Андрей Белянин - Ржавый меч царя Гороха
Нас вели полутёмными коридорами во внутренние помещения. Пока шли, я вовсю зыркал по сторонам, пытаясь хотя бы приблизительное запечатлеть место, в которое мы попали. Первое, что удивило, так это отсутствие пожилых или хотя бы возрастных женщин-монашек. По идее, как мне казалось, именно они и составляют основную массу обитательниц подобных заведений.
Я уже был в курсе, что юные красотки, толпой идущие в монастырь замаливать первые грехи, это миф и сказка. В божьи прибежища, как правило, попадают люди старые, о которых некому позаботиться, или те, что всем сердцем чувствуют призвание к монашеской стезе. Ещё бывают такие, кого сдают родственники, но не путайте это с «заботой»! После пострига из монастырских стен выхода нет, они становятся и домом, и тюрьмой…
— Никитка, ты хоть глазами-то бесстыжими так явно по девкам не шарь, — шёпотом осадила меня бабка. — Они тут все христовы невесты, и неча облизываться!
— Я не… — Я сглотнул слюну и поправил челюсть, слегка приспустившуюся при виде очередной грудастой красавицы в чёрном. — А интересно, бельё у них тоже строго определённого цвета, с кружевами и бантиками?.. Тьфу! А куда мы, собственно, следуем, гражданка Феврония… э…
— У нас тут фамилий нет. Все под Единым Богом ходим, о мирском и не вспоминаем, — скромно ответила мать настоятельница и зачем-то подмигнула Бабе-яге. — Вот до моей кельи тихой дойдём, там, помолясь, и побеседуем.
— Да, собственно, я бы мог опросить вас и прямо здесь. Царевна Марьяна, троюродная сестра нашего государя, находится в вашем монастыре?
— Не ведаю, — без малейшей заминки соврала матушка Феврония. — К нашим воротам многие девицы приходят, для них обитель всегда открыта: и защитим, и успокоим, и за ручку к Богу приведём. А имя нам для этого спрашивать без надобности. Кто как назовётся, так и верим. А уж после пострига вообще новым именем нарекаем…
— То есть чисто гипотетически она может находиться здесь?
— Может не может, она не она, про то только Господу и ведомо. На вечерней службе всех их выставлю, присмотрись, может, какую и выберешь…
Сейчас-то я понимаю, что был обязан арестовать её уже после этих слов, но… Задним умом у нас не только Митя крепок. Конкретно в ту минуту меня просто неприятно царапнула пошловатая двусмысленность фразы, и не более…
— Заходите, бабушка. — Настоятельница открыла тяжёлую дверь, пропуская Ягу в низкую келью с одной скамейкой и узким зарешеченным окошечком. — Подождите нас тут, о душе подумайте, а мы с участковым отдельно потолкуем.
— Ноя не…
К моему удивлению, наша эксперт-криминалистка заткнула меня одним взглядом и скромненько уселась на краешке скамьи.
— Иди, сыскной воевода. Веди следствие по всем правилам, а обо мне не беспокойся, я тут в полной безопасности.
— Ну разумеется — всплеснула полными руками матушка Феврония. — Разве ж с кем в святой обители блаженной Пургении чего плохого случиться может? Хотя, конечно, всяко бывает…
— Что? — нервно поинтересовался я, видя, как она протягивает руку к засову снаружи.
Настоятельница молча кивнула, указывая мне на приоткрытую дверь кельи напротив. Я вытянул шею. Ну что ж, это помещение казалось не в пример богаче прочих: резная мебель, ковры, кресло, даже огромная кровать, и… ни одной иконы. Здесь, как вы понимаете, не насторожился бы только клинический дебил. К каковым меня относить покуда рановато…
— Проходи, садись, участковый, чувствуй себя как дома, — фамильярно ткнула меня пальчиком в бок матушка Феврония и, обернувшись, крикнула: — Эй, там! А ну, быстренько накрыли поляну для нас с сыскным воеводой! Водочки, икорки, а к тому расстегаев с вязигою. Али боярских пельменей с олениною подать?
Поскольку я не сразу собрался с ответом и перетянул чего-то там у Станиславского, то моё молчание было принято как знак безоговорочного согласия. Баба-яга чуточку приподнялась на скамейке, но в тот же момент глухо щёлкнул хорошо смазанный засов, обрекая главу нашего экспертного отдела на прозябание в камере-одиночке.
Я опомнился и твёрдо посмотрел в глаза матушке настоятельнице.
— Зачем вы заперли сотрудницу милиции?
— Намёк поняла, участковый, — с нарочитой фамильярностью подмигнула мне гражданка Феврония. — Мы с тобой рядом, вот в той, соседней, келье, так же запрёмся да и побеседуем.
