Терри Пратчетт - Дело табак
— Предпочитаю думать, что я изо всех сил старался этого не делать, — ответил он, — и, как правило, мне удавалось. Но рано или поздно всегда появляется какой-нибудь идиот, твердо намеренный тебя прикончить, и в итоге приходится его уложить, потому что он слишком туп, черт возьми, чтобы сдаться. Лучше от этого не бывает, и я никогда еще не видел труп, который бы хорошо выглядел.
Погребальное шествие исчезло в соседней пещере, и стражники остались одни, хоть и догадываясь, что гоблины вокруг занимаются своими делами.
Старый гоблин просто-напросто упомянул, что погибшая была его женой, как будто вспомнил об этом, помимо прочего. Он даже голоса не повысил. Ваймс уж точно не смог бы сохранять спокойствие, если бы на земле у его ног лежало тело Сибиллы, и уж, разумеется, он не был бы вежлив с гоблинами, которые стояли перед ним. Как можно до такого дойти? Как можно быть таким покорным?
Улица всегда с тобой, говорил Вилликинс. И Ваймс вспомнил женщин, которые мыли полы. На Куроносной улице уборку устраивали так часто, что Ваймс только диву давался, как хозяйки еще не протерли дыры ниже уровня тротуара. Порог драили, а затем белили; красную плитку на полу полировали суриком; черные кухонные плиты чернили еще сильней, яростно натирая их графитом. У женщин локти двигались, как поршни. На кону стояло выживание, а синонимом выживания была гордость. Пускай у тебя мало власти над собственной жизнью, но, ей-богу, ты можешь держать дом в чистоте, показывая всему миру, что ты бедна, но достойна уважения. Обитателями Куроносной улицы владел страх. Они боялись опуститься, понизить планку, сравняться с теми, кто рос, дрался и воровал в адском скопище притонов, именуемом Тенями.
А гоблины сдались. В то время как мир постепенно вытеснял их, они выполняли привычные действия, уступали, слабели… но убийство есть убийство при любой юрисдикции и даже в ее отсутствие. Ваймс собрал мысли в пучок, схватил пару тлеющих факелов и сказал:
— Ну, старший констебль, пойдем бороться со злом.
— Да, сэр, только можно еще кое-что спросить?
— Конечно, — ответил Ваймс, входя в туннель, который заметно шел под уклон.
— Извините за вопрос, сэр, но что тут вообще происходит? В смысле… я знаю, что произошло убийство, и, похоже, какой-то гад хотел, чтоб я подумал на вас, но каким образом, сэр, вы понимаете ихнюю нечестивую болтовню? То есть я слышу, как вы с ними разговариваете, и они вроде как вас понимают, потому что отвечают, сэр, но они говорят, как будто кто-то орехи давит, и я ни слова на их дурацком наречии не разберу, сэр, простите мой клатчский, вот как есть ни слова. Ответьте мне, сэр, потому что я и так чувствую себя полным дураком и не хочу показаться еще глупее.
Мысленно Ваймс дал такой ответ: «Ну, раз уж ты спросил, в моем сознании живет ужасный демон, который помогает мне по своим личным причинам. Благодаря ему я могу видеть в темноте и каким-то образом общаться с гоблинами. Он называется Призывающей Тьмой. Я не знаю, отчего он заинтересовался гоблинами, но гномы полагают, что он мстит нечестивым. И если здесь случилось убийство, я не стану отказываться от помощи, от кого бы она ни исходила». Впрочем, вслух он этого не сказал, потому что большинство людей сбежали бы до того, как он закончил. Поэтому Ваймс ответил так:
— Меня поддерживает высшая сила, старший констебль. Ну а теперь давай осмотрим пещеры.
Фини это не удовлетворило, но, кажется, он понял, что другого ответа не получит.
Это было странное путешествие. Холм напоминал соты, он был изрыт коридорами — как природного, так и, судя по виду, искусственного происхождения. Гоблины выстроили себе маленький город. Мусорные кучи, грубые клетки, теперь пустые, что бы ни хранилось в них раньше, огромные грибные грядки там и сям (кое-где урожай медленно, очень медленно собирали гоблины, которые даже не смотрели на стражников). В одном месте Ваймс и Фини миновали расселину, которая, судя по звуку, вела к яслям — малютки гоблины чирикали там, как птички. У Ваймса недостало сил заглянуть внутрь.
