Михаил Успенский - Алхимистика Кости Жихарева
– Это тяжёлый диагноз, – заметил рабби. – Конечно, если речь идёт о человеке… Но я сегодня не могу вкушать хлеб, испечённый из заквашенного теста…
«Да тебе, дедуля, никто и не даст его вкушать», – хотел сказать Костя, но воздержался.
– Это не хлеб, – сказал Филимонов. – Это хлебный голем. Так нам сказала одна девушка – с понтом ученица Мерлина… У него были и глазки, и ручки, и ножки, и всё остальное!
– Мерлин – это серьёзно, – вздохнул старец. – Одно то, что вам ведомо его имя, говорит о многом… Но я сегодня не могу заниматься никакими делами, а уж тем более каббалистикой! Соседи живо настучат в Синедрион!
– Да, я знаю, что в субботу вам нельзя, – сказал Джульверн. – У Марика Фишмана дед такой – на него в субботу муха как сядет, так до воскресенья и ползает… Но… посмотреть-то вы можете?
– Посмотреть могу, – кивнул старец. – Только закройте за собой дверь…
– Простите, – сказал ботан, вернулся к выходу и задвинул щеколду.
Рабби Лёв принял Колобка из рук внезапно оробевшего богатыря. Костя всегда побаивался Семёна Ароныча. Потому что уважал…
– А вы, как вас…
– Меня Нил, а его Константин, – поспешно представился ботан.
– Вот вы, Нил, заварите чаю из трав, – сказал старец. – Я не командую, ибо команда – тоже действие. Я информирую. Травы я обычно храню в том шкафчике…
Великий каббалист умудрялся одновременно осматривать Колобка, давать инструкции Джульверну и рассказывать о своих невесёлых делах.
– …И я, старый дурак, создал Голема. Надеялся, что он будет за меня в субботу проводить опыты и хлопотать по хозяйству. Время, молодые люди, это самый дорогой товар! Да, две ложечки, не больше… Поначалу всё шло хорошо, но потом меня вызвали в Синедрион. Говорят: а какие буквы проставлены на свитке, оживляющем твоего глиняного шабес-гоя? Ах, наши, еврейские? Стало быть, это уже не шабес-гой, а самый настоящий иудей, и в субботу ему тоже положено отдыхать… Столько трудов насмарку! Да, плиту можно раздуть… Но нет худа без добра: теперь я отдаю Голема напрокат, когда не хватает двенадцатого еврея для поминальной молитвы…
– Так вы тогда всех двенадцать поминальщиков и слепите, – откликнулся от плиты Филимонов. – И вообще – пустите концепт в серию!
Рабби Лёв грустно улыбнулся:
– Это богатая мысль, молодой Нил. Если бы я мог, я бы весь свой народ заменил големами, которые не чувствуют ни обиды, ни боли, не страшатся самой смерти, равнодушны к изгнанию, лишениям и пыткам, а в огне только крепчают… Да, чайничек непременно китайский… Подарок императора, между прочим! И виной всему происки завистников да интриги союза шабес-гоев…
Костя кашлянул и сказал:
– Шабес-гои – они кто такие? Может, с ними надо побазарить по-мужски?
Рабби рассмеялся.
– Шабес-гой буквально значит «субботний иноверец». От слова «шабад» – суббота… Мы нанимаем этих ребят на один день в неделю. Ясно?
– Да, – обрадованно сказал Костя. – И ещё мне ясно, почему Агапыч в конце тренировки командует: «Шабаш!»
– А итальянцы говорят: «Баста!» – тот же корень! – подхватил старик. – Молодой человек, если не трудно, подкатите моё кресло к столу, будем пить чай с яблочным пирогом… Сами его и порежьте…
Всё было очень мирно и по-домашнему, от чего друзья уже успели отвыкнуть.
Когда крепкий травяной чай был выпит, а вкуснейший пирог съеден, рабби Лёв сказал:
– А теперь займёмся вашим… хлебом. Нил, возьмите письменные принадлежности в верхнем ящике вон того бюро. Так. Несите сюда. Оторвите кусочек пергамента… Не получается?
– Дай-ка я, – сказал Костя. – Я уже работал с пергаментом…
Но его опыт писаря на богатырской заставе, увы, не пригодился – ведь надпись следовало сделать на иврите, а этого языка не знал даже ботан. Зато ботан был сообразительный: он попросил у рабби еврейскую наоборотную азбуку и вскоре выполнил задание.
– Теперь сверните пергамент в трубочку, – сказал рабби. – И попробуйте воткнуть её, что ли…
Костя охнул, заметив, что каравай содрогнулся. Потом из него стали расти маленькие лапки и ножки, прорезался ротик и даже возникли глазки – но не весёлые изюминки Виссариона Глобального, а какие-то мутные, мертвенные буркальца.
