Андрей Белянин - Ржавый меч царя Гороха
О том, что произошло ночью, мне наутро рассказали стрельцы. Честное слово, дикий поросячий визг второго пойманного беса поднял на ноги всех соседей! Я же мирно спал сном праведника… То есть вообще без снов!
Проснулся утром рано, часа в четыре. Если кто ещё не догадался, меня разбудил петух. Он так яростно, жалобно и горько голосил, что когда я подошёл с тапкой к окну, то сам чуть не прослезился от сострадания. Представьте себе картину маслом…
Этот пернатый Гамлет с гребешком набекрень медленно вышагивает туда-сюда по двору с таким печальными видом, что куда там самому Шмулинсону. Абрам Моисеевич, конечно, периодически напускал на себя облачко вселенской скорби по судьбе всего еврейского народа, но наш русский петух на этот раз его переплюнул. Гребешок висит, глаза мутные, походка спотыкающаяся, крылья вниз, хвост повис, а из горла невнятный клёкот плохо сдерживаемых рыданий по поводу утерянных любовниц.
— Извини, моя вина, — тихо, чтоб он не услышал, пробормотал я. — Разберёмся с этим делом, и я обещаю купить пять, нет, десять самых толстых и красивых голландских кур! Надеюсь, это хоть как-то заменит… усопших…
Быстро одевшись и умывшись, я бегом спустился вниз, едва не сбив на лестнице поднимающуюся меня будить бабку.
— Ты что ж так рано вскочил, сокол ясный? Я-то, старая, думаю, пойду гляну, хорошо ли спит Никитушка, да одеяльце подоткну. А ты вона уже и на ногах?
— Служба не ждёт, — лаконично ответил я, потирая руки. — Сейчас быстренько завтракаем, запрягаем кобылу в телегу, и я к царю. Пора воскресать!
— Ты б не спешил, милок, а? — осторожно попридержала меня за шиворот Яга. — Нельзя тебе в люди сегодня.
— Почему ещё?
— Да потому что охоту на тебя враг тайный не прекратил покудова. Ночью стрельцы ещё одного беса взяли.
— Ух ты, вот это новость! А чего меня не разбудили? Где он? Живым взяли, без пальбы и членовредительства?
— Насчёт последнего уж будь уверен, — по-девичьи покраснела моя домохозяйка. — Пятачок ему защемило, а не то, об чём ты подумал.
Теперь уже покраснел я, а Баба-яга продолжила:
— Я-то по ночи у крылечка корыто с ботвиньей поставила, её дюже как свиньи любят. Ну и порошку кой-какого травного добавила, чтоб и бес мимо не прошёл. А на донышке капкан стальной, лисий, развела. Стрельцы говорят, в хмарь предрассветную как раз и схлопнуло! Визгу было-о… Неужто не услыхал?
Я отрицательно покачал головой, хотя обычно у меня очень чуткий сон. А вот наша скромная бабуленька, получается, за это время целого беса поймала…
— В поруб его стрельцы сунули, к сотоварищу.
— Это зря, — автоматически отметил я. — Лучше бы отдельно, теперь они могут договориться об одних показаниях.
— Ну уж прости, сыскной воевода, не додумались сразу…
— Ничего-ничего, это я так, без обид и упрёков, — опомнился я. — Вы сделали большое дело, второй бес наверняка шёл сюда с преступными намерениями…
— Рубанок при нём был и отвес строительный, — подумав, сообщила Яга. — Предметы для ночного визита в милицию куда как подозрительные. Настругал бы ещё чего без разрешения ал и кому отвесил…
С этим я спорить не стал. В принципе что сделано, то сделано, раз уж и второй бес в порубе, то, пожалуй, нет смысла спешить с допросом. Давайте-ка сначала завтрак, чай, а вот потом уже и будем коллегиально решать, куда и как двигаться.
Поставив передо мной горку горячих блинов со сметаной и черничным вареньем, бабка традиционно присела напротив и, заботливо глядя на меня, начала выстраивать свою следственную линию. Всё об одном и том же…
— Ты ешь, ешь, Никитушка, не отвечай, тока вполуха слушай. Уж я-то, поди, плохого не присоветую, всякого навидалась, и хоть улик у нас маловато, а ить ниточка злодейская всё одно к старому клубочку тянется. Кому твоя смерть выгодна? Кощеюшке! Кому под силу аж трёх бесов нанять? Ему же! Кто всё Лукошкино под свою руку пообмять пытается да разные козни для того строит? Он же и есть!
В двери деликатно постучал Митя. Вошёл и встал на пороге, держа в руках пустую миску на манер Нельсона Манделы. Лично мне стало стыдно…
— Тебе чего? — ворчливо обернулась Яга. Наш младший сотрудник гордо молчал, сглатывая слюну и стараясь не смотреть на накрытый стол.
— Митя, садись, — нервно попросил я. — Садись, ешь, не надо ничего объяснять, я сам был студентом и всё понимаю…
— Ты, Никитушка, неужто решил, что я нашего младшего сотрудника голодом морю? — сдвинув брови, фыркнула бабка. — Энто он уже две миски каши умял и за третьей заявился?!
