Оборот третий. Яйца Нимиры (СИ) - Криптонов Василий Анатольевич

— Госпожа Миллер, — с нажимом сказал я, — безмерно рад за вас и ваши доверительные отношения с соседями, но у меня есть служебная инструкция. И когда я говорю «конфиденциальная информация», имею в виду её предписания. Откройте, пожалуйста, дверь и не вынуждайте меня просить вас проследовать для беседы со мной в… другое место.

Блефовал я, конечно, жёстко. Если бы Робин сказала: «Да пожалуйста, идёмте», представления не имел бы, что делать дальше. Но дуракам везёт.

— У меня очень мало времени, — заявила Робин. — Я могу уделить вам не больше двадцати минут.

— Угу. Вот и Розалинда так говорила, — кивнул я. — Спешу, мол, пообещай, что быстро! А в итоге всю ночь не спал.

Робин приподняла брови:

— Не понимаю, о чём вы. Я не знаю никакую Розалинду.

— Да понятное дело, не знаете, — буркнул я. — Вы ж не холостяк на выданье, с чего вам её знать?

— Что, простите?

— Ничего. Говорю, управлюсь за двадцать минут, не вопрос. И не таких уламывал. Откройте, пожалуйста, дверь, госпожа Миллер.

Робин, ещё немного поколебавшись, исчезла из окна.

Через минуту в замке входной двери заворочался ключ. Я удивился тому, как тихо он повернулся — если бы не стоял рядом, не услышал бы.

Дверь распахнулась, из дверного проёма хлынул свет.

— Проходите, — сказала Робин.

Я не заставил себя уговаривать. Шагнул через порог.

Робин закрыла дверь. Предупредила:

— Дальше прихожей я вас не пущу, у меня не прибрано. Я собиралась ложиться спать.

— В семь часов вечера? — удивился я.

— Я рано ложусь, устаю на работе. И встаю тоже очень рано.

— Ясно, — сказал я.

Разглядывал прихожую, пытаясь сообразить, живёт Робин с родителями или всё-таки одна. По всему получалось, что одна — верхняя одежда на вешалке и обувь под вешалкой вряд ли могли принадлежать кому-то, кроме молодой девушки.

Узкий коридор налево от прихожей вёл, вероятно, на кухню. Прихожая соединялась с довольно просторным холлом, помещения разграничивали занавески с помпончиками. В глубине холла я увидел две закрытые двери в комнаты. А занавесь с правой стороны сорвалась с карниза, и её угол подвязали веревочкой к кое-как вбитому в стену гвоздю.

Это окончательно убедило меня в том, что мужских рук в доме не водится. Мужик не стал бы ничего подвязывать, он попросту починил бы карниз. Не сразу, конечно, а лет через пять, — дождавшись, пока дражайшая половина прогрызёт мозги по самое не могу — но тем не менее. То есть, если Генрих Миллер тут когда-то и проживал, то давно закончился.

Робин не пустила меня даже в холл, мы так и топтались в прихожей.

— Слушаю вас?.. — Она прислонилась к стене и скрестила на груди руки.

Болтать по-дружески — на что я, признаться, сильно рассчитывал — явно не была расположена. И что её за муха укусила, интересно? Нормальная ведь была.

— Мои вопросы касаются вашего ученика, Сеприта.

— Я поняла. Спрашивайте.

— Вы давно его знаете?

— Полтора учебных года. С тех пор, как пришла на работу в эту школу.

— Вам не казалось, что Сеприт… э-э-э… чем-то отличается от других ребят? Не замечали в его поведении ничего странного?

— Сеприт — сложный мальчик. — За полтора года Робин определённо успела поднатореть в учительских формулировках.

О себе я тоже не раз слышал, что сложный мальчик. Этим словосочетанием принято было заменять то, что на самом деле хотел сказать обо мне моим родителям учитель, но не мог из-за требований профессиональной этики.

— В чём же заключалась сложность?

— У него не складывались отношения с одноклассниками.

— Почему?

— Вероятно, из-за замкнутости Сеприта.

Ну да, ну да. Ни фига не из-за того, что несчастного ботаника, пользуясь его безответностью — а до меня уже дошло, что это было частью маскировки, — пинали все кому не лень.

— А вам никогда не приходило в голову, что Сеприт — не тот, за кого себя выдаёт?