Колобок-голем встал на ножки и свистящим змеиным шёпотом произнёс:
– С-слуш-шаюс-сь, хоз-зяин…
И вдруг в уютной келье всем сделалось так страшно и тошно, что Жихарев быстро схватил бывшего Колобка, вытащил из него бумажную трубочку – и хлеб снова стал хлебом…
– Это не наш Виссарион, – сказал богатырь. – Это просто нежить какая-то…
– Недотыкомка, – уточнил побледневший Филимонов.
Рабби Лёв беспомощно развёл руками:
– Это всё, что в моих силах. Жизнь вдохнуть я ещё могу, а вот вернуть душу…
Тут раздался мелкий дробный стук в дверь, и глубокий бас проворковал:
– Нештатная ситуация!
Потом послышался чей-то визг, удар – и дверь дома влетела внутрь, сорванная с крепких стальных петель.
Операция захвата была продумана до мелочей. Должно быть, нападавшие прекрасно знали расклад сил.
Двое стражников сразу устремились к рабби Лёву и встали по обе стороны кресла, скрестив алебарды.
Костя остался в стороне и успел ухватить с лавки Меч Спецназначения – этим воякам вполне хватило бы и ножен…
Но старший группы, усач в парадной кирасе с гравировкой, уже стоял за спиной Филимонова и держал ботана за шею, угрожая кинжалом.
Костя плюнул и бросил меч. Ему споро скрутили руки верёвкой, да ещё каким-то хитрым узлом. Юный богатырь уже знал по былинному опыту, что вырываться и выкрикивать свободолюбивые лозунги при задержании стыдно и бессмысленно. Один бы он мог попытаться уйти. И даже не попытаться, а просто уйти. Но рисковать жизнью ботана не мог… За здешними ребятами перехватить глотку не заржавеет!
– Позвольте! – запоздало вскричал рабби Лёв. – Это мои гости! Вы не имеете права! У меня охранная грамота самого императора! Это произвол!
Старший передал Джульверна своему помощнику и подошёл к креслу. Алебарды встали по стойке смирно.
– Рабби, – поклонился он и прижал руку к сердцу. – Его императорское величество велел передать вам глубочайшие извинения за беспокойство. Только что мы избавили вас, а может быть и наш христианский мир, от страшной опасности…
– Извольте объясниться, полковник фон Бюлов!
Начальник стражи прокашлялся.
– Эти мерзавцы, – заревел он страшным голосом, – эти ваши так называемые гости, с которыми вы тут распивали чаи, на самом деле посланцы нечестивого турецкого султана! Они хотели выкрасть вас и доставить в Стамбул, чтобы вы изготовили для басурман целую глиняную армию! Нехристи пользуются тем, что нынешний Папа Римский какой-то чудной…
Филимонов поймал себя на том, что про чудного Папу он уже где-то слышал, но думать об этом сейчас было некогда.
– Такого не может быть, – сказал поражённый каббалист. – Зачем султану глиняная армия, у него и живых-то некуда девать…
– У нас зря не хватают, – сказал полковник. – Говорю честно, по-солдатски. Видите, как притихли заговорщики? Возразить-то злодеям нечего…
– Зато мне есть что сказать этим юношам. Увы, друзья, до исхода субботы я не могу пойти во дворец, чтобы ходатайствовать за вас. Но суббота, к счастью, не длится вечно. Я уверен, что недоразумение разрешится…
– Можете и не успеть, рабби, – осклабился фон Бюлов.
– Это почему?
– Потому что мне предписано доставить преступников в Подземелье Высокой Науки для опытов. На них наши светила будут проверять эликсиры бессмертия и прочую гадость. Я считаю – это лучше, чем травить несчастных собачек, кошечек, кроликов и даже крыс. Крысы, в отличие от вражеских наймитов, достойны честной солдатской смерти от удара сапогом, а не от подлой отравы. Недаром наши придворные мудрецы называют себя гуманистами…
Бен Бецалель бессильно уронил руки.
Круглый каравай по-прежнему лежал посреди стола, потому что страже было строго указано – в доме каббалиста нельзя ничего трогать, а тем более тырить оттуда! Себе дороже выйдет!
Мученик лженауки
– Ладно хоть Колобок в безопасности, – сказал Филимонов. Их гнали по утреннему городу, уже наполненному торговым, рабочим и праздным людом. – А филин-то успел слинять?
С ближайшей крыши донеслось басовитое гульканье.
– Хорош голубок, – проворчал Костя. – Но всё-таки лучше, что он остался на свободе.
– Ну да, – согласился Джульверн. – Будет прилетать к нам в темницу, вскормлённый на воле орёл молодой, а мы станем передавать с ним записки безутешной родне… Герр полковник, а что это за тюрьма, в которую нас ведут?
Полковник фон Бюлов, на счастье или несчастье, оказался словоохотлив:
– Это не тюрьма, а Подземелье Высокой Науки, турецкое отродье! И вскоре ты отведаешь плодов этой науки!
– Да я ни слова не знаю по-турецки, – сказал Филимонов. – Разве что «секир-башка»…
