Кир Булычев - Похищение чародея
— Для тебя. Для меня — только что. А может, и не умер…
— Полина, не думай, я все знаю о твоем прошлом.
— Ничего ты не знаешь.
— У нас будет дом, работа…
— Ты знаешь, почему я его убила?
— Не это сейчас главное.
— Это. Меня девочкой, в десять лет, к нему привели. Он девочек любил. Поэтому я и руки его узнала. Руки не меняются.
— Ой, — замолчал Гаузе, но руку не убрал. Держит.
Полина подниматься начала.
Тут Гаузе ее к себе двумя руками привлек.
— Милая, забудь…
— Никуда нам от них не деться. Доберутся до нас. Всюду доберутся. Мы же беглые.
А сама гладит его, грязный ватник распахнула, глаза дикие, зеленые, кошачьи. Губы мягкие стали, податливые.
У Гаузе глаза застилает, дыхание прерывается.
— Не надо, — шепчет, — не сейчас…
— Другого не будет. Ничего больше не будет… Возьми меня, Петя.
И взял ее Петр Гаузе на песчаном острове, под бегущими облаками, под далекие перекрики охранников.
И был он ее первым мужчиной. Не было других…
— А как же? — спросил он потом.
— За то я и в лагере была, что не смог он.
— Но ты говорила, что ты…
— Я тебя ждала. Я тебя все эти годы ждала.
Они лежали под ватником, прижавшись друг к дружке.
И тут Чапаев закричал:
— Ребята, скорее! Поезд отправляется!
А они готовы уж были никуда отсюда не уходить, с этого острова, здесь и погибнуть, кончился их путь.
Нет, иное.
Выбежали они на холмик.
Видят: по реке вал воды идет. Видно, в верховьях дожди сильные, наводнение.
Охранники от берега вверх. Один Бессонов, упрямый человек, у кромки воды стоит.
Призрак Сталина руки раскинул, водяной вал пытается удержать, а воды сквозь него хлещут.
— Скорей! — Чапаев торопит.
Мамонта первой волной качнуло.
Полина с Гаузе на мамонта взобрались.
Подняло мамонта водой.
Чапаев на голову взобрался, между бивней сидит, шестом отталкивается.
Подхватила вода полковника Бессонова, понесла вниз, наперегонки с мамонтом, но отстал полковник, пропала под ледяной водой его голова в фуражке с синим околышем.
Плывет мамонт по реке.
Гаузе Чапаеву говорит:
— Ты потерпи, скоро настоящее мясо увидишь. А мамонт для науки нужен. Я тебе запрещаю.
Тон у Гаузе изменился, потому что он свой долг перед наукой ощущает.
Вот и дорога по берегу показалась. Едут по ней самосвалы на стройку БАМ, дорогу с концом и началом. Глядят шоферы из окошек с удивлением на мамонта с пассажирами.
Так Петр Гаузе мамонта нашел.
ОСЕЧКА-67
«В ряду наиболее знаменательных событий юбилейного года — пятидесятилетия Великого Октября — важное место занимает решение ЦК Компартии и Советского правительства о проведении во время торжеств в Ленинграде штурма Зимнего дворца.
К участию в этом крупнейшем юбилейном мероприятии привлечены многочисленные представители общественности, а также целые коллективы ленинградских заводов, фабрик и учреждений. Воспроизведение в реальном масштабе славных событий Октября 1917 года привлекло пристальное внимание зарубежной прессы и мировой общественности и должно вновь со всей убедительностью показать преимущества социалистического строя.
Несколько недель, предшествовавших мероприятию, славный город революции живет в ожидании штурма. Текстильные фабрики готовят комплекты одежды для участников событий, художники восстанавливают облик Петрограда октябрьских дней, работники кино и телевидения монтируют в ключевых пунктах восстания аппаратуру.
Восстание, возвещенное легендарным залпом «Авроры», должно быть проведено в течение 7 ноября 1967 года и завершится по плану открытием съезда Советов в Смольном…»
Правда. 16.10.1967 1Антипенко развернул львиный фас в сторону Зоей из отдела фарфора и спросил, кто поедет получать шинели. Зося спросила, какого цвета шинели. Этого Антипенко не знал.
Под окном стоял автобус с финскими туристами. На сиденьях дремали уморившиеся бабушки.
— Наверное, черные выделят, — сказал долговязый Боря Колобок. — С черепом и костями.
— Не говори глупостей, — обиделась Зося. — Тебе хорошо, у тебя юнкера, а на нашем участке еще баррикаду не достроили.
— Я звонил им, — сказал Антипенко. — У них прорыв. Студентов мобилизуют.
Обшитая черной клеенкой дверь чуть приоткрылась, и Раиса Семеновна заполнила проем полной грудью.
— Шинели готовы. Пора ехать на склад.
— Ну, с богом, — сказал Зосе Антипенко. — Распоряжайся. — И крикнул вдогонку: — Чтобы не подрезать и не ушивать. За шинели я головой отвечаю. Историческая правда прежде всего.
Зося кивнула, не оборачиваясь.
Боря Колобок спросил Антипенко:
— А оружие когда получать будем?
— С оружием трудности. Мне на складе уже выписали. И виза была, но тут звонит Соколов из обкома, он оружием сейчас ведает, и говорит: эту партию на Ближний Восток отправили. Неувязка вышла. А пушки завтра из Артиллерийского музея подвезут. Три штуки. Только что снаряд на столе лежал. Не видел, куда я его задевал?
Пока Антипенко растерянно шарил по столу веснушчатыми