Иван Валеев - Категории Б
Заметки писателя
Расселись. Я, конечно, тоже в рубке сидел. Не отправляться же мне в каюту, в самом-то деле. Чего я там забыл?..
Сели. Сидим, ждем. Те из динамика считают, штурманфюрер (или как там его) тоже, хором с теми. Традиция, наверное, такая. Ну, мы-то тоже не лаптем деланы. Тоже решил традицию поддержать. Как дошли они до нуля, я взял и скомандовал командным голосом «Поехали». Думал, вместе с нашим капитаном получится. А получилось как-то неудобно. И некрасиво — причем вот с их стороны-то уж точно некрасиво было меня не предупредить.
Черт подери. Какого я на эту калошу напросился?
Бортовой самописец
(Громкий гул двигателей.)
ЦУП (сквозь треск помех): Что у вас там происходит?
Капитан (ЦУПу): Технические неполадки. Сейчас все исправим. (Отключает связь, кричит): Какого ж хрена!!!
Кочегар: Давление падает, температура растет.
Капитан: Не слепой, твою!..
Пилот (нечленораздельно рычит сквозь стиснутые зубы).
Капитан (кричит): Медбрат! К пилоту — живо, гальюн недраенный!
Медбрат (кричит): Есть, мой командир!
Капитан: Кочегар! В реакторный отсек, чтоб тебя поперек перекрутило!
Кочегар: Щас! Сначала, блин, двигло остановите.
Капитан (кричит): Чего?! За зарплату пахать будешь, укурок!
Кочегар: Есть в реакторный отсек!
Пилот (рычит и лязгает зубами с повышенной интенсивностью).
Медбрат: Что ж ты, падло, делаешь-то!
Капитан: Что там у тебя, отрыжка гиппократова?
Медбрат (обиженно): Кусается, мой командир!
Капитан: Если есть для тебя хоть что-то святое, кроме твоей сберкнижки — не давайся! Когда он узнает, что ему придется всю свою премию и ползарплаты тебе на лечение отстегивать, он же ж тебя убьет!
Медбрат: Есть не даваться!
Капитан (бормочет): А кто к нам еще пойдет? После этого-то? Снимут же с маршрута к чертям свинячьим… Без медика-то…
Пилот (рычит, лязгает, потом затихает.)
Капитан: Удалось?
Медбрат (удовлетворенно): Да, мой командир!
Капитан: Руки ему разжать сможешь?
Медбрат: Постараюсь.
Капитан: Только не сломай ничего. Ему еще этими руками рулить…
Писатель (кричит): Ему?! Рулить?! Вы свихнулись совсем?!
Капитан (орет): А кому еще!? Ты, что ли, умеешь!? (Включает внутреннюю связь) Петров! Как там у тебя?
Кочегар (сквозь треск помех): Щас все в ажуре будет.
(Полная тишина.)
Кочегар (удовлетворенно): Во.
Писатель: Разрешите, я выйду… Мне тут надо…
Капитан (злорадно): А вот хрен тебе! Пока не взлетим, никуда ты отсюда не выйдешь.
Писатель (возмущенно): То есть как это?
Капитан: А ты думаешь, я тебя теперь просто так вот возьму и отпущу? Чтоб ты там про нас понаписал… Щаззз! Мне, между прочим, двух жен кормить надо, понял? Если не трех… И чтоб тихо тут. (Включает связь с ЦУПом): Алло. Мы готовы.
ЦУП (сквозь треск помех): Точно? Надо же… Ну что ж… Раз готовы… Начинаем предстартовый отсчет. Тридцать…
Книга
Я сидел, аккуратно пристегнувшись, в кресле второго пилота. Вот-вот должны были дать финальный отчет. Как пелось в одной древней песне, final countdown. Говорят, в этот момент все космоходцы, даже имеющие за плечами богатейший опыт, волнуются. Может быть, несмотря на опыт, а может, даже и благодаря ему. Ведь они, в отличие от вашего покорного слуги (который, как вы понимаете, может разве что о чем-то этаком догадываться), прекрасно понимают, что может с ними случиться, если где-то что-то вдруг пойдет не так.
Однако, наш капитан Гагенсхайм был невозмутим как титановая скала. Невозмутим и уверен в своем великолепном корабле и в своей превосходной команде, маленькой, но сплоченной и работающей словно один человек. И даже когда какие-то мелкие неполадки, как это бывает время от времени у всех без исключения, все-таки возникли, подозрения об этом возникли у меня только тогда, когда предстартовый отсчет пошел по второму разу — настолько аккуратно и молниеносно они были ликвидированы.
