Кир Булычев - Великий Гусляр
Руки ему не повиновались, кирпичи казались тяжелыми, как будто были отлиты из свинца, трудно было набрать и донести до стены сколько нужно густого раствора. Но кирпич за кирпичом ложился на место — недаром в молодости Удалов поработал каменщиком.
Строители все это видели. Но сначала они лишь улыбались, хотя сноровка мальчика их удивляла.
Но прошло пять минут, десять. Пошатываясь от усталости, обливаясь слезами, мальчик продолжал класть кирпичи.
— Психованный какой-то, — проговорил наконец Тюрин.
— Что-то он мне знакомый, — сказал бригадир.
— А может, это удаловский сын? — спросил Вяткин. — Максимка?
— Похож, — согласился Тюрин. — Вот и про нас все знает.
— Может, пойдем поработаем? — предложил Вяткин.
— И вообще, сколько можно прохлаждаться? — разгневался бригадир Курзанов. — Мы же обязательства давали как-никак.
И он первым поднялся на леса, подхватил под локотки безнадежно уморившегося Удалова и отставил в сторону.
И через минуту уже кипела работа.
Все забыли о настырном мальчике.
Удалов подобрал книжку и потихоньку ушел.
Конечно, плохо быть мальчиком, но все же он победил целую бригаду и личным примером показал им путь. Главное — решительность. Она должна помочь и в разговоре с Ксенией.
32
Подобное же испытание в эти минуты выпало на долю Ванды Казимировны.
Она подошла к универмагу в тот момент, когда перед ним разгружали машину.
— Что привезли? — спросила она у шофера.
— Детскую обувь, — ответил шофер, любуясь крепконогой красивой девушкой в очень свободном платье. — А ты здесь работаешь, что ли?
— Работаю, — подтвердила девушка и направилась к главному входу.
Этого шофера Ванда знала, он приезжал в универмаг лет пять. И вот не узнал.
С каждым шагом настроение ее портилось. Магазин, такой родной и знакомый, куда более важный, чем дом, магазин, с которым связаны многие годы жизни, трагедии и достижения, опасности и праздники, именно ее трудом ставший лучшим универмагом в области, — этот магазин Ванду не замечал.
Она шла торговым залом, огибая очереди и останавливаясь у прилавков. Она знала каждого из продавцов, кто замужем, а кто одинок, кто честен, а кто требует надзора, кто работящ, а кто уклоняется от труда, у кого язва, а у кого ребенок на пятидневке. И все эти люди, что вчера еще радостно или боязливо раскланивались с Вандой, теперь скользили по ней равнодушными взглядами как по обыкновенной покупательнице. Магазин ее предал! Уходя от Елены, когда там шел разговор со Степановым, Ванда сказала мужу, что пойдет домой, соберется в дорогу. Савича она с собой звать не стала, а он и не напрашивался. Ему сладко и горько было оставаться рядом с Еленой. Ему казалось, что еще не все кончено, надо найти нужное слово и сказать его в нужный момент. Ванда же, стремясь скорее в универмаг, была убеждена, что ни нужного момента, ни нужного слова не будет. Так что уходила почти спокойно. Цель ее была проста — зайти к себе в кабинет, взять сберкнижку из сейфа, снять с нее деньги, чтобы в Москве не было недостатка. И если будет возможность, оформить отпуск за свой счет.
Сложность и даже безнадежность ее положения стали очевидными только в самом магазине. Когда оказалось, что ее не узнала ни одна живая душа. Это было более чем обидно. Именно в этот момент в голове Ванды Казимировны впервые прозвучала мысль, которая будет мучить ее в следующие часы: «И зачем мне нужна эта молодость? Жили без нее».
Вопрос об отпуске за свой счет уже не стоял. Оставалось одно: проникнуть в собственный кабинет и изъять сберегательную книжку.
Пришлось хитрить. Ванда смело зашла за прилавок галантерейного отдела, и, когда ее остановила Вера Пушкина, она сказала ей: «Я к Ванде Казимировне». Мимо склада и женского туалета Ванда поднялась в коридорчик, где были бухгалтерия и ее кабинет. К счастью, кабинет был пуст. И открыт.
Ванда быстро прошла в угол, за стол, вынула из сумочки ключи и в волнении — ведь не каждый день приходится тайком вскрывать свой собственный сейф — не сразу нашла нужный. И в тот момент, когда ключ послушно повернулся в замке, Ванда услышала рядом голос:
— Ты что здесь делаешь?
Испуганно обернувшись, Ванда увидела, что над ней нависает громоздкое тело Риммы Сарафановой — ее заместительницы.
— Сейф открыла, — глупо ответила Ванда.
