Рубежник (СИ) - Билик Дмитрий Александрович

Нет, я и правда красавцем никогда не был. Но теперь на меня глядел и вовсе ходячий труп — глаза провалились куда-то вглубь, под ними недельные синяки, щек нет, одни скулы и синие губы.

И мысли странные, тяжелые, чужие. Словно по радио их слушаешь. С той лишь разницей, что радио в твоей башке. И переключить ты его вообще не можешь.

Я на ватных ногах вышел в коридор, увидел лежащий короб с несчастными роллами, а потом… потом все как у худеющих дам, оказавшихся в пекарне — полный туман. Был лишь голод. Чудовищный, невообразимый, которому нельзя сопротивляться. Наверное, будь я в магазине, так жрал бы все без разбора прямо с прилавка.

Немного отпустило меня, уже когда в руках треснул пластиковый контейнер от третьего сета. Я машинально отправлял в рот рисовые колобки с запеченной шапкой и отмечал странность, которая со мной происходила. Что эта старая карга сделала? Загипнотизировала? Внушила какую-то хрень, в результате которой я творю дичь. И мерещится еще мне всякое.

Я бы с удовольствием подумал на этот счет. Благо, мысли наконец стали податливыми, привычными, моими. Но организм выкинул новый фортель. Что бывает с компом во время диких перегрузок? Правильно, он выключается. Вот и меня срубило прямо здесь, в прихожей, почти на входном коврике. Как будто останься я в сознании, мозг бы закипел.

Итак, я уснул. Мгновенно, чего не бывало очень давно. Без всяких ворочаний и поиска удобного положения. Но при этом осталось понимание, что все происходящее — всего лишь сон. Опять же, дикий, чудовищный, но сон.

В нем тоже была старуха. Нет, не та же самая, другая. Будто бы более древняя, совсем сухая, еле волочащая за собой прямую непослушную ногу. А я между тем лежал голый на деревянном столе и не мог пошевелиться. Нет, будь я Прохором Шаляпиным, может быть, даже и понравилось. А так не особо.

Старуха же медленно (по-другому у нее просто не получалось) мыла меня, приговаривая какие-то незнакомые слова. Да нет, не мыла, омывала! И от этой мысли стало совсем жутко.

Странная ночь, странные дела, странный сон. Обычно, когда спишь, не испытываешь каких-то особых ощущений. Вернее, если совсем по юности, когда девушки снятся, испытываешь. Приподнятые эмоции и все такое. Но сейчас мне было холодно от прикосновений старухи. Руки у нее ледяные, да и вода речная.

Я ухватился за внезапно возникшую мысль — почему именно речная? Ну как же, потому что дом старушки находился как раз возле Смородинки. Буквально минут пять по тропинке пройти. Вода особая, три дня отстоянная, заговоренная. Такой нас омывают, чтобы больше не встали после смерти. Так, минуту, кого именно «нас»?

Перед глазами мелькнули кошачьи черные лапы, а весь сон стал смазываться. Словно показывался на пленке, которую стали спешно сматывать.

Пробуждение вышло жестким и неприятным. Потому что спать на полу в непонятной позе — занятие само по себе малополезное. А если еще и обожраться перед этим так, что пузо трещало…

Да, картину не назовешь прекрасной. Развороченные контейнеры из под роллов, растекшийся соевый соус, порванный короб, измазанные в васаби руки. Вечеринка вышла знатная. Происходившее я помнил, правда, лишь в общих чертах. Но самое главное — неприятный запах. Который бы хотелось спутать, да не получится. Я поглядел на свои кроссовки.

— Вот и несет же, — сказал я вслух, тяжело поднимаясь на ноги.

— Согласен, говной тянет, — ответил кто-то хрипловатым голосом. — Не знаю, что эти твари едят. Если не урановые отходы, то что-то близкое. Весь двор засрали.

Я медленно повернулся и нос к носом столкнулся с говорившим человеком. Точнее существом. Потому что человеком его назвать можно было с большой натяжкой.

1. Хист или хыст (малорос.) — сноровка, умение. Из словаря В. И. Даля (примечание автора).

