пустотой и холодом. Лира, по всей видимости, ударилась в очередной загул – то ли рабочий, то ли любовный. Мои мечты о горячем чае с травками и коронным Лириным заговором от простуды разбились вдребезги, как и любимая чашка, которую я случайно зацепила локтем.
Идти в общежитие к Отто не хотелось, поэтому я улеглась под теплое одеяло, поплакала и заснула.
Утром выяснилось, что я проспала на занятия, у меня першит в горле, полугном не пришел поинтересоваться, как дела, а подруга спит спокойным сном праведницы, съев ползапаса домашних пирожков. Обычно, конечно, мы делили все продукты пополам, но сейчас мне стало так жалко маминой готовки, что я опять заплакала.
В Университете выяснилось, что моя контрольная работа по начертательной магии написана ужасно. Беф прочитал мне вдохновенную лекцию о лени (моей), о неправильном отношении к будущему (тоже моему), о терпении и снисходительности (своих).
На факультативе Ремесленной магии, который я посещала по настоянию родных Отто, тоже не было ничего хорошего. Доведенный до отчаяния моими неуклюжими попытками повторить кузнечную последовательность действий, профессор Свингдар воскликнул:
– Молот и Наковальня! Ольгерда, ну как можно быть такой бестолковой?
Мне совсем стало себя жалко.
Довершило этот «чудный» день падение по дороге в общежитие. Я почти не удивилась, обнаружив на юбке дыру,– падая, я зацепилась подолом за куст.
Отто так и не объявился. Лира ночевать не пришла.
Я лежала на кровати и думала о своей жизни. Чем больше думала, тем более мрачной и беспросветной она мне казалась. Бессмысленной. Неправильной. И самое главное – никому не нужной.
– Вот умру,– решила наконец я,– и тогда вы все узнаете, как вам без меня плохо. И поймете, как вы меня любили. Вот тогда вы пожалеете! Но будет поздно!
При дальнейшем обдумывании мысль о смерти выглядела все более привлекательной. Я уснула, представляя, как красиво буду выглядеть в гробу.
Утром я сделала в шкафу ревизию. Оказалось, что картинка похорон, нарисованных воображением, неосуществима ввиду отсутствия одежды, достойной быть на мне в этот торжественный момент. Я достала из шкатулки деньги и пошла по магазинам.
На центральной улице, раздражающей жителей своей идеальной чистотой и прекрасной погодой, я столкнулась с Отто.
– Ола! – обрадовался он.– Как съездила?
Я открыла рот, но сказать ничего не успела.
– Нормально? Я рад. Как дела? Смотрю, ходишь по магазинам? А чего вид такой мрачный? Не трать много. Ладно, был рад тебя видеть, у меня дела, я побежал!
– Все плохо,– сказала я вслед полугному, но он не услышал.
Даже лучшему другу нет до меня никакого дела! Ладно-ладно, вот умру, и ты еще поплачешь. Дела, видите ли, у него. Я тут умирать собралась, а он...
Покупка одежды заняла много времени. Продавщицы решили, что я готовлюсь к брачной ночи. В каждом платье я ложилась на выставленные в ряд стулья и спрашивала:
– А так идет? Грудь подчеркивает? Животика не видно?
С туфлями, соответствующими платью, вышла заминка. Покупать красивые эльфийские туфельки в тон платью за пять золотых я не хотела.
– Им сносу не будет,– уговаривала меня продавщица.– Мы их так дешево продаем, потому что не сезон. Они недавно десять стоили.
– Десять! – ужаснулась я.
– Настоящее эльфийское качество! «Версачель»! Кожа какая мягкая, потрогайте! Противомозолевые заклятия. Вы только посмотрите, какой каблучок аккуратненький, говорю вам, сносу им не будет.
– За три возьму.
– Да вы в них еще три года ходить будете! За четыре.
– За три с четвертью.
– По любой дороге, с кавалером прогуляться, на работу ходить...
– Три с четвертью моя последняя цена.
– Да я и так их продаю по закупочной цене! Их еще и дети ваши носить будут! Три и три четверти серебром.