— Вижу, что открыла, — сказала Римма, перекрывая телом пути отступления. — Давай сюда ключи.
— Ты что, не узнала? — спросила Ванда, беря себя в руки.
— Кого же я должна узнать?
— Так я же Ванда, Ванда Казимировна. Твоя директорша.
— Ты Иван Грозный, — добавила Римма. — И еще Бриджит Бардо.
— Ну как же! — в отчаянии сопротивлялась Ванда. — Платье мое?
— Твое.
— И туфли мои? — Римма посмотрела вниз.
— Вроде твои.
— Кольцо мое? — Она сунула под нос Римме руку.
Кольцо еле держалось на пальце.
— Кольцо ее, — сказала Римма. — Тебе велико.
— Я и есть Ванда. Глаза мои?
— Не скажу, — ответила Римма. — Я сейчас милицию вызову. Она и разберется, чьи глаза.
— Римма, девочка, я же все про тебя знаю. И про Васю. И где ты дачу строишь. Хочешь скажу, какие у тебя шторы в большой комнате?
— Ключи, — повторила железным голосом Римма.
Ванда была вынуждена сдать ключи. Но сама еще не сдалась.
— Омолаживалась я, — сказала она, чуть не плача. — Опыт такой был. И Никитушка мой омолодился. Со временем и тебе устроим.
Римма была в сомнении — уж очень ситуация была необычной. В самом деле, платье Вандино и глаза вроде бы Вандины, а в остальном авантюристка. Римма привыкла верить своим глазам, они ее еще никогда не обманывали. И хоть эта девушка напоминала Ванду, Вандой она не была.
Ванда в отчаянии подыскивала аргументы, хотела было показать паспорт, но сообразила, что паспорт будет козырем против нее. Там есть год рождения и фотокарточка, которая ничего общего с ней не имеет.
Тут ее осенила светлая мысль.
— Простите, Римма Ивановна. Я вас обманула.
— И без тебя знаю.
— Я племянница Ванды Казимировны. Я из Вологды приехала.
— А Ванда где?
— А Ванда болеет. Грипп у нее.
— Дома лежит? — спросила Римма и потянулась к телефонной трубке.
— Нет, — быстро сказала Ванда. — Тетя в поликлинику пошла.
— В какую?
— В третью.
— К какому доктору?
— Семичастной.
— В какой кабинет?
— В шестой.
— А откуда ты знаешь кабинет, если из Вологды приехала?
Ванда поняла, что терпение Риммы истощилось. Никакой надежды получить обратно ключи и сберкнижку нет. Оставалось одно — бежать.
— А вот и тетя! — закричала она, глядя поверх плеча Риммы.
Та непроизвольно оглянулась.
Ванда нырнула ей под руку и кинулась наружу. Кубарем слетела по служебной лестнице во двор. Выбежала двором в садик и спряталась за церковью Параскевы Пятницы. Только там отдышалась.
Все погибло. Даже домой опасно возвращаться. Римма может и милицию вызвать, сказав, что какая-то авантюристка обокрала Ванду Казимировну, сняла с нее кольцо и старалась вскрыть сейф. С Риммы станется. Хотя за что Римму винить? Она же Вандины интересы охраняет.
Ванда Казимировна стояла в кустах, где недавно Удалов напал на своего сына Максимку, и горько рыдала. Много лет так не рыдала.
— Господи, — повторяла она. — Зачем мне эта молодость? В свой кабинет зайти нельзя! Подчиненные не узнают…
Она еще долго стояла там, тщетно придумывая, как ей перехитрить Римму. Но ничего не придумала. И пошла дворами и переулками к Елене, потому что помнила — Савич оставлен там без присмотра.
33
Солнце клонилось к закату, тени стали длиннее, под кустом сирени собрались, как всегда, любители поиграть в домино.
Во двор вошел мальчик с книжкой «Серебряные коньки» в руке. Мальчик был печален и даже испуган. Он нерешительно остановился посреди двора и стал глядеть наверх, где были окна квартиры Удаловых.
В этот самый момент кто-то из играющих в домино спросил громко:
— Как там, Ксения? Не нашелся еще твой?
Из открытого окна на втором этаже женский голос произнес сурово и холодно:
— Пусть только попробует явиться! За все ответит. Его ко мне с милицией приведут. Лейтенант такой симпатичный, лично обещал.
— Ксения! Ксюша! — позвал Удалов, остановившись посреди двора.
Доминошники прервали стук. Из окна напротив женский голос помог Удалову:
— Ксения, тебя мальчонка спрашивает. Может, новости какие?
— Ксения! — рявкнул один из игроков. — Выгляни в окошко.
— Ксюша, — мягко сказал Удалов, увидев в окне родное лицо. — Я вернулся.
