Михаил Высоцкий - А дело было так…
Ночевать нам, к сожалению, в трактирах больше не довелось — ни один трезвомыслящий хозяин такую гоп-компанию к себе на порог не пустит, а так как отказывать героям у нас не принято, то, как правило, когда мы приезжали в очередное селение, таверна как раз становилась на ремонт. Такое вот осеннее осложнение ремонтной болезни. Ну да ничего, еще не холодно: у костра посидеть да свежее мясцо поесть — только в радость! Главное я еще на первом привале сделал — когда с Тыном за дровами пошли, объяснил ему ситуацию.
— Против дракона не пойду, — заявил тролль. — Они хорошие, просто ферментативный баланс иногда нарушается, вот и начинают шалить, как дети. Так что даже не проси, а за Алендасом, так и быть, пригляжу — эмоциональная составляющая его поведения выдает определенные приобретенные психологические комплексы, — рассказывал Тын, пока излишне доверчивая птичка, сев мне на плечо, щебетала что-то на ухо, — что может свидетельствовать о зачаточном состоянии зарождающейся шизофрении. Экстраполируя его поведенческую модель, я имею основания предположить, что с его стороны возможны определенные эксцессы, и постараюсь минимизировать их последствия.
— А ты, гляжу, времени зря не терял… — для поддержания разговора вставил я свой грош.
— Так под мостом скучно сидеть — местные совсем ко мне привыкли, не боятся, шастают над головой когда захотят, путники вроде тебя редко заглядывают, не повеселишься. Вот и остается изучать по книжкам основы психологических моделей личности… Между прочим, очень интересная и почти не исследованная тема. Традиционный подход оперирует лишь категориями эмоций — «добрый», «злой» — или биологическими категориями — «человек», «тролль», — но если попытаться абстрагироваться от довлеющего авторитета догм, то можно элементарно понять, что все это относительно и общность категории «разумный» нивелирует разницу между под категориями… Я тебе в другой раз об этом подробнее расскажу. Вот. Дрова. Принес. Костер. Жгите. Грр-гр-гр… — в традиционной для тролля манере закончил Тын, когда мы попали в зону слышимости наших спутников.
Недаром говорят в народе, что тролля понимать — дурью страдать. Что обычные тролли, которые кроме «га?», «шо?» да «ну я тебе…», ничего не знают, что Тын с его «приобретенными психологическими комплексами» — один черт! Только кивать и остается. Он ведь думает, что я тоже умный — ну еще бы, почти год в Рокшерской Монастырской Академии проучился, из библиотеки не вылезал. А между прочим, это единственное место, где до сих пор сохранились достоверные карты Утраченного Града — в других местах их еще больше тысячи лет назад сожгли как еретические. Причем уж в чем в чем, а в этом все церковники, маги и простые смертные были заодно — технологии Утраченного Града должны навеки остаться сокрытыми, слишком много горя они принесли людям. Ведь именно в Утраченном Граде правил великий король — величайший белый маг в истории человечества, который одолел смерть и познал истину. Тот, от которого остались лишь камни короны — безделушка, вобравшая ничтожную часть его безграничной силы…
Об этом лучше даже не думать! Пусть принц считает меня хоть сто раз скупердяем — камни мне нужны, чем больше, тем лучше. Я пожертвовал тем из них, который утратил силу, но остальные отдавать не хочу. Их ждет свой час, свой подвиг, тот, ради которого я некогда и стал богатырем… Утраченный Град — величайшее проклятие и загадка нашего мира. Я разгадаю тебя, только для начала придется убить дракона и свергнуть короля-некроманта… Да, мелочи жизни.
Дорога до степи заняла ровно столько времени, сколько я и рассчитал, — зря Алендас переживал, что мы идем обходным путем. Прямым трактом мы бы добрались всего лишь на день раньше. Мы, богатыри, время днями не меряем, у нас все подвигами идет, совершил — следующий. Погода ясная, солнечная, из туч только птичьи трели — в степи крылатым раздолье, тут травы никто не косит, путал не ставит, а мышей осенью столько бывает, хоть мешками загребай. Степняков, понятное дело, тоже хватает, но они народ свободолюбивый, земли много, вот и кочуют от стойбища к стойбищу, коз гоняют, корова у них рогатым чудищем считается, а хлеб из пшеницы — гадость несъедобная. Сами муку из сорной травы делают, из дикой, только у нее, говорят, правильный вкус — мало получается, ну так и лепешка пресная у них что для простых людей торт. Лакомство великое, которым только по особым праздникам кормиться дозволено. «Лепешкой угостить» — одолжение великое сделать, «мы с ним лепешки пекли» — мы с ним друзья неразлучные, «лепешку раскрошил» — помер, видать. Вся правда в народной мудрости, кому как не нам, богатырям, поборникам справедливости, защитникам слабых и обиженных, героям народным, об этом знать!