Глава 2

Единственный, кому позволялось ходить в гости по утрам, был старый добрый приятель, набитый опилками. И мой собеседник на него никак не походил. Низкоросл, круглолиц, хотя фигуру имел поджарую, а глаза сверкали неестественной желтизной. Одет почти как подросток: красно-белые кеды, синие джинсы и черная толстовка с недвусмысленной надписью «TIK TOK». Самое яркое, что отличало его от рядового подростка — короткие козлиные рожки, выглядывающие из-под копны рыжих волос.

— Это что такое? — ткнул в диковинку я.

— Кальция в организме много, — ответил коротышка, почесав рыжую бородку.

С таким видом, будто его на дню раз пять об этом спрашивали. Хотя будь у меня рога, мне такие вопросы бы тоже не нравились.

Я сел, продолжая разглядывать гостя и соображая, что делать. Нетерпения или агрессии тот не выражал, уже хорошо.

— Матвей, — протянул я ему руку.

— Матвей? — рассмеялся он, но тут же собрался и ответил тем же: — Прощенья просим. Григорий.

А почему имя знакомое? Я ведь буквально на днях его слышал.

Запоздало в памяти всплыли слова старухи: «Помощь тебе будет. Григорий хоть и своенравный, но служит исправно».

И кот тот.

Нет, в другое время, когда я был более адекватным, воспринял бы все, как невероятную дичь. Но как писалось под одним страшным рисунком какого-то популярного испанца: «Сон разума рождает чудовищ». Мой разум, по всей видимости, благополучно впал в кому.

— Григорий, я прошу прощения, — начал я, не сводя взгляда с рожков, — а вы черт?

— А за черта и ответить можно, — явно обиделся собеседник. — В приличных обществах такими словами не разбрасываются.

— Еще раз прошу прощения. Я не думал, что мы именно в таких обществах.

— Бес я, — ответил Григорий. — Не самый последний.

Кто там в этой очереди в конце я спрашивать не стал. Мозг и так с трудом пытался собрать воедино разрушенную картину мира.

— А вы котом были, там, на квартире?

— Был. Могу при желании образ менять.

— И получается, теперь вы мне служить будете?

Спросил, и чуть не рассмеялся. Потому что тут же представил Григория в латексе, выполняющим воинское приветствие со словами: «Служу Зорину Матвею».

— Не тебе, а хисту. Если думаешь, что я там полы мыть буду, — при этих словах он посмотрел на заваленную остатками контейнеров прихожую, — то шиш на постном масле.

— А если прикажу? — стал проверять я границы дозволенного.

— Исполню в меру сил и способностей. Правда, полы я мою плохо. Прошлая хозяйка ругалась, что грязь одну размазываю, а после и вовсе отступилась. Стряпать с детства не умел, не мое это. А если по дому помочь…

— Ну хоть что-то.

— То лучше кого нанять, у меня обе руки левые.

Бес Григорий продемонстрировал свои конечности. К слову, вполне нормальные для того, кто был бесом. Разве только пальцы чуток волосаты, но в пределах средних значений по шкале «хоббитности».

— И какой тогда от вас прок? — спросил я.

— Через меня к тебе промысел для хиста будет приходить. У рубежников всегда так поначалу бывает, силы своей не чувствует, вот и тратятся. Я же тебе помогу, напитаю.

— А что это еще за хист такой? — спросил я.

— Хист? — озадачился Григорий, словно никогда прежде об этом не задумывался. — Да хист он и есть хист. То, что нас от обычных людей, от чужан, отличает.

— Нас? То есть, нас с вами?

— Так, да не так, — нахмурился Григорий. — Я с хистом рожденный. Ты же его приобрел. Сейчас он размером с косточку яблочную, на то ты и малахольный рубежник. До пятого рубца ивашками таких зовут. Но если повезет, да желание своего хиста узнаешь, то в целое дерево вырастет.

— А сам я этот хист восполнить не смогу, что ли?

— Сможешь, но очень медленно делать будешь. Со мной сподручнее, — уверенно заявил Григорий.

— Понятно, ты моя регенерация маны, короче, — сделал я вывод на основе компьютерных игр.

— Скажешь тоже, какая же я манна. Так, делаю, что могу, — будто бы даже застеснялся бес.

— Ладно, едем дальше. Что еще за рубежник и с чем его едят?

Я еле успевал за объяснениями беса, но человеческое любопытство брало верх. Хотело узнать еще больше.