Кроме того, капитан Гагенсхайм впоследствии, незадолго до обеда, показал себя еще и блестящим оратором. Я рискну предположить, что если он вдруг решит написать книгу, даже о что ни на есть самом скучном и затрапезном из своих полетов, эта книга моментально станет бестселлером. А ведь капитан рано или поздно выйдет на пенсию… Да, похоже, нашему брату-писателю следует готовиться к появлению серьезного конкурента!
Дневник кочегара
Я знал! Я всегда знал, что наш кэп — это О! Но сегодня он превзошел сам себя. Не знаю, что другие, а я половину фразеологических оборотов (это приблизительно так вот наш гость писулькин изъясняется) даже не понял — слушал только, раскрыв рот. Как музыку. Ибо это было да.
Кстати, не забыть бы гостя спросить, не конспектировал ли он за кэпом. А то такой кладезь пропадает… Ну и заодно — как там его звать-то вообще…
Заметки писателя
Посмотрел на Землю…
Нда. А планетка-то наша пообтрепалась за все эти годы. Ни фига не голубая. Серая она какая-то, с неоновыми рекламными проблесками… похоже на скатерть с пятнами от соусов. И какая-то удивительно вся невзрачная, как будто ею уже неоднократно пользовались и после использования стирали. В старой машинке и без отбеливателя. Даже предположить трудно, что там на самом деле можно жить, и очень даже весьма… Нда.
(Надо будет все это переписать покрасивше и еще что-нибудь про Непроглядную Черноту Космоса ввернуть. Чтобы не расслаблялись.)
Бортовой журнал
(Дата, 13:30)
Несмотря на пассажира и некоторые неполадки, старт произвели строго по расписанию.
После старта и выхода за пределы атмосферы планеты, я, для верности, еще раз провел инструктаж нашего пассажира, известного писателя Джонатана Смита-Заозерного, касательно правил техники безопасности и поведения на борту корабля. Смею надеяться, бесследно это не прошло.
Капитан Гагенсхайм.Письмо Бормана
Здравствуйте, дражайшая Елизавета Сергеевна. Несмотря на то, что мы с Вами расстались всего какие-то двадцать восемь часов назад прописью, я решил все-таки написать Вам это письмо, поелику не знаю, когда еще смогу раздобыть приличной почтовой бумаги и чернил.
Во первых строках сего письма спешу Вам с прискорбием сообщить, что старт нашего корабля, назначенный на час двадцать минут пополудни, паче чаяния состоялся. А я себя грешным делом тешил надеждами, что уж кого-кого, а нашу-то лохань дырявую не допустят к вылету, особливо сразу за новейшим, экстра-класса звездолетом.
Во вторых строках моего письма хочу поведать Вам о том, что надежды мои на какую-либо внештатную ситуацию, долженствующую сорвать наше отбытие в открытый космос, частично все-таки оправдались. Частично — потому что внештатная ситуация, иначе говоря, неисправность, возникла уже после финального, будь он трижды неладен, отсчета, а посему как наш доблестный капитан, так и наш так называемый Центр Управления Полетами (наши многоопытные космоходцы без особых церемоний кличут его попросту ЦУПом) решили не придавать этой внештатной ситуации особого значения и вообще не акцентировать на ней ничье внимание, ибо в случае предания сего вопиющего факта огласке головы могли полететь у всех, кто был хоть каким-то боком причастен к нашему умонелепному старту.
В третьих строках, неисправность состояла в следующем: кто-то — а вероятнее всего, отдельные сотрудники клининговых служб нашего космопорта — ухитрился забить одну из трех дюз стартовых двигателей — и чем бы Вы думали? Ни за что не отгадаете! Подпорченной мороженой говядиной! Вы можете себе такое представить? Хоть на миг? Если я правильно понял смысл беседы, что вел наш капитан с кем-то из представителей ЦУПа (наверняка одним из руководителей этой самой клининговой службы, будь она неладна — не могли затолкать в нас что-нибудь понадежнее!) на приглушенных тонах, уборщики просто не знали, что с этой говядиной делать, и решили припрятать ее до выяснения обстоятельств в левой дюзе нашего корабля. А знаете, почему? Потому что они тоже, как и я, были абсолютно уверены, что нашу лохань до капитального ремонта никто никуда не отправит, кроме как, разумеется, на свалку.
В остальных же строках я имею Вам сообщить, что, кроме своеобычного для такого корабля экипажа, а также лоцмана (которого взяли ввиду не всегда корректно работающего радара) и Вашего покорного слуги, на борту «Громовержца» (а именно под таким названием проходит по всем реестрам этот космический, с позволения сказать, корабль) находится, возможно, небезызвестный Вам писатель Джонатан Смит-Заозерный. По совести сказать, я не могу с уверенностью припомнить ни одной из его широко известных книг, однако знаю, что он сам напросился к нам на борт. И сам же теперь, между прочим, локти кусает. Ну да что с него взять — писатель, романтика, то, се, ну, в общем, Вы меня понимаете.
