Теренс Уайт - Слон и кенгуру
По другую сторону лестничной площадки бодрствовал ее жилец. Спальня мистера Уайта, лучшая в Беркстауне, имела в высоту пятнадцать футов, была пропорционально широка и смотрела на северо-восток. Собственно говоря, размеры ее совпадали с размерами гостиной под ней, но, поскольку она была спальней, мебели в ней стояло поменьше. На стенах ее висело всего четыре больших картины. А именно: шестнадцатилетний ангел дает Иисусу Христу попить в саду Гефсиманском; Иисус Христос указует на Его Священное Сердце — в память о Миккиной Тетушке; Святая Тереза с ее розовой клумбой; и составная картинка, изображавшая кубок, свечу, всякие цветочки и свитки — то была память о первом причастии миссис О’Каллахан. Выполнены все они были в технике олеографии и фотогравюры. Пятая картинка, поменьше, представляла собой, надо полагать, копию греческой иконы, называемой «S. Maria de Perpetuo Succursu[38]». Шестая, совсем уж маленькая, была приделана к купели со святой водой и изображала, по всему судя, нерукотворный Спас. Имелись также три гипсовых статуи высотой в двенадцать футов — они стояли на застланном холстиной ящике из-под мыла, и представляли Пресвятую Деву, Иисуса Христа, указующего в сторону, и Святого Иосифа с лилиями. Крыша над спальней протекала всего в двух местах, а мебель ее относилась к началу двадцатого столетия. К латунному станку двойной кровати миссис О’Каллахан подвесила скапулярий, медальон в виде Священного Сердца, который был некогда приложен в Амальфи к мощам Святого Андрея, и скопившиеся за последние восемь лет веточки священной вербы. Желтоватого цвета обои были частично современными, невнятный рисунок их наводил на мысли о кенгуру, пулеметах и пьющих чай старушках. На двух стенах из трех его мутила зеленоватая плесень.
Вот в таком окружении и покоился мистер Уайт, обнимая Домовуху за шею.
Он решил, что мыло взять с собой не удастся («Мыло, — объяснил он миссис О’Каллахан, — это смесь натриевых солей С17Н35СООН, или С15Н31СООН, или С17Н33СООН и, по-моему, правильное слово тут — гидролиз. Поскольку у нас их все равно не будет, придется оттирать руки песком.») Мистер Уайт устал от необходимости думать о столь многих вещах сразу, но, поскольку спал он плохо, ничего другого ему не оставалось. Он усердно почесывал пальцем брюшко Домовухи и пытался подумать о чем-нибудь еще. Домовуха похрапывала. Если почесывание, бывшее ее любимой лаской, прекращалось, она просыпалась и трогала лапой кончик носа мистера Уайта.
Когда ему не спалось, он обдумывал проекты, направленные на улучшение общей участи рода человеческого. Например, у него имелся план постройки нового Лондона на берегах Северна — в виде огромной пирамиды высотой в шесть миль. На самом деле, пирамиде предстояло накрыть собой Северн, который уносил бы канализационные сбросы, а соорудить ее следовало исключительно из прозрачной пластмассы, овощи же для пропитания жителей пирамиды им надлежало выращивать самостоятельно — в емкостях из той же пластмассы, методом гидропоники. Он не вполне понимал, дозволено ли будет стадам коров, доставленных на пирамиду воздушными шарами, пастись на ее внешних гранях. На каждом этаже пирамиды будут устроены аэродромы — столица и переносилась-то на Северн потому, что оттуда было ближе до Нью-Йорка. Впрочем, главный смысл этого проекта состоял в избавлении всего острова от железных дорог — поскольку ряд гладких желобов должен был вести от вершины пирамиды к другим похожим на нее городам. Путешественник поднимался лифтом наверх, садился на блок льда (чтобы минимизировать нагревание трением) и соскальзывал в Бирмингем или куда ему требовалось, используя в качестве движущей силы собственный вес.
Еще один проект мистера Уайта состоял в постройке моста через Большой Каньон штата Аризона и подвеске к верхней его точке огромного телескопа для наблюдения за каналами Марса. Удобство проекта состояло в том, что эту же постройку удастся использовать для крепления сваебойного механизма, которому будет по силам разбивать в пыль самые твердые алмазы, а то и превращать в них углерод. Да уж если на то пошло, почему бы не запускать с такого моста ракеты на Луну? — хотя угольная шахта с гладкими стенами образует, пожалуй, стартовую площадку лучшего качества, — долетев до Луны и мягко приземлившись в вулканический пепел, ну, скажем, кратера Эратосфен, ракетеры приступили бы к выдуванию для себя огромных пузырей из быстро твердеющего цемента, этаких коконов, в которых они будут лежать, пока на Луне не образуется атмосфера.
