Терри Пратчетт - Ноги из глины
Сейчас, подперев руками подбородок, он смотрел в туман.
Облака кружились под ним в хороводе, и отсюда с высоты шестого этажа могло показаться, что сидишь на берегу холодного, залитого светом луны моря.
Иногда высокая башня или кусочек крыши показывались из тумана, но все звуки скрадывались туманом, и здесь были не слышны. Время перевалило за полночь.
Констебль Крючконос смотрел и думал о пингвинах.
У констебля Крючконоса было мало желаний, и большинство их касались пингвинов.
Группа темных личностей, как четыре всадника Апокалипса ковыляла, хромала, а в одном случае даже ехала на колесиках сквозь туман. У одного на голове была утка, а так как он был практически полностью нормальным, за исключением этой единственной черты, он был известен под прозвищем человек-утка. Другой постоянно кашлял и отхаркивал что-то, и соответственно звался кашляющий Генри. Еще один, безногий катился в маленькой тележке, и по неизвестной причине назывался Арнольд Сайдвейс. А четвертого, по какой-то очень хорошей причине звали стариком Роном-Вонючкой.
Рон вел на маленькой пожелтевшей и изношенной веревке терьера, хотя, говоря по правде, трудно было сказать, кто кого вел, и если кто-то слишком сильно дергал веревку, другой падал на колени, сразу после крик «Сидеть!». И если есть много дрессированных собак надрессированных для разных дел, типа поводыри для слепых, или даже для глухих, то у Рона-Вонючки была единственная в своем роде собака-поводырь для безмозглых.
Нищие, ведомые собакой, направлялись к темному проему под Мисбегот-бридж, которые они называли домом. По меньшей мере, один из них называл его «домом», остальные называли его «Хаааурк хааарк ХРРааурк птюи!», «Хехехе! Ой!», и «Клоповник, тысячелетняя рука и козявка!»
Пока они шли вдоль реки, они передавали друг другу бутылку, к которой со вкусом прикладывались, и время от времени рыгали.
Собака остановилась. Нищие, натыкаясь друг на друга, тоже остановились.
К ним навстречу двигалось какое-то существо.
— Господи Боже!
— Птюи!
— Ой!
— Клоповник?
Нищие прижались к стене, пропуская прихрамывающее бледное существо. Оно держалось за голову, как будто хотело поднять себя за ухо, и иногда неожиданно ударяясь головой об здание, вдоль которого шло.
Они увидели, как существо вытащило металлический столб на причале и начало бить им себя по голове. В конце концов, железный брус раскололся.
Существо выбросило обломок, схватилось за голову, открыло рот, из которого полился красный свет, и заревело как разъяренный бык. Потом повернулось и исчезло в темноте.
— Снова этот голем, — сказал человек-утка. — Белый.
— Хехе, я тоже иногда делаю такое по утрам со своей головой, — сказал Арнольд Сайдвейс.
— Я знайте о големах, — сказал кашляющий Генри, умело сплюнул и сбил жука ползущего по стене в шести метрах от него. — Им не делать голоса.
— Клоповник, — сказал старик Вонючка Рон. — Бац по гусенице, фрр, бам по куколке, и козявке, потому как червяк на другой ноге! Глянь как он нет.
— Он имеет в виду, что это тот же самый, которого мы видели недавно, — сказала собака, — Когда убили старого священника.
— Ты думаешь нам надо сказать кому-нибудь? — спросил человек-утка.
Собака покачала головой. — Не-а, — сказала она. — У нас здесь классное место, нефига его засвечивать.
Пятеро продолжили свой путь в сырую тень.
— Я ненавижу проклятых големов, они отбирают у нас работу...
— У нас нет работы.
— Не понимаешь о чем я?
— Что на ужин?
— Грязь и старые ботинки. ХРРааурк птюи!
— Тысячелетняя рука и козявка, я сказ.
— Р'д у меня есть голос. Я могу поговоркать сам.
— Тебе пора кормить свою утку.
— Какую утку?
Туман пылал и выл вокруг Пяти и Семи Дворов. Огни пылали, но от них облака тумана освещались красным заревом. Поток расплавленного железа остывал в формах. Вокруг по мастерским стучали молотки. Работа сталеваров управляется не часами, а более важными законами расплавленного металла. Хотя уже была почти полночь, но в кузнях Огнезакалов, Ударилов и Кузниц лимитед продолжали суетиться.
В Анк-Морпорке было много народа с фамилией Огнезакал. Это была распространенная фамилия у гномов. По этой простой причине Томас Кузнец сменил свою фамилию на Огнезакал, это было полезно для бизнеса. Люди думали что «работа гномов» лучше, и Томас Кузнец решил не спорить.