— Никак нет, — наконец соизволил ответить Митька. — А тока очень уж хотелось выходной на сегодня выпросить. К маменьке на деревню съездить бы, крышу ей подправить, течёт ведь, поди…
— Мягко говоря, не вовремя. Да и с чего бы? У нас у самих дел выше маминой крыши, следствие буксует, меч не найден, царевна сбежала — какой выходной, что за детский сад?
— И впрямь, чего тебя черти надирают? — удивилась моя домохозяйка, привстала и засмотрелась в окно. — Вроде люди какие-то пришли. Глянь, Никитушка?
— Митя, — обернулся я, — уж извини, с выходными придётся повременить. Выйди посмотри, что это там за шум у ворот?
— Сию минуту, Никита Иванович, — мгновенно умёлся Митька. — Не извольте беспокоиться, сей момент, всё выясню да вам в лучшем виде и обскажу.
Я прихлебнул ещё пару глотков горячего чая, когда бабка вернулась от печки с большой тарелкой горячих плюшек.
— И чегой-то у наших ворот народ лукошинский бузотёрит? Никак прямо перед отделением милиции драку учинить задумали, хулиганы…
— Видимо, борзометр зашкаливает, — хватая первую сдобную плюшку, подтвердил я. — Но туда же Митя пошёл, сейчас вернётся, расскажет…
— Да откуль ему знать-то? — искренне удивилась Яга. — Он ить вона на задний двор рванул да через забор лыжи вострит.
— Не понял?!
— Батюшка сыскной воевода, — в горницу заглянули двое встревоженных стрельцов, — там за воротами шибко народ бунтует! Говорит, дескать, не дадим зазря девок в поруб сажать, а хоть бы и рыжих!
— Опять не понял, — уже абсолютно беспомощно развёл руками я, умоляюще глядя на бабку.
— Дык энто сотрудник ваш младший вчерась кого-то просил девку рыжую поискать. Ну навродь как преступницу. Вот поутру ужо изловили добры люди шестерых и к нам в отделение приволокли, награды требуют. А тут следом их родня понабежала…
— Чья?! — окончательно запутался я, потому что мозг категорически отказывался признавать этот бред за реальность. Потому что, потому что…
— Митька-а-а-а-а!!!
— Митеньку вечером расстреляем, — поспешно успокоила меня моя домохозяйка, обеими руками выпихивая бородатых стрельцов в сени. — Пойду-кось я с людьми побеседую, горячие головы успокою. А ты не вылазь, соколик, не ровён час, испугается народ, ломанется толпой от ворот, ещё потопчут кого…
Баба-яга решительно поправила платочек, а я осторожно распахнул форточку, прислушиваясь…
— А вот я те говорю, виновна! Раз рыжая, зна-читца, не зря за неё вознаграждение милицейское предлагается. Стало быть, сладилась где, может, конокрадство, а может, в картишки купцов обувала — да мало ли, а?
— Окстись, ирод, ей же от роду шесть лет! Не держите меня, люди, щас я ему энто вознаграждение поперёк хари небритой коромыслом пропишу!
По гроб жизни будет гжельским чайником ходить — сам белый, а синяки голубые!
— Остынь, тётка! Не у одной тебя горе. Пропусти, ибо тоже вопрос имею! А вот ежели я сам как отец свою дочь в милицию привёл, мне за то какая награда будет? Ну и чё, что она не рыжая? А может, она у меня крашеная? Может, она в душе рыжая? Может, мне на выпивку не хватает, а коли вознаграждение тока за рыжий цвет положено, как-то не по-христиански будет, братцы?!
— Вот ты где, гад? Вот ты где, кровопийца! Аспид сушёный! Козёл безрогий! Тебе кто позволил родную дочь в отделение волочить?! А ты, Манька, чего стоишь?
— А чё-о-о?
— Давно б дала батьке по шеям да домой отнесла, дылда здоровая!
— А чё, можно-о-о? Ну тады крестись, ба-тя-а-а…
— Эй, милиция?! А вот ежели у меня соседи по улице все рыжие, не тока девки. Да ещё и конопатые. Все, все, окромя деда. Не, тот тоже рыжий был, земля ему пухом, но пал от садового инструменту…
— Анька, марш домой! Домой, я те говорю! Нет, тебе нельзя в отделение, ещё тока там ты стрельцам глазки не строила?! Дома скотина не кормлена, полы не метены, дети по лавкам с внуками скачут, а у ей шалости одни в голове, корова ты рыжая, семидесятилетняя…
Потом грозный рык Еремеева призвал всех к порядку, и народец примолк. Баба-яга, бегло оглядев всех подходящих по возрасту девушек, дала отбой. Как я понимаю, царевны Марьяны среди них не было. Да и кто бы поверил, что была! Уверен, шустрая сестричка нашего Гороха ещё вчера успешно сделала ноги из города и сейчас скрывается где-нибудь в тайном убежище. Предположительно в том самом женском монастыре, о котором говорила бабка…