Третий проект относился к сохранению для нации мистера Уинстона Черчилля (посмертному). Мистер Уайт считал, что при консервации останков Ленина ученые только и делали, что портачили от начала и до конца, и потому разработал систему, которая снабдила бы мистера Черчилля серебряным покрытием — излагать ее сейчас в деталях не стоит, зачем огорчать живого человека?
Если, размышлял мистер Уайт, предположить, что уберечь тело от изломов и трещин (при транспортировке) можно, покрыв его слоем серебра толщиной самое малое в одну восьмую дюйма, мы должны также принять во внимание, что такое покрытие сделает неотчетливыми мелкие черты лица покойного. Стало быть, придется через пятнадцать, скажем, минут приподнять мистера Черчилля в электролитической ванне — так, чтобы лицо покрытию более не подвергалось. А все остальное продолжим покрывать…
Он перестал почесывать Домовуху и приподнялся на локте.
Снег шел так тихо, так мягко и все же его было слышно. Синий, или зеленый, или серебристый в тусклом свете луны, — или и то, и другое, и третье, — он издавал, ударяясь в оконное стекло, тишайший, порхающий шум. Он словно тыкался носом в окно, пытаясь понять, как за него пролезть, вычерчивая графики между его деревянными асимптотами. И отбрасывал белый лунный свет к потолку, переворачивая вверх ногами все тени.
Глава XVIII
Снегопад продолжался во весь январь — самый долгий, какой помнили местные жители. Белые наносы лежали вдоль живых изгородей, снег набивался в закрытые места наподобие дорог, — зато ходить по полям стало намного легче. Домовуха скакала по нему, облекая лапы в кристаллическое сияние и проваливаясь на глубоких местах, отчего на мордочке ее появлялось удивленное выражение, и она кусала снег и с ликованьем облаивала. В волосках ее лап он сбивался в лепешки. Миссис О’Каллахан снегопадом была недовольна, она вообще считала, что Ковчег вполне можно было построить где-нибудь еще и, желая нанести погоде ответный удар, лишила своих милостей Титси. Кошка, изгоняемая вечерами из теплого дома за то, что она оказалась и неудачницей, и вообще не шибко святой, вынуждена была ночевать среди холодного безмолвия, и пыталась усовестить хозяйку, мяукая ночи напролет, но не усовестила. Микки удовлетворенно пилил дрова, по одному полену за двадцать минут, радуясь, что никакой работы за стенами дома ему исполнять не приходится. Мистер Уайт дважды в день высыпал на снег хлебные крошки для птиц. Аборигены, крадучись бродившие вокруг дома, при каждой встрече с ним величали его «ваш Честью». За три, примерно, тысячи лет они приноровились умиротворять тихими словами все, что внушало им страх либо ненависть, а мистер Уайт, решили аборигены, это сила, с которой, хошь не хошь, но считаться приходится.
Произошло и несколько событий воистину прекрасных. Во-первых, обитавшие на Скаковом Поле зайцы оделись в белые шубки. Собственно, и шкурки кроликов стали голубоватыми, а серые куропатки приобрели подозрительный вид — судя по всему, они раздумывали, не податься ли им в куропатки белые, которые, как известно, вовсе и не куропатки, а просто курообразные птицы, да еще и из подсемейства тетеревиных. Летние горностаи без малейших колебаний обратились в зимних. Ну а дикие гуси стали такой заурядностью, что мистер Уайт перестал даже лицо обращать к закатному небу, заслышав их лай. Как-то раз, прогуливаясь вдоль неузнаваемого Слейна, он услышал прекрасные, неторопливые биения, увидел у кромки воды белые крылья и крякающую дикую утку под ними и отправился домой, к меду и гренкам с маслом, почти боясь признаться себе, что присутствовал при охоте кречета.
Слейн приобрел ширину почти в полмили. Река вплотную подобралась к перевернутому сенному сараю, а от него раскинулась до теплицы миссис Балф — широким простором подмерзающей коричневатой воды с кружащими посередке льдинами.
После снегопада ударил мороз. Аборигены, все как один, немедля покачали головами и объявили, что Морозы Дождик Нагоняют; однако на сей раз оказались в некоторой мере не правыми, поскольку мороз продержался до конца февраля. Впрочем, ошибиться на веки вечные они, разумеется, не могли, рано или поздно, а дождь все равно пошел бы и, когда спустя месяц настал его черед, все они порадовались справедливости своей поговорки.
