Леонид Каганов - Ухо
Становилось прохладно, делать было решительно нечего, и я направился к шоссе. Тихонько мурлыкая себе под нос, прошёл по улочке спящего поселка и вышел на шоссейку. Здесь было темно и пусто. Машин не было. Я уже решил вернуться на станцию, как вдали мелькнул багровый огонек. Огонек рос, приближался и розовел. Вскоре послышался шумок двигателя, и я увидел автомобиль.
Автомобиль выглядел странно. Он был прозрачным, и внутри его светилось всё. Ярко полыхал мотор, мелькая ослепительными поршнями, сияла выхлопная система, искрилась коробка передач, а в глубине восседал мужичок. В неровном искрящемся свете разглядеть его лицо было нелегко, черты казались размытыми, зато хорошо просматривался череп, позвоночник, кости ног и рук. Одежду я разглядеть не смог – что-то типа бесформенной хламиды.
Я вышел на дорогу и вытянул руку. И автомобиль начал тормозить! И остановился. Подойдя поближе, я заглянул в распахнутое окошко.
– Чего, обалдел, под машину бросаешься? – полыхнуло оттуда прямо в лицо.
– Командир! – крикнул я. – Мне бы до города бы!
– До города… – с сомнением произнес мужичок.
– Надо очень! Иначе пропаду совсем. Ты скажи, сколько денег хочешь…
Я вдруг сообразил, что понятия не имею, сколько у меня денег, и есть ли они вообще после валяний в лесу. Начал торопливо шарить по карманам, и, наконец, нашарил в кармане купюру, вытащил её, но понял, что не могу её даже увидеть. Бумажка и бумажка. Я показал её мужику:
– Пойдет?
Мужик брезгливо оглядел меня, ещё брезгливее – трепыхающуюся купюру, затем кивнул:
– Садись.
И мы поехали.
* * *
Впереди за лобовым стеклом царил мрак, дороги почти не было видно. Зато очень ярко светился мотор и вся кабина. Я попробовал откинуться на спинку и закрыть глаза, но с удивлением понял, что мой новый глаз закрыть невозможно. Я решил пока об этом не думать.
– А чего случилось-то? Чего так, на ночь глядя? – начал беседу водитель.
– Да… – отмахнулся я. – Жизнь такая…
– Пьяный что ли? – поинтересовался водитель, принюхиваясь.
– Есть маленько, – кивнул я.
– Так: в машине – не блевать! – предупредил водитель. – Если чего – скажи, я остановлю.
– Ну, я не настолько уж пьяный, – обиделся я.
– А кто тебя знает, – добродушно кивнул мужичок. – Вон какой бледный, всклокоченный, весь в листьях. Как по земле валялся.
– На последнюю электричку бежал через лес, – объяснил я. – Много падал.
Я думал, что разговор сейчас сам собой заглохнет, но мужику хотелось общения.
– Да разве ж ходят в такое время электрички? – удивился он.
– Угу… – буркнул я сквозь зубы.
– Это тебе, брат, засветло надо было выходить…
– Угу… – буркнул я.
– А чего такой хмурый? – спросил мужик, немного помолчав.
– День неудачный, – буркнул я.
– А чего – неудачный? – удивился мужик.
– Рассказать? – вдруг зло спросил я.
– Расскажи… – охотно кивнул мужик.
И тут меня прорвало. И я стал рассказывать. Не про ухо конечно, а про весь день – с самого утра.
– Слушай, мужик. Утром я вылил кофе на штаны. Опрокинул чашку, случайно локтем задел, ну и всё. А штаны светлые. А мне на работу ехать.
– Тоже мне, проблема… – цыкнул зубом мужичок.
– Да это только начало… – усмехнулся я. – Короче, пока я штаны застирывал и сушил…
– У тебя одни штаны что ли? – удивился мужичок.
– Последние, – кивнул я. – Вторые в стиральной машине лежат, я их уже три дня вынуть и развесить собирался. Есть конечно ещё рваные джинсы, но за них меня бы мигом с работы выгнали. Ой, черт, до сих пор ведь лежат в стиральной машине, сгнили уже небось… – я задумался.
– Ну, застирывал последние штаны… – напомнил мужичок.
– Ну да, застирывал. Время прошло много, и я решил ехать на работу через центр, чтоб побыстрее.
– У тебя машина? – покосился мужичок.
– Была, – кивнул я мрачно. – Ты слушай, слушай дальше. Еду я через центр, ломлюсь сквозь пробку, а тут влезает роскошная иномарка – красная, спортивная, вся сияет. Ну, едем, плетемся. Долго. И мне – поворачивать. И я включаю поворотник. А у меня – «Жигулёнок», только из ремонта, крыло ещё не покрашено. И я её, суку, – пропускаю. Понимаешь?
– Угу… – кивает мужичок задумчиво. – Да ты не горячись так, нам час ехать до города, успеем наговориться.
– Извини, – смутился я. – Понимаешь… Как тебя звать?
– Леонид… – степенно кивает мужичок.
– Понимаешь, Леонид… Можно, Лёня?
