Лоуренс Уотт-Эванс - Заклятие Черного Кинжала
Как ей хотелось увидеть больше! Со своего места на уровне пола она могла рассмотреть лишь каменные стены, железные перила и одну-единственную верхнюю ступень.
Вдруг Табеа поняла, что до нее доносится чей-то голос. Затаив дыхание и стараясь не обращать внимания на удары сердца, она превратилась в слух. Голос принадлежал немолодому мужчине, говорившему неторопливо и назидательно, — слов, увы, Табеа не разобрала.
Может, это тот чародей, в чьей рабочей комнате она находится?
Ну конечно, он, кто же еще? Наверное, он произносит заклинание? А может быть, она слышит магические формулы? Неужели маг общается с каким-нибудь духом или вызывает иное сверхъестественное существо?
До слуха Табеа доносился лишь один голос — ответов она не слышала, хотя по тону было ясно, что мужчина к кому-то обращается.
От напряжения и внутреннего возбуждения Табеа начал бить озноб.
Здесь, в подвале, маг наверняка вершил свои тайные дела. Если бы он спустился распить бутылочку, то не стал бы бубнить таким тоном и, кроме того, она слышала бы его шаги. Однако голос звучал ровно и исходил из одного места, как будто его обладатель стоял или сидел. И вообще обычной работой в подвалах не занимаются, время просто так там не проводят; подвалы созданы для сокрытия тайн, для свершения мистических действий, не предназначенных для посторонних глаз.
В следующее мгновение раздался шорох, и Табеа, отпрянув от двери, вскочила на ноги. От резкого движения пламя свечи заколебалось и едва не потухло.
На воровку, взгромоздясь на стопку бумаг, взирало маленькое зеленое существо. Затем оно пискнуло и прыснуло в темноту, рассыпав листки.
Табеа одними глазами проследила за его исчезновением, не пытаясь бежать. Пламя свечи колебалось — на стенах и на полу бешено плясали тени. Девочка боялась двигаться, понимая, что в этой безумной пляске меняющихся форм она может споткнуться или налететь на какой-нибудь предмет.
Более того, свеча могла погаснуть, а чародей вынырнуть из подвала, прежде чем Табеа успеет снова зажечь ее. Девочка стояла у дверей в подземелье, прикрывая свечу ладошкой, до тех пор пока пламя не стало гореть ровнее. Со времени исчезновения звереныша, а может быть, и бесенка прошлого довольно много времени.
Наконец она повернулась к двери и, затаив дыхание, прислушалась.
Полоска света под дверью теперь приняла очертание буквы «L». Дверь не была заперта, и Табеа, вскакивая, задела ее, приоткрыв чуть-чуть шире.
Девочка понимала, что из дома, пока это еще возможно, надо смываться, но искушение сказалось слишком велико. Сил отказаться от возможности увидеть чародея за работой не было.
«Кто знает, — думала Табеа, — может быть, и я могла бы стать чародеем, сложись моя судьба несколько иначе. Не исключено, и у меня есть талант к магии. Кто знает?»
Конечно, она понимала, что знать это может любой дипломированный чародей, но ей ни разу не представилась возможность спросить.
Или ей просто не хватило смелости сделать это?
Такая нелепая мысль заставила ее фыркнуть. Неужели она, Табеа Воровка (эту кличку она придумала себе в прошлом году), многообещающая карманница и одаренная домушница, сумевшая забраться в жилье чародея, побоялась бы задать вопрос представителю магической профессии?
Впрочем, время для этого упущено. Ей уже пятнадцать, а никто не возьмет ученика, которому больше тринадцати.
Если бы семья захотела помочь, когда ей исполнилось двенадцать, если бы отчим согласился замолвить за нее словечко…
Но этого не случилось. А когда Табеа к нему обращалась, он отказывался, отговариваясь занятостью, либо бывал пьяным в дым. Десятки раз он обещал заняться этим позже и обязательно устроить ее жизнь, но так ничего и не сделал. Мать — тоже дрянь порядочная — вечно возилась со своими двойняшками; а когда те, по счастью, одновременно засыпали, она уже настолько изматывалась, что могла заниматься лишь самыми неотложными делами. Табеа в ее глазах была большой девочкой и могла сама о себе позаботиться. Мать иногда помогала детям заниматься азбукой и цифирью, но из дома не выходила, опасаясь, что двойняшки продерут глаза и начнут орать.
Когда Табеа исполнилось тринадцать, только старый Клурос принял в ней участие. Это не было официальным ученичеством — в Этшаре не имелось гильдии воров и взломщиков, но даже такое ремесло лучше, чем ничего.
