Борис Лапин - Ничьи дети (сборник)
«Прощай, тайга! Прощай, Лена!»
Одним махом преодолела она гостиничную лестницу, пальцы решительно отстукали вызов, по клавишам видео. Дверь номера была закрыта, но ей показалось, будто в ванной Чуть слышно жужжит бритва. Руно все еще незримо присутствовал в ее жизни. Больше того, он еще не отлучался ни на минуту, выдавая себя то жужжанием бритвы, то насвистыванием за стеной, то вздохом в пустом соседнем кресле.
Экран вспыхнул-сейчас на нем появится Жюль, близкий, заботливый; необходимый, в она скажет ему все, что давно уже пора сказать. Она скажет: «Дорогой мой Жюлъ Иванович, я вам так и не ответила вчера. Я отвечу сегодня…» Но в тот самый момент, когда Жюль должен был появиться на экране, она инстинктивно, испуганно нажала клавишу отказа от разговора.
— Нет, не сейчас! — прошептала Нора. — Не сейчас, после. Еще успеется.
За спиной послышался облегченный вздох. А может, ветер шевельнул занавеску.
Нора быстро набрала другой номер — на экране возник сын, Игорешка. Волосы на макушке вихром, глаза круглые, шальные-не остыл еще от каких-то своих интересных дел. Был он в этот момент мучительно, укоряюще похож на отца. На Руно.
— Мамочка! Ты приехала! — выдохнул Игорешка и безотчетно подался вперед, к ней.
9
Другоевич погасил скорость и медленно описал эллипс вокруг бакена. Серый неприветливый мяч как ни в чем не бывало поворачивался вокруг своей оси, и, казалось, нет ему никакого дела до подошедшего изуродованного судна.
Бентхауз, Церр и даже Мелин приникли к иллюминаторам. Молча следил за ними воспаленными лихорадочными глазами Ларри Ларк — был он очень слаб, стонал, впадал в беспамятство, но, когда приходил в себя, только взгляд выдавал его муки. Похоже, он превзошел все пределы человеческого терпения — изнуряющая тряска доконала бы любого на его месте.
— Удивительное невезение, — забыв о своей обычной невозмутимости, растерянно произнес Другоевич. — По золотому правилу: пришла беда — отворяй ворота. Как же мы теперь координироваться будем?
— Но встретить-то он нас должен, — не то спросил, не то заверил Бентхауз. — Он же знает время, разве не так?
— Так, так, — вздохнул Другоевия и по возможности спокойно в третий раз повторил то, о чем уже говорил, дважды: — Он проинформирован о времени нашего прибытия, о всех наших неполадках, о состоянии капитана и об уровне радиации в двигательной камере. Не знает oн только двух вещей: что с нами делать, это он мне сам вчера сказал, и что у нас отказало радио.
— Надо же, чтоб оно отказало в самый такой момент, — пробормотал Бентхауз. — Как до заказу.
— Это антенна, точно, антенна, — заявил Мелин. — Когда корпус перекосило, ее вполне могло срезать. Держалась на волоске. А чем иначе объяснить, что все в порядке, а приема нет? Если бы не заклиненный люк, я бы в момент…
— Антенна, не антенна, какая разница? Теперь посыплются несчастья одно за другим, — трагическим полушепотом предрек Церр. — Может, антенна в порядке, да он не желает с вами разговаривать?
— Вы никогда не занимались дрессировкой змей? — слабым голосом спросил вдруг Ларри Ларк.
— Нет, я занимался рыборазведением. А что? — насторожился Церр.
Ларри закрыл глаза.
— Странно, очень странно. Я все думаю: где вы научились так похоже шипеть?
Длинную неловкую паузу прервал Мелин:
— Похоже на что?
— Похоже на змею.
Другоевич нервно встал:
— Что он примет нас на бакен, я не сомневаюсь. А уж все остальное… Сами понимаете, задали мы ему задачку.
Час прошел в молчании.
— Ничего? — спросил наконец Мелин.
Бентхауз только плечом повел. Теперь он один остался у иллюминатора, Церр вообще ничем не интересовался, или делал вид, что не интересуется. Еще через час Другоевич предложил перекусить. Аппетита ни у кого не было, кусок не лез в горло. И все-таки каждый через силу заставил себя проглотить котлету.
Вдруг что-то скрежетнуло о борт. «Толчинского» слегка качнуло. Все бросились к иллюминаторам, но в них ничего не было видно. Другоевич переключил на экран салона наружную телекамеру. Возле изуродованного двигателя плавала… лодка. Маленькая ремонтная лодка бакена.
Ларри Ларк даже не шевельнулся. Тонкие губы Другоевича дрогнули в улыбке.
— Вот так штука! — воскликнул Мелин. — Что бы это значило?
— Очень просто, осматривает повреждение.