– Можно и Лёня…
– Понимаешь, Лёня, она – красная, новенькая, блестящая! Дорогая, сука, как автограф Рокфеллера! И я её – пропускаю! Мигаю на поворот, но – тороможу. А она мне – мигает, мол, проезжай давай, сворачивай куда надо, я, мол, не тороплюсь, я вообще-то тоже сейчас поверну… Я сначала не понял. Думал, может не мне мигает? Приостановился. А она совсем тормозит, и мне снова мигает настойчиво – проезжай, проезжай, поворачивай быстрей куда тебе приспичило! А впереди все уехали, и сзади мне гудят уже, чтоб не стоял. И тут до меня доходит: ей действительно приспичило зарыться в гущу со своей полосы, я ей – помеха справа, но она вежливая, сука, и меня пропускает. Ну, думаю, спасибо. Жму на газ, кручу руль… А она – красная, блестящая, и стекла у неё черные как рубероид на даче у негра, и мотор у неё такой спортивный, и столько там лошадей, сколько не наберётся и во всех конюшнях мира, вместе взятых. И она вдруг рвётся с места, и вот она уже передо мной! И я ничего не успеваю сделать, и въезжаю ей в бок! Да не просто въезжаю, а так, что у неё весь бок всмятку, и капот отлетает, и бампер на асфальт падает, и обе фары вываливаются как глаза на стебельках, и все дела…
– М-да… – говорит Лёня. – А сам как?
– Да сам нормально… Только крыло, то самое, что ремонтировал, и фара треснула…
– А она?
– А из неё вылазят два во-о-о-от таких кабана… И говорят: ты баран слепой что ли? Ты куда ж, урод, едешь, через полосу? А я говорю: да вы ж сами притормозили! Вы ж мне сами мигали: проезжай, проезжай, поворачиваю! Я ж помеха справа! А они так между собой переглядываются – кто тебе мигал? Кто поворачивал? Никто тебе не мигал! И чего делать теперь будем, помеха? Ментов вызывать или так, договоримся?
– Ментов вызывать! – говорит Лёня уверенно. – Страховку, свидетелей побольше, которые видели, что они тебе мигают…
– Ага, только у меня нету страховки.
– Как так?
– Да вот так вышло. Была, да только липовая, долго рассказывать. Короче, нет страховки. И свидетелей нету. Может, и нашлись бы добрые люди, если бы кто-нибудь видел, что они мне мигали. Так, похоже, никто и не видел… Ну, короче, вызвали ментов. А ментам дело ясное: я виноват, я нарушил, я вылез наперерез, я врубился в бок. У них ведь была красная, спортивная, ни царапины… А у меня – дранный «Жигулёнок», и крыло это самое, не покрашенное, только из ремонта… И, стало быть, это я такой дебил, у которого по жизни привычка этим крылом прикладываться ко всему, что стоит или движется…
– А на самом деле что с крылом? – цыкнул зубом Лёня.
– На самом деле? На самом деле я машину ставил во дворе, утром выхожу – крыло всмятку. Какой-то урод приложился и уехал…
– Ну, и на сколько ты влетел? – поинтересовался Лёня.
– С крылом-то? Да ничего страшного.
– Нет, сейчас.
– Сейчас – да просто до фига, – сказал я честно. – Будет экспертиза – скажут точно. Но и так понятно, что полный финиш, потому что машина не серийная. Не знаю, что делать. Искать, у кого одалживать, и десять лет пахать.
– А кем работаешь? – спросил Лёня.
– Программистом, – отмахнулся я. – Так слушай дальше! С ментами разобрались, менты уехали. Кабаны свой капот подбирают, свой бампер в багажник кидают, и укатывают. А мой – не заводится! То ли мотор треснул, то ли тросик какой-нибудь, то ли шланг перебило… Не знаю. В общем, как я его буксировал с проспекта на веревке – это долгая история. Короче, звоню на работу, мол, такие дела, попал в аварию, пятница, сегодня никак не появлюсь, лады? А мне отвечают: ни фига, приезжай сейчас же, тут у начальника к тебе важный разговор. Хватаю такси, еду в офис, поднимаюсь наверх и жду два часа в коридоре, пока наша светлость Михаил Павлович изволит принять. А наша светлость мне заявляет: Александр…
– Ага, Саша, – кивает мужичок.
– Ой, сорри, не представился: Саша Тимченко. Так вот, начальник заявляет: Александр, с этого понедельника вы у нас ужо не работаете… Говорю: это с какой радости? А он: а вот так у нас усё поменялося… Я говорю: это конечно прекрасно, что у вас усё поменялося, как только я последний проект закончил, да только нельзя было меня предупредить заранее, что проект последний, и пора мне искать другую работу? А он руками разводит. Ладно, говорю, тогда ещё один наболевший вопрос: а что у нас по зарплате? А он говорит: не волнуйся, в бухгалтерии получишь за последний месяц. Я говорю: пардон, и это всё?! А он изумленно так: а что ты хотел? А я говорю: а что мне три месяца морочат голову какими-то грядущими выплатами, и отпуск у меня был такой, как у нормальных людей больничный бывает – четыре раза по неделе, причем зимой, причем за свой же счет! И, мало того, в последние месяцы забросали с ног до головы левыми делами! Которыми я вообще не должен заниматься! Меня на работу брали как программиста – по чему?