Я загрустила. Сносу не будет, ага. Я ведь в них никуда ходить не буду. К конце концов, имею я право хоть в последний путь надеть на себя туфли «Версачель»? Подавив жадность, я отдала продавщице три золотых, добавила серебряные и пошла домой. Сейчас буду умирать.
Придут люди, а я лежу, такая красивая. Мда-а, на потолке паутина, на тумбочке чашка с присохшим чаем, кусок пирожка под столом. Сожалений о моей загубленной жизни не возникнет, никто даже не посмотрит на мое красивое платье, туфли за несусветную цену, одухотворенное лицо. Будут наводить порядок и ругаться.
Остаток дня я потратила на уборку комнаты. Так устала, что завалилась спать, не раздеваясь.
Раз судьба предоставила мне еще один день, то его следовало потратить на приготовления к красивой смерти, и я пошла покупать цветы. Но там меня ждало неприятное известие.
– Сколько-сколько? – переспросила я у продавца.
– Чай, не лето, панна. Из эльфийских лесов доставляем.
– Врите больше. Вот эти колокольчики у них не растут, точно знаю. Из местных теплиц.
– Теперь растут,– не смутился продавец.– Эльфы – они такие.
Я задумалась. Нет, за такую цену пусть сами умирают в цветах, обойдусь.
Придя домой, я стала готовиться к смерти. Переоделась, распустила волосы и полезла в шкафчик Лиры с целительскими препаратами. Давным-давно, когда я только вселилась в эту комнату, то попросила у нее подписать баночки – не хотелось перепутать и случайно выпить не то.
Где же, где же... Ага.
Я извлекла темно-зеленый кувшинчик, на котором была приклеена бумажка с кривой надписью «Яд». Сколько же выпить? Чтобы уж наверняка – все!
Я подошла к кровати, улеглась, красиво разложив волосы и выпила все горькое содержимое кувшинчика.
Закрыла глаза и приготовилась умирать.
Сначала заурчало к желудке. Потом скрутило кишки. Затошнило. Я поднялась с кровати и еле успела добежать до пустой миски на столе. Но на этом действие снадобья не прекратилось. Пришлось бежать до туалета в конце коридора. Эльфийские туфельки и правда хороши, бегать удобно. Если бы еще так кишки не крутило... ой-ей!!!
В комнату я вернулась полностью опустошенная, упала на кровать в обнимку с миской.
Лира вошла в комнату, напевая популярный мотив.
– Ола, что случилось? – Она кинулась ко мне.
Я захныкала.
– Симптомы опиши,– скомандовала подруга, кладя прохладную руку мне на лоб.
Я описала.
– Отравление,– профессорским тоном сказала Лира.
А то я не знаю!
– Что такая нарядная? – При свете огонька целительница рылась в запасах снадобий.– На вечеринку ходила? Говорила же тебе: не тяни в рот всякую гадость!
– Не на вечеринку,– трагическим тоном начала я.
– Вот выпей.– Лира сунула мне кружку.– Я сплю на ходу, так устала. Все-таки любовь – ужасно утомительная штука.
Глотая мерзко пахнущий раствор, я злилась: любовь у нее! Тут человек умирает, а у нее любовь. Ну ладно, вот умру, и вы все поплачете.
Я суеверна. Лира убежала рано-рано, быстро положив мне руку на лоб и отмахнувшись от разговоров, поэтому, предоставленная самой себе, я задумалась о новом способе самоубийства – раз отравиться не получилось, значит, не судьба. Нужно... нужно... О! Вены резать.
Пошатываясь от слабости – вечернее приключение давало о себе знать, я поплелась в оружейную лавку знакомого гнома.
– Ульрих, дай мне, пожалуйста, самый острый нож.
– Зачем? – полюбопытствовал гном, доставая нечто кривое и ржавое.
– Надо.
– Убить кого хочешь? Вот, орочий ятаган, самое оно.
– Я не в настроении шутить,– сказала я.– Мне нужен самый острый нож.
– Хорошо, хорошо.– Гном достал нож.– Такой подойдет?