Спускаясь все ниже, они пересекли маленький ручеек, который вытекал из стены. Гоблины провели здесь примитивную трубу, так что дальнейший путь проходил под звук журчащей воды. И повсюду сидели гоблины — гоблины, мастерившие горшочки. Ваймс был к этому готов, но не вполне. Он ожидал увидеть нечто вроде гномьих мастерских, как в Убервальде, — шумные, многолюдные, полные целенаправленной деятельности. Но гоблины жили иначе. Похоже, если гоблин хотел сделать горшочек, ему достаточно было найти место, усесться, порыться в карманах и приняться за работу — так неспешно, что наблюдатель едва ли заметил бы прогресс. Несколько раз Ваймс, казалось, слышал стук камня о камень, какое-то царапание или звук пилы, но всякий раз, когда он подходил поближе к скорчившемуся гоблину, тот вежливо нагибался над своим изделием, как ребенок, пытающийся сохранить секрет. Сколько слизи, подумал Ваймс, сколько обрезков ногтей, сколько ушной серы способен гоблин накопить за год? Интересно, горшочек с годовым количеством соплей будет чем-то вроде изящной дамской табакерки или скорее большого неопрятного ведра?
И почему бы не хранить собственные зубы? Даже люди проявляли изрядную осторожность в том, что касалось выпавших зубов, и, если уж на то пошло, некоторые, особенно волшебники, старались держать обрезки своих ногтей вне пределов чьей-либо досягаемости. Ваймс незаметно улыбнулся. Может быть, гоблины не так уж глупы — всего лишь немного глупей, чем люди, хотя для этого и нужно было постараться.
Когда они миновали гоблина, который сидел на полу, скрестив ноги, тот вдруг подался назад и поднял в вытянутой руке… свет. Ваймс видел много драгоценных камней — поколения колец, брошей, ожерелий и тиар, которые веками скапливались у Овнецов, хотя теперь большая их часть хранилась в банковском сейфе. Это его всегда удивляло.
Но, как бы ни сверкали драгоценности Сибиллы, Ваймс мог поклясться, что ни одна из них не излучала такой свет, как этот маленький горшочек, который гоблин поднял, чтобы критически оценить. Он поворачивал его так и сяк и придирчиво рассматривал, как человек, который собирается купить лошадь у барышника по имени Честный Гарри. Белые и желтые лучики плясали в воздухе, наполняя мрачную пещеру… эхом света, как сказал бы Ваймс. Фини глядел на горшочек, как ребенок на первый в жизни праздничный торт. Гоблину, впрочем, его творение не понравилось — он небрежно швырнул горшочек за спину, и тот разбился о стену.
— Зачем ты это сделал? — крикнул Ваймс так громко, что гоблин съежился, словно в ожидании удара, и забормотал:
— Плохой горшочек! Плохая работа! Стыдно! Я сделаю еще раз! Сделаю лучше! Начну сейчас!
Он бросил перепуганный взгляд на Ваймса и поспешно скрылся во тьме пещеры.
— Он его разбил! Просто взял и разбил! — Фини тоже уставился на Ваймса. — Только разок посмотрел и выбросил. А горшочек был такой чудесный! Это просто преступление! Нельзя уничтожать такие красивые вещи.
Ваймс положил руку на плечо Фини.
— Думаю, можно, если ты сам ее сделал и думаешь, что мог бы сделать и получше. В конце концов, даже лучшие мастера иногда ошибаются, не так ли?
— Вы думаете, это была ошибка? — Фини бегом бросился туда, где лежали останки разбитого горшочка, и подобрал пригоршню блестящих осколков. — Сэр, он ведь их точно выбросил? Сэр?
Ваймс открыл рот, чтобы ответить, но Фини вдруг издал слабый звук: между пальцев у него, как пески времени, сыпалась пыль. Юноша нервно улыбнулся и произнес:
— Ну, может, горшочек и правда не удался, сэр.
Ваймс присел рядом и просеял сквозь пальцы кучку пыли. Это была просто пыль, каменная пыль, которая искрилась и сияла ничуть не больше дорожной гальки. Никакой переливающейся радуги, которую они оба только что видели. Но в другом конце пещеры еще один гоблин, стараясь не привлекать к себе внимания, работал над своим горшочком. Ваймс подошел к нему — осторожно, потому что гоблин держал горшочек так, словно намеревался использовать его в качестве средства обороны.
Неторопливо, стараясь показать, что он не желает зла, Ваймс заложил руки за спину и сказал тоном, который усвоил от жены:
— Боги мои, какой хороший горшочек. Расскажите, пожалуйста, как вы их делаете, сэр? Не могли бы вы мне объяснить?
Горшечник взглянул на свое творение, которое держал в руках, или в лапах, если выражаться без обиняков — и, пожалуй, так оно было точнее — и сказал:
— Я делаю горшочек.
И поднял его кверху.
Ваймс плохо разбирался в камнях помимо булыжников, но эта штука была желтоватой и блестящей. Он сказал:
— Да, я вижу, но… как конкретно вы делаете горшочек?
И вновь мастер обратился за вдохновением к вселенной, глядя вверх, вниз и по сторонам — всюду, где не было Ваймса. Наконец его осенило.