Мне показалось, или Робин вздрогнула? Хотя быстро взяла себя в руки:

— Нет. Не приходило. Вообще, стыдно признаться, но я никогда не обращала на этого мальчика особого внимания. По моему предмету он учился не хуже других, а отношения ребят между собой — это то, на что должен обращать внимание, в первую очередь, классный руководитель.

— А напомните, пожалуйста, какой предмет вы преподаёте? — заинтересовался я.

— Изящную словесность.

Н-да. А есть ещё неизящная, что ли? Дворово-подворотная? Пф, такую я и сам преподавать могу! Как говорится, в совершенстве владею двумя языками: русским и плохим русским… Ладно, пока замнём для ясности.

— Вчера, когда я сказал вам, что Сеприт выпрыгнул из окна, вы не удивились. — Я только сейчас сообразил, что Робин действительно не удивилась. Напугалась — да, но я был готов спорить на что угодно: поверила мне сразу. — Почему? Вы откуда-то знали, что этот парень может спрыгнуть с третьего этажа?

— Что за вздор! — возмутилась Робин. Так натурально, что я понял: притворяется. — Откуда я могла об этом знать?

— Вы ни о чём меня не спрашивали, ничего не уточняли. Вскочили и побежали вниз.

— Сеприт — мой ученик, — отрезала Робин. — Моя обязанность, как учителя, оказать ему первую помощь.

— Вы не знаете, куда он мог убежать?

— Представления не имею. Попробуйте связаться с его родными, уверена, что они знают больше, чем я.

— А кто… — Я прикусил язык. Допрос Робин предполагал, что я в курсе, кто такой Сеприт, и что там у него за родные. — То есть, я хотел спросить: вы когда-нибудь бывали у него дома? Общались с его родственниками?

— Разумеется, нет! — отрезала Робин. — У меня не было для этого никаких оснований! Послушайте, Константин Дмитриевич. Я — всего лишь учитель Сеприта. Рядовой педагог, даже не его классный руководитель. Честно говоря, не понимаю, почему именно моя скромная персона вызвала у вас такой интерес.

Блин, да я сам хотел бы знать, почему она интерес вызвала! Помимо того, что персона — симпатичная, разумеется. Вот, чуял задницей, что Робин что-то не договаривает, и хоть ты тресни.

Робин посмотрела на изящный наручный браслет:

— Двадцать минут прошло. У вас всё, я надеюсь?

— Нет. Остался последний вопрос.

— Слушаю вас.

— Что вы делаете сегодня вечером? Может, сходим куда-нибудь?

— Константин Дмитриевич! — Робин аж вспыхнула от гнева. — Что вы себе позволяете?!

— А что такого-то? — Я реально не понял, откуда столько возмущения, прям как будто прилюдно за задницу схватил.

— Я… я… — Робин, кажется, тоже поняла, что уровень негодования не соответствует поводу. — Не могу. Ложусь спать, я же вам сказала. Мне рано вставать. Кроме того, у меня нет ни малейшего желания идти с вами куда бы то ни было!

— А жаль, — вздохнул я. — Есть мнение — я очень приятный кавалер.

Робин фыркнула. И распахнула дверь:

— Всего доброго, Константин Дмитриевич.

— Приятных снов, госпожа Миллер. — Я шагнул за дверь. — Сеприту привет передавайте.

— Непреме… — Робин осеклась. — То есть, если он соблаговолит вернуться в школу, разумеется, передам.

— Да понятное дело, если соблаговолит. Если нет, то как же вы передадите? — Я подмигнул Робин.

И, оставив её стоять у двери в озадаченности, спустился с крыльца.

— Ну, что? — приветствовал я понурую Диану. — Два — ноль в пользу Кристиана?

Диана мрачно кивнула.

— Можешь хотя бы объяснить, чем ты его так напугала? Как увидит тебя — чешет, аж пятки сверкают.

— Нет, — буркнула Диана, — не могу. Надо просто сделать так, чтобы в следующий раз я не попалась ему на глаза, вот и всё.

— Угу. То есть, это я должен его каким-то макаром поймать и успеть объяснить, чего мы хотим — до того, как он опять смоется?

— Надо, чтобы он тебя хотя бы выслушал! Кристиан — хороший человек, я уверена, что он не откажет нам в помощи.

— Ну да. Потому и сбегает, что отказом обидеть не хочет.

— Я всё ему объясню, и он меня простит!