Она широко распахнула вторую дверь. Я сдержанно кивнул, но пропустил её вперёд. В конце концов, бабка и не из таких передряг выпутывалась, а мне надо получить как можно больше информации об этом странном месте. И «странном» — это ещё самое мягкое определение…
— Может, присядешь, Никита Иванович, али приляжешь сразу? — Хозяйка фривольно села на край широкой кровати, гостеприимно, широким жестом предлагая мне занять оставшуюся площадь.
— Воздержусь.
— Да ты и впрямь с деловой хваткой, не зря про тебя серьёзные люди меж собой разговоры разговаривают. — В келью бесшумно скользнули две молодые монашенки, поставив на столик поднос с зелёным штофом и закусками. — Выпьешь хоть?
— На службе не пью.
— А я, грешница, и на службе, и до службы, и после службы потребляю, — махнула рукой матушка Феврония, сама наливая себе гранёный стакан чистой водки. — Э-э-эх, забористо пошла, проклятущая-а… Уф! Ну что ж, по службе так по службе. Ты ведь сюда не тока за-ради Марьянки заявился, верно?
Я промолчал, но выразительно выгнул бровь. С Митькой это всегда срабатывало, он простодушный, но — о чудо! — настоятельница тоже купилась.
— Значит, верно всё поняла. И бабка твоя милицейская ведь не при делах будет? Опять угадала, — удовлетворённо хмыкнула она, наливая себе второй стакан. — Предупреждал меня Кощеюшка, что рано ли, поздно ли, а делиться придётся… Скока хочешь за крышу милицейскую, сыскной воевода?
— Сначала о Марьяне, — изо всех сил стараясь выглядеть равнодушным, напомнил я.
— Да тут она, отправки ждёт, как и договаривались. А только меча при ней нет.
— Как это нет? — совершенно искренне удивился я, пока размякшая настоятельница расстёгивала пуговицы и, сняв чёрный платок, картинно распускала волосы.
— Ну как его бесы скрали, тебе небось и самому ведомо. А вот со двора царского кладенец вынесть не смогли, кто-то спугнул их. Мы думали, это сама Марьяша была, однако когда девку к нам привели, так…
— Кто привёл?
— А ты и не знаешь? Вот поцелуй, так и скажу. Да и не просто скажу, а покажу кой-чего интересного. — Гражданка Феврония встала и, заметно кренясь влево, попёрла на меня грудью. — Аи, да не боись, участковый, со своих денег не берём. Али тебе одной меня мало? Так я вмиг двух-трёх красных девок к тебе кликну. Все вместе покувыркаемся. Запретный плод он завсегда слаще…
Я предпринял тактическое отступление вправо. Тётка обошла меня прямо по кровати и попыталась в длинном прыжке ласточкой сбить на ковёр. Я увернулся, а она плюхнулась на пол пузом, громко клацнув зубами, но энтузиазма не потеряла. Знаем мы таких самоуверенных дамочек, приходилось встречаться в Москве, на Тверской, но хотя там всё больше с суверенной Украины девочки толкались…
— Возьмите себя в руки, гражданка Феврония! Итак, вы утверждаете, что имеете рабочие связи с Кощеем Бессмертным и именно с его подачи включились в некую мошенническую схему по факту кражи исторической редкости, а именно меча-кладенца, и выманиванию из царского терема троюродной сестры Гороха, царевны Марьяны. Не хочу пока спрашивать о тонкостях финансовой заинтересованности сторон, но… — Я осёкся, потому что с матушки настоятельницы вдруг одномоментно слетел весь хмель.
— Так ты и впрямь ищейка милицейская! С допросом заявился, пёс?! А я-то, дура, думала… — В её руке блеснул невесть откуда взявшийся нож. — Попишу, порежу, кровь пущу волчаре сутулому-у!
Не волнуйтесь, я бы и сам прекрасно справился с ситуацией, но в этот момент дверь сзади распахнулась и на пороге показалась Баба-яга. Тихая, скромная, даже застенчивая, только из левой ноздри у неё бежала едва заметная струйка пара. Плохой признак…
— Не ждала, стерлядь крашеная?! — тихо констатировала очевидное моя домохозяйка и громко хлопнула в ладоши, как-то по-особенному цыкнув зубом. — Как во чистом поле — вольная воля, на той воле ветер, от ветру пыль столбом, а тебе лечь пластом! Тирли-тирли-тирли-там, пурум-пи-дум-пу!
Последнее, как лично мне показалось, вообще из репертуара Мэрилин Монро, но сработало на все сто. Матушка настоятельница отступила на два шага и, не выпуская ножа из рук, опрокинулась спиной на кровать, замерев в крестообразной позе.
— Дышит?
— А то! Я ить не смерти ей, пособнице разврата, желала, а сна без движения. Ты-то сам как, соколик? Не успел оскоромиться?
— В порядке, — козырнул я и в течение пары минут выложил всё, что удалось узнать.