— Но почему не в скафандре? Почему в лодке?
Другоевич не ответил. Ответил за него Церр:
— Боится радиации. Ему же сообщили уровень…
— Нет, что-то не то. Наружная радиация ничтожна, а в лодке все равно не сунешься в камеру.
— Значит, он формально осмотрит нас и объявит, что сделать ничего нельзя.
— Нерационально! — возразил Мелин. — Зачем усложнять себе такую простую задачу? Формально он мог осмотреть нас и в скафандре.
За спиной пассажиров Ларри Ларк, кивнув на Мелина, выразительно переглянулся с Другоевичем. Другоевич опустил глаза.
Снова лодка шоркнула о корму.
— Сколько лет было вашей дочери, Церр, когда она… когда это случилось? — ни с того ни с сего спросил Мелин.
— Восемнадцать. А что?
— Восемнадцать. Значит, сейчас было бы двадцать три. Как и мне.
Томительно текли минуты. Казалось, паузы в разговоре еще больше растягивают время. Наконец подал голос Бентхауз:
— Скажите откровенно, Другоевич…
— Возвращается! — перебил его Мелин. — Смотрите, он возвращается на бакен!
— Этого следовало ожидать, — прокомментировал Церр, спрятав глаза под колючками бровей.
Действительно, лодка на экране стала уменьшаться, уменьшаться, приблизилась к шару бакена и нырнула в его нижний люк. Другоевич опустил голову.
— Скажите откровенно, — продолжил Бентхауз, но теперь в его голосе угадывалась растерянность. — Вы все еще верите в этого человека?
— Я надеюсь, он добросовестно выполнит свой долг, как любой служащий Космофлота, — сдержанно ответил Другоевич.
— А не кажется ли вам; что выполнить долг в чрезвычайных обстоятельствах, скажем, в наших обстоятельствах — нечто иное, чем просто выполнить обязанности, предусмотрениые служебной инструкцией?
— Браво, Бент! — прохрипел Ларри Ларк.
Другоевич усмехнулся:
— Да, кажется.
— И, вы все еще надеетесь?
— Да, друзья мои, да.
— Вы неисправимый оптимист.
— Таким уж уродился.
— Я тоже родился оптимистом. И оптимистом надеюсь помереть. Но после того, что рассказал коллега Церр… и судя по поведению этого типчика…
— В сомнениях Бентхауза есть резон, — поддержал его Мелин. — И самое страшное, что этот Руно Гай будет прав, что бы он ни сделал. Даже если ничего не сделает. Он может спрятаться за инструкции, как за метеорозащитное поле. Видать, в космическом праве дока. А у нас положение самое дурацкое никому ничего не докажешь.
Ларри Ларк попробовал приподнять голову. Его орлиный нос, обтянутый пожелтевшей кожей, еще больше заострился.
— Все мы неизбежно ставим себя на его место. Не так ли, Мелин?
— Совершенно верно, капитан.
— А ведь тебе уже двадцать три года.
— Ну и что?..
— Ей было восемнадцать, когда она бросилась в реку… спасать рыбок.
— При чем тут возраст! — покраснел Мелин.
— Я был о тебе лучшего мнения. Надеялся, ты сможешь работать на Космофлоте.
— Я и так буду работать на Космофлоте!
— Очень сожалею, Мелин. Это исключено.
— Ларри, вам нельзя волноваться, — напомнил. Другоевич. — Мы-то с вами знаем, что все будет в порядке, так зачем…
— А затем, что, будь я на месте бакенщика, я бы зубами отгрыз этот задравшийся двигатель. Он же на одной шкурке висит. На одной обшивке…
— Хорош инструмент — зубами! — не сдержался обиженный Мелин, хотя все они договорились между собой не задевать больного капитана. — Так и зубы поломать недолго.
— Зубы надо еще иметь! — фыркнул Бентхауз.
Кровь отлила от лица Ларри Ларка — оно стало белее бумаги. Все ждали — сейчас он взорвется. Но Ларри сказал совсем тихо:
— В одном ты прав, Бент: в чрезвычайных обстоятельствах можно выполнить долг только чрезвычайными средствами. Они не записаны в инструкциях. Они записаны в сердце. А у кого не записаны, тому нечего делать в Космофлоте… — Лоб Ларри Ларка покрылся бисеринками пота. Однако прежде чем потерять сознание, он прохрипел из последних сил: — Чрезвычайными средствами… например, зубами… Мелин…
10
Он знал, что времени остается в обрез. Значит, пробил час подведения итогов. На всякий случай следует быть готовым к худшему. Много раз вплотную подступал Руно Гай к этой черте, к последней черте, за которой нет ничего, и каждый раз подводил итоги. Это стало уже почти привычкой. Правда, получалось у него не совсем то, что принято называть подведением итогов, — что ж, всяк поступает по-своему.
