Кир Булычев - Господа гуслярцы
Звали молодого человека, которому суждено будет сыграть значительную роль в этой истории, Никитой Борисовичем Блестящим. Фамилия была по паспорту, но не исконная. Когда-то его дедушка приехал с юга, принеся с собой неблагозвучную харьковскую фамилию Прохановский. Он выучился на партийного публициста, борца с генетикой и кибернетикой, стал лидером гонений на вейсманизм-морганизм и прочие бесчеловечные исчадия американской реакционной науки и членом-корреспондентом Тимирязевской Академии наук.
Никита Борисович улегся под дубом, стал смотреть на небо и отгонять веточкой оводов. До него доносились визги и вопли купальщиц, и он тоже оценил длинные и стройные ножки местной нимфы.
Два старика, один толстый и лысый, другой потоньше, помельче, но тоже лысый, что лежали по ту сторону ствола, его не интересовали, и их разговор поначалу был для него пустым. Так что он постепенно задремал.
А Минц с Удаловым продолжали беседу.
– Почему? – спросил Удалов. – Природа распорядилась?
– С раннего детства, – согласился Минц.
– Иногда вижу – в коляске, а уже руководит, – улыбнулся Удалов.
– Если наблюдать, то увидишь, – сказал Минц.
– С какого же возраста?
Минц ответил не сразу.
Удалов взял бутыль с газированной водой «Гуслярский источник». Отпил из горла, дал другу.
Длинноногая нимфа верещала в кустах, видно, ее щекотали.
– Ты затронул важную тему, Корнелий, – произнес задумчиво Лев Христофорович. – Я тоже об этом думал.
– Вот именно, – согласился Удалов. Пока он еще не понял, о чем говорит Минц, но привык не противиться другу, потому что со временем из рассуждений Минца вырастали великие изобретения и открытия, а Удалову было приятно чувствовать себя причастным к таким делам.
– С какого момента дитя становится полководцем, развратницей или многодетной мамашей? Когда это открывается?
– Когда?
– Когда оно начинает пользоваться речью и свободно передвигаться, – сказал Минц. – Я проводил наблюдения в яслях, детских садах и школах. Это потребовало не один месяц полевых исследований.
– Чего же мне не сказал, – упрекнул его Удалов. – Мы бы с тобой вместе полевые исследования проводили.
– Скучное для непосвященного дело, – возразил Минц. – Но со временем дало свои плоды. У меня есть несколько дискет с обобщениями.
– Публиковать будешь?
– Рано, – ответил Минц. – И, можно сказать, опасно для человечества. Если мое открытие попадет в руки нечистоплотного мошенника, а еще хуже, политика, могут произойти совершенно неисправимые катаклизмы. Дай еще «Гуслярского».
– Может, искупаемся? – спросил Удалов.
Он делал вид, что очередное открытие Минца его никоим образом не интересует. Потому что заинтересованность всегда охлаждала профессора, и он мог прекратить рассказ.
– А тебе что, неинтересно? – обиделся Минц. – Ведь это не хухры-мухры!
– Интересно, Левушка, – поспешил с ответом Удалов. – Но если не хочешь, не рассказывай.
– Почему же это я не буду рассказывать?
– А может, ты подписку дал.
– Где еще я подписку дал! – совсем уж осерчал профессор. – Кого я боюсь?
– Прокуратуру, – невинно ответил Удалов.
И тут Минц взревел так, что лежавший за деревом Никита Борисович поджал ноги.
Минц глубоко вздохнул, помолчал, переживая гневный пароксизм, а потом заговорил:
– Я задумался о том, насколько непроизводительно работает природа. Наблюдаю я ребенка, вижу – вот вам генетически обусловленный военный, офицер, а может, и генерал. Потом гляжу на малыша, лепящего пирожки из песка, – он же готовый труженик! Я вижу будущее любого малыша по его обычному поведению в детском садике.
– Ты гений, Лев Христофорович, – искренне заметил Удалов.
– Да не о гениальности речь! – возразил Минц. – А о том, какие это беды или радости может принести человечеству.
За стволом дерева Блестящий внимательно слушал. Конечно, не исключено, что старики несут чушь – на то они и старики. Но ведь дедушка Никиты Борисовича до позднего девяностолетнего возраста сохранял ясный ум и даже говорил: «Не доведет вас до светлых высот демократия. Насмотрелся я ее в годы Гражданской войны. Народу она не нужна!» С этими словами и помер, перед смертью позвав в дом жреца зороастринской религии, так как все Прохановские в Харькове исконно придерживаются зороастризма.