А из молока козьего степняки такую брагу гонят, м-м-м… Стоп! На время подвига только трезвость! Брагой козьей и после успешное завершение отметить можно.
Стоим на краю степи, тишину слушаешь — лишь птиц крики да травы шелест отвлекает. Так и хочется дикой природе ответить, слиться с ней воедино…
— Вшссссс! — свищу я как птица, и разносится этот свист на лиги и лиги вокруг.
— Тиналис? — внимательно смотрит на меня принц. — Все в порядке?
— Да ничего, просто вырвалось… Люблю я степь… Тут красиво… — честно отвечаю я.
— Да, — соглашается парень. — Красиво…
Остальные молчат — Тронгвальд красоту женского тела любой другой предпочитает, Тын — красоту и элегантность очередной теории, Лютик — лучше промолчу, об Алендасе и думать не хочется. Только мы с принцем понимаем, как это прекрасно…
— И перед нами простерлась очей прекрасная отрада, и песнь души, златая степь, мы рады ей, она нам рада! Наш путь лежит за горизонт, по этим золотистым травам, по этим золотым полям, а не угрюмым, злым дубравам, — нежданно-негаданно продекламировал эльф. — О правы, правы вы, друзья, я сын лесов, но я согласен. Прекрасна перед нами степь, и лик златой ее прекрасен. Так двинем в путь, пойдем вперед, по травам цвета золотого, пойдем же подвиг совершать мы по души веленью зова! Чего стоите, нас не ждет дракон, что дремлет за горами, пойдем мы, страх не испытав, и он умоется слезами!
— Как красиво, мой милый Тронгвальд, — качал головой гном, с трудом сдерживая слезы. — Как красиво.
— Так что, мы идем? Или стоим? Или куда? Или что? Я не понял! — прорычал тугодум тролль, бездумно моргая лишенными разума злыми глазами.
— Может, наш Тиналис легендарный степи испугался? — вспомнил о своей язвительности Алендас. — Как страшно — ни одного деревца до горизонта, а если сверху ворона нападет, где он прятаться будет?
Как будто услышав, недалеко раздалось: кар!
— Поехали, — кивнул я своим мыслям.
Для коня степь что для мужика бар! Их бы воля — весь мир была бы одна огромная степь, причем трава никогда не кончается, на зиму снегом не укрывается, и никаких волков (дома со сковородками)! А только истосковавшийся по вольной жизни жеребец, кобыла или на крайний случай мерин попадает в степь — мигом пробуждается! В лесу или даже на дороге не жизнь, а сплошное мучение — скачи куда гонят и попробуй только отклониться в сторону, травку пощипать, мигом шпорами получишь, чтоб не выподковывался! А тут все стороны едины, хозяин на секунду бдительность потерял — и ты уже в другую чуть-чуть сторону скачешь, где трава выше да сочнее, а уж мельком на ходу ухватить пучок-другой незаметно — для этих хитрецов не проблема! Дай волю — они бы тут вечно паслись, но приходится подгонять, не успевают травку щипать, еще на привал надеятся. Одна принца кобыла все время что-то жует и такими хитрыми глазами смотрит, что я иногда задумываюсь — тогда, при первой встрече, я ее действительно припугнул или она сама мне подыграть решила? Мой Цезарь — понятно, его история отдельной книги заслуживает, но в этой кляче серо-буро-малиновой что за загадка? Похоже, принц и сам не знает. Может, это царевна заколдованная, ее надо поцеловать, и тогда она в человека превратится? Надо будет дать на привале такой совет, а то потом не в царевну, а сразу в королеву превратится… И будет она до конца дней вспоминать, как принц ей на шею сел…
Час скачем, второй — в степи время незаметно идет, только солнце и плывет по небу. Ни домов, ни дорог — травы да травы, и еще травы, убаюкивают-успокаивают, это получше будет, чем собственный пуп сутками созерцать. Есть такой за морем народ, совсем крыша поехала: утверждают, будто жизнь — это мучение, и если человек хочет правильно жить, то он жить не должен, потому что жизнь — это неправильно. У них главный подвиг — отказаться от собственного «я» и слиться с мировым абсолютом, тратят на него всю жизнь. Погостил я у них, убедился, что для богатыря там ничего не светит, плюнул и в более дикие края укатил. Где слова «золото», «женщина» и «выпивка» еще не потеряли свой первоначальный смысл.