Во всяком случае, лучше борделя в Солдатском Городке.
Кроме того, Табеа знала, что ее внешность и обаяние не обеспечат ей успех в борделе. В присутствии незнакомых людей она всегда чувствовала себя крайне стесненно. Все могло закончиться тем, что, не найдя клиента, она ночевала бы на Поле у Пристенной Улицы. Наверное, ей давно следовало убежать из дома, подобно старшему брату Танду. Но у Табеа просто не хватило мужества.
Итак, она стала воровкой. И это занятие подходило для нее как нельзя лучше. С самого детства девочка научилась оставаться в тени, стараясь не попадаться на глаза раздраженной матери и избегая встреч с вечно пьяным и злющим отчимом.
Во всяком случае, она не пропала без вести, как пропали Танд и отец. Воровство давало ей пищу, после того как это отказался делать отчим. Тенниа попрошайничала на Рынке у Больших Ворот, Тесса подозрительно много времени проводила в Солдатском Городке, Табеа же в целом существовала совсем неплохо. Два года воровства преподнесли ей несколько весьма приятных подарков.
И вот ремесло привело ее в этот дом, дав возможность исподтишка наблюдать за чародеем, творящим тайные дела в подземелье. Осторожно, дюйм за дюймом, она начала открывать дверь, чуть приподнимая ее за ручку, чтобы не скрипнули петли.
Да, она не ошиблась, вниз действительно шли ступени, зажатые между каменными стенами. В конце лестницы горела лампа. Удлиненная тень девочки легла поперек комнаты.
Она начала осторожно спускаться, затаив дыхание и останавливаясь на каждой ступеньке, чтобы прислушаться и присмотреться. Мужской голос — голос чародея — с каждым шагом гудел все громче и громче. И наконец Табеа увидела, что находится за аркой в конце лестницы.
Там была небольшая каменная площадка, огороженная черными железными перилами; лестница же раздваивалась, и ступени шли далее вниз по обеим сторонам площадки. Неужели подземелье было таким глубоким?!
В конце лестницы ею вновь овладела неуверенность. Внизу открылась огромная палата, залитая светом из многорожкового канделябра, висевшего прямо перед ней, но за пределами каменной площадки с черными перилами. Что там происходило, Табеа не видела.
Но если она двинется дальше, ее заметят.
Девочка прислушалась и поняла, что уже может разобрать слова.
— …он — часть тебя, — говорил чародей. — Частица твоей души, твоей сущности. Он — не сгусток энергии из случайного источника, к которому ты можешь обратиться вовне…
До Табеа впервые донесся ответ. Голос был высоким и принадлежал то ли ребенку, то ли женщине. Слов она не разобрала.
Нет, отказываться от такого захватывающего приключения просто преступно. Она двинулась вперед, пригибаясь все ниже и ниже. Арку девочка миновала уже на коленях, а к металлическим перилам подползла, лежа на животе. Ладонями она опиралась о каменный пол, готовая в случае опасности мгновенно вскочить и бежать.
Ее глазам открылся подвал, подземелье или, если хотите, склеп. В дюжине футов над ее головой находился сводчатый потолок с ребрами многочисленных арок, а пол оказался в двадцати футах ниже площадки — или (по ее прикидке) около тридцати футов под землей. Поразительно, почему море не затопило подземелье?
Но чему удивляться? Мощные каменные стены служили надежным заслоном и были способны сдержать напор воды и песка. Каждая стена с каменными опорами являла собой квадрат со стороной в тридцать футов, в результате чего помещение оказалось почти правильным кубом. Напротив лестницы находился широкий очаг, сложенный из сланца. Над очагом шел полированный каменный дымоход. Окна в помещении, естественно, отсутствовали, а у каждой стены стоял тяжелый стол на козлах.
Пол в палате был выложен каменными плитами и покрыт пушистым ковром, на котором, скрестив ноги, лицом друг к другу сидели два человека — мужчина лет пятидесяти и девочка года на два моложе Табеа. Облаченный в красную мантию мужчина держал в руках серебряный кинжал, второй кинжал и кожаные ножны лежали у его колена; на полу в беспорядке валялось еще несколько небольших предметов. На девочке была простая белая накидка, и ее руки оставались пустыми. Она внимательно слушала чародея.
— Лезвие никогда не затупится, если ты жива и здорова, — произнес мужчина. — А полировка будет неизменно сверкать, пока ты хранишь крепость духа.
Девочка молча кивнула. Табеа смотрела во все глаза. Вне всякого сомнения, перед ней чародей со своей ученицей.