– А какие беды? – донесся до Никиты Борисовича голос курносенького собеседника.
– Эх, не хотел я забивать тебе голову научной чепухой, – вздохнул второй старик, тоже лысый, но толстый и нахальный. – Но придется.
Глядя в небо, он продолжал:
– Природа действует расточительно и неумно. Заданность детеныша определена. Но природа растягивает взросление человеческого существа на полтора десятка, а то и более лет. Расточительно?
– Организму сложиться надо! – сказал Удалов.
– Ошибка. На деле получается наоборот. Внешние факторы не помогают природе, а нарушают ее начинания. Ну, посмотри. Мы имеем дело с талантливым скрипачом. А у родителей нет денег ему на скрипку, к тому же его папа всю жизнь играет на гармошке. И вместо нового Ойстраха мы получаем еще одного пьяненького гармониста.
– Ну, это исключение, – возразил Корнелий. – Настоящий талант превозможет.
– Ты уверен?
– Еще как!
– И какой же талант был у тебя, Корнелий, в три года от роду?
– Нормальный талант, – не нашелся что ответить Удалов. – И если что, я его сам загубил.
– Правильно. Природа не могла угадать, что ты станешь послом доброй воли, известным в Галактике борцом за мир и, главное, самым средним из всех жителей Млечного Пути. А вообще-то говоря, я тебя проанализировал...
– Так ты любого человека можешь проанализировать?
– Задним числом.
– И без ошибки?
– Без ошибки, но с разочарованием. Природа зря отпускает людей взрослеть самостоятельно.
– Так скажи обо мне, не томи!
– В машинисты паровоза готовила тебя природа.
– Не может быть! – воскликнул Удалов и вдруг закручинился.
Минц заметил это и спросил:
– Что с тобой?
– Ты не поверишь... Я у внука паровозик украл и всю ночь с ним в коридоре играл.
– Почему не поверить? Конечно, поверю, – улыбнулся Лев Христофорович. – И я задумался, – продолжал Минц, глядя в небо, не слыша и не видя ничего вокруг. – Я задумался, нельзя ли помочь природе. Тогда люди будут счастливее. Они же будут заниматься тем делом, к которому их произвела природа.
– Не понял, – сказал Удалов и почувствовал, как ему хочется гуднуть.
– Мы должны сократить до минимума тот непроизводительный период, в ходе которого человек взрослеет, в то время как увеличиваются шансы, что он станет вовсе не тем, кем ему следовало бы стать.
Минц сорвал травинку и принялся ее грызть.
Никита Блестящий был сам слух.
– Почему надо взрослеть много лет? – задач сам себе вопрос профессор. – Надо взрослеть за три года.
– И кто же получится? Генерал мне по пояс?
– Я не так наивен, – возразил Минц. – Нам нужно, чтобы человек стал совершенно нормальным, двадцатилетним, работоспособным и даже готовым жениться.
– В пять лет жениться? Ну, тебе покажет наша милиция!
– Какая еще милиция, – заметил Минц. – Никому не нужна твоя милиция, когда все будут заниматься своим делом.
– Неужели ты уже испытал это средство? – испугался Удалов.
Беда великого ученого заключалась в том, что его изобретения и открытия далеко не всегда выполняли задуманную роль. Порой они становились катастрофически опасны для окружающих. И приходилось переизобретать изобретенное.
Удалов как представил себе шестилетних генералов, ему чуть дурно не стало.
– Все проще, – сказал профессор. – Я изготовил совершенно безвредное средство, которое ускоряет физические развитие организма. Если дать мои порошки пятилетке, то еще через три года, а то и менее, он станет взрослым и займется своим любимым делом.
– И останется внутри дурак дураком? – предположил Удалов.
– Тебе дается три года. Так вот, за эти три года научи ребенка всему необходимому. Мы с тобой такие школы ускоренного профиля организуем, японцы будут приезжать за опытом!
– Ты меня не убедил, – сказал Удалов и закрыл глаза. Солнце пекло, но милосердно.
2
Никита Борисович уже не ощущал жары и томления духа. Он почувствовал, что наткнулся на большое, настоящее дело.
Стараясь не шуметь и не привлекать к себе внимания, он немного оделся и отошел к другому дереву, под которым сидела мирная выпившая компания и говорила о футболе.
Никита Борисович незаметно присоединился к компании, а потом, познакомившись с женщиной средних лет, на которую произвел положительное впечатление, спросил у нее, показывая пальцем на двух лысых друзей, заснувших под дубом:
– Это местные?
– Как же не местные? – удивилась женщина. – Разве вы их не знаете?
