Андрей Жвалевский - 9 подвигов Сена Аесли
В действительности редко кто из магов хотя бы повышал голос на своего домовенка, но благодаря развитой системе оповещения в служивом народе ходили ужасные слухи о жестокости колдунов. Когда молодой домовой слышал степенные рассказы стариков: «Мой-то вчерась опять горючей смолой окатил, а опосля каленым железом прошелся», то от зависти начинал врать что-то совсем кошмарное.
Постепенно в среде слуг крепло убеждение, что маги «чем дальше, тем озверелее» и «коли так оно дальше пойдет, то ну его лесом». Назревала типичная революционная ситуация: верхи ничего не знали, низы ничего не делали. И назрела.
А началось все как раз с Ромуальда. Однажды утром, когда он притащил своему хозяину утреннюю почту, то застал Тетраля в ярости.
– Ромка! – прошипел маг. – Ты когда убирать за собой научишься?
– Ась? – уточнил домовой, придерживая под жилеткой увесистую бандероль, которую он извлек из почты Квадрита и теперь изнывал от желания поскорее ознакомиться с содержимым.
Рассеянность слуги не ускользнула от внимания мага, который как раз репетировал гневную речь, посвященную преступлениям Мордевольта, и находился в возбужденном состоянии духа.
– Ромуальд! – возвысил голос Тетраль. – Я с тобой разговариваю!
– Будет сделано! – невпопад отрапортовал домовой, пытаясь понять, что это за штуковина такая упирается ему в ребро.
– Уже сделано! Ты опять устроил попойку у меня в спальне?!
Ромуальд закатил глаза. Он никогда не понимал чистоплюйства своего хозяина.
– Дык, вашбродь, это сестренка моя из деревни приехала, переночевать попросилась…
– А это что? – Тетраль потряс перед носом домового здоровенным полосатым носком.
Ромуальд поморщился. Носок был такого размера, что его гипотетическая сестренка могла поместиться в нем с головой. И тут же задохнулась бы, потому что хозяйка носка троллиха Шамба отличалась веселым нравом, но не аккуратностью.
– Ой, какие мы нежные, – проворчал он, – а за почтой самому сходить, так ноги отвалятся.
Домовой с чувством сплюнул и медленно направился к двери.
Это стало последней каплей.
– Во-о-он! – заорал Тетраль. – Чтобы духу твоего… И гадость эту забирай!
С этими словами маг запустил в Ромуальда полосатым носком.
– Раз так, – вскричал домовой, – то я вообще уйду! Ноги моей здесь…
– …не будет! – завершил Квадрит. – Если появишься здесь хоть раз, ни ног, ни рук у тебя не будет! Потому что я их тебе пообрываю! – и будущий премьер обидным заклинанием Коммерческим-агентам-вход-сто-рублей выкинул бывшего слугу на улицу.
– Ай! – только и успел сказать Ромуальд, вылетая сквозь дверь.
Приземлился он с угрожающим хрустом.
– Я же еще не приходил! – завопил он. – Рано мне руки-ноги ломать! Или что это я сломал?
Домовой извлек из-под себя изрядно помятую бандероль, из которой посыпались осколки, шестеренки и винтики.
– Ну вот, – огорчился Ромуальд, – такую хорошую вещь сломал, изверг! А я даже не понял, что это.
И освобожденный от своих обязанностей домовой швырнул пакет в сточную канаву. А между тем в бандероли находилось послание Мордевольта, в котором тот объяснял принцип действия той самой Трубы, просил прекратить бессмысленную травлю и предлагал самостоятельно испытать приложенный макет. Кто знает, как повернулось бы дело, если бы Квадрит получил посылку? [94]
Кардинально изменив историю магического мира, Ромуальд поднял носок и задумался. С одной стороны, последнее слово осталось за ним. С другой – это было всего лишь «Ай!». Можно ли считать «Ай!» полновесным последним словом? Домовой почесал затылок. Хозяин часто называл Ромуальда всякими последними словами, но они всегда звучали красиво и веско: «Доколе Ромуальд будет злоупотреблять нашим терпением?», «Ромуальд должен быть наказан!» или «Догоню – убью!»
– Нет, – решил бывший слуга будущего премьера, – так не пойдет!
И пошел сам, размахивая носком, словно знаменем.
– Доколе! – кричал он. – Свободу домовым! Конец кабале! Пускай сами носят свою почту!
Привлеченные громкими словами «доколе» и «кабала», к знаменосцу начали присоединяться другие домовые. Они давно скучали по настоящей заварушке, поэтому подхватили клич Ромуальда.
– И неча нас куском хлеба попрекать! – А то что ж это получается, братцы? – А я ему говорю: «Не брал я, ваш-бродь, вашего прокисшего сыра»! – Пущай сами потаскают свои газетки!