Комитет Равного Роста выдвинул свой протест по этому поводу, но рассмотрение дела завязло где-то, прежде всего потому, что большинство членов комитета были людьми, так как гномы обычно заняты более важными делами, чтобы беспокоится о подобного рода вещах [12], и в любом случае их позиция основывалась на том, что мистер Огнезакал, он же Кузнец — слишком высок, и соответственно это было крайней дискриминацией из-за роста, и технически шло вразрез с законами самого комитета.
А пока Томас отрастил бороду, стал носить железный шлем (когда кто-нибудь из официальных лиц был поблизости), и поднял цены на двадцать пенсов с каждого доллара.
Тяжелые шлемы украшенные бычьими рогами лежали в ряд. Еще нужно было обстучать мечи и подготовить формы из пластин. Во все стороны летели искры.
Огнезакал снял шлем, (члены Комитета были где-то поблизости) и вытер лоб.
— Диббук? Где тебя черти носят?
Чувство чего-то громоздкого за собой заставило его обернуться.
Кузнечный голем стаял вплотную к нему, отблески пламени плясали на его темно-красной глине.
— Я же говорил не делать так! — заорал Огнезакал, стараясь перекричать шум.
Голем показал ему грифельную дощечку.
Да.
— Ты закончил со своим святым выходным? Тебя не было слишком долго!
Извините.
— Хорошо, теперь пойди и встань за молот номер три и пришли мистера Винсента в мой кабинет.
Да.
Огнезакал поднялся по лестнице к своему кабинету. Наверху он повернулся посмотреть, как идет работа во всей кузне. Он увидел, как Диббук подошел к молоту и показал дощечку мастеру мистеру Винсенту. Мистер Винсент повернулся и пошел. Потом Огнезакал увидел, как Диббук взял болванку меча и подержал ее под несколькими ударами парового молота и отбросил ее в сторону.
Огнезакал бросился вниз по лестнице.
На полпути вниз он увидел, как Диббук положил свою голову на наковальню.
Когда Огнезакал достиг пола, молот ударил первый раз.
Когда он пробежал полпути по засыпанному пеплом полу, за ним уже бросились остальные работники, молот ударил во второй раз.
Когда он добежал до Диббука, молот ударил в третий раз.
Свет потух в глазах голема. По бесстрастному лицу побежали трещины.
Молот поднялся для четвертого удара...
— Черт! — заорал Огнезакал...
... и голова разлетелась на кусочки.
Когда грохот стих, хозяин кузни поднялся с пола и отряхнул пыль. На полу валялись куски голема и горы пыли. В молоте кончился заряд, и он лежал на наковальне на кусках разбитого голема.
Огнезакал рассеянно подобрал кусок ноги, отложил его в сторону, еще раз нагнулся и вытянул из обломков грифельную доску.
Он прочел:
Старик помог нам!
Не убий!
Глина от глины моей!
Стыд.
Позор.
Мастер заглянул ему через плечо.
— Зачем он это сделал?
— Откуда я знаю? — огрызнулся Огнезакал.
— Я просто, утром он как обычно разнес чай. Потом ушел на пару часов, а теперь это...
Огнезакал пожал плечами. Голем — это голем, ничего более, но воспоминание о его вежливом лице под гигантским молотом потрясло его.
— Недавно я слышал, что на пильне на Динвелл-стрит хотят продать голема, — сказал мастер. — Он распилил бревно красного дерева на спички, или что-то наподобие. Хотите, я схожу и поговорю?
Огнезакал посмотрел на дощечку.
Диббук никогда не был многословен. Он руками носил раскаленный металл, обстукивал болванки мечей кулаками, вычищал окалину из все еще раскаленной плавильни... и никогда не сказал ни слова. Конечно, он не мог говорить, но Диббук всегда производил впечатление, что он не хочет ничего говорить. Он просто работал. Он ни разу не написал столько слов за раз, сколько в этот последний раз.
Слова кричали о черном горе, о существе которое кричало бы о горе, если бы могло издавать звуки. Что было глупостью! Вещи не могут кончать самоубийством.
— Хозяин? — сказал мастер. — Я спросил, хотите, чтобы я пошел за новым?
Огнезакал отбросил дощечку и посмотрел, с чувством облегчения, как она рассыпалась от удара об стену.
— Нет, — сказал он. — Только почистите здесь все. И почините этот чертов молот.
Сержант Кишка, ценной невероятных усилий, высунулся из канавы.
— Ты... вы в порядке, капрал лорд де Ноббс? — промямлил он.
— Не знаю, Фред. Это чье лицо?