Страсти накалялись. Если бы на месте Ромуальда очутился Сен Аесли, он бы живо сообразил, куда направить энергию угнетенных, хотя и достаточно упитанных домовых. Но Сен еще не родился, а Ромуальд только начинал политическую карьеру, поэтому критический момент был упущен.
Сначала один из демонстрантов по имени Борисфен затронул любимую тему: рукоприкладство хозяев.
– А если она меня хучь пальцем тронет… – начал он угрозу, но тут влез сосед Леонидос:
– …то на куски развалится!
Дружный смех поддержал Леонидоса: все прекрасно знали, что хозяйка Борисфена – дветысячивосемьсотлетняя старушка Клео – мухи не обидит, даже если захочет. Домовой, который болезненно переносил шутки по поводу немощи старушки, прорычал:
– Развалится?! А знаешь, как она меня вчера звезданула? А вот так!
И Борисфен отпустил Леонидосу такую оплеуху, что тот кубарем покатился под ноги демонстрантам. Забаву тут же подхватили остальные.
– А меня хозяин сегодня утром вот так отделал! – кричали домовые. – А потом вот эдак! А мог и вот так!
Ромуальд бросился разнимать товарищей по борьбе, но они уже превратились в товарищей по боксу, причем тайскому.
– Не лезь, Ромуальд! – орали дерущиеся. – Отвали, а то тебе отвалим!
Надо ли говорить, что развлечение удалось на славу. На следующий день собралась толпа раз в пять больше вчерашней. И снова была демонстрация, политические лозунги «Долой!» и «Даешь!», потрясшие носками, а также апофеоз – большая финальная потасовка. Ромуальд призывал к революционной сознательности, но домовые быстро поняли, что демонстрации и лозунги только воруют у них время, предназначенное для драки.
Тем не менее, цели своей Ромуальд достиг – через неделю в услужении у магов не осталось ни одного домового. Это устроило всех. В домах колдунов стало чисто и спокойно, к доставке почты приспособили тихих и воспитанных сов, а освобожденные слуги нашли новый, гораздо более интересный способ существования. Пособие по безработице, выдаваемое страдальцам, позволяло не только домовым не работать, но и магам экономить значительные средства, которые домовые раньше крали у хозяев. И только Ромуальд бродил потерянный, уговаривая собратьев проявить сознательность, направить свою энергию… ну и так далее. Он настолько всех утомил, что домовые, начиная свару, первым делом начинали вопить:
– Ромуальд, не лезь! Ромуальд, это не твое дело! – даже если Первого Освобожденного Домового поблизости не наблюдалось.
В один прекрасный…
Нет, в один обычный день Ромуальд махнул рукой на широкие массы дерущихся и постучал в дверь, сквозь которую ему пришлось недавно вылететь.
– Эта… – сказал он Квадриту. – Я, барин, назад пришел. Извиняй за прошлый раз, погорячился.
Момент оказался удачным: речь Тетраля только что опубликовали и расхвалили во всех газетах.
– Ладно, – смилостивился маг, – но чтобы газеты носил без задержки!
– Ну! – согласился домовой.
– И еще будешь у меня курьером.
– Ну, – с неохотой ответил Ромуальд.
– И воровать не будешь!
– Ну-у-у…
Квадрит хорошо понял интонацию Ромуальда. Но прогнать раскаявшегося представителя магических меньшинств было бы неполиткорректно [95] . А этого политический деятель позволить себе не мог.
Именно политкорректность позволила Ромуальду за несколько лет отвратительной службы вырасти от курьера до личного секретаря премьер-министра.
Отец Браунинг и Ромуальд
Отец Браунинг никогда не напивался, но сегодня всерьез обдумывал эту возможность.
Больше никаких идей по расследованию несовершенного преступления у него не имелось. Камеры колдовидения, о которых будут знать все фигуранты, делали злодеяние невозможным. И вместе с тем оно было неизбежным.
Браунинг срочно нуждался в какой-нибудь свежей идее. Из профессиональной литературы он знал, что у великих сыщиков всегда были туповатые помощники, которые снабжали титанов мысли свежими идеями. Только сейчас Браунинг понял, как ему не хватает деятельного дурака Фантома Асса, который так раздражал святого отца прошлой осенью.
Поэтому пастор поначалу обрадовался присутствию Ромуальда. «Может, – подумал Браунинг, – это судьба?»
Но домовой оказался бесполезен, хотя и туповат. Зайдя в служебную келью святого отца, он окинул ее хищным взглядом и разочарованно спросил:
– А че, я у тебя не первый домовой в услужении?
– С чего это вы решили? – удивился Браунинг.
– Так ничего стоюшшего нету. Стены да топчан. Кстати, пойду-ка я посплю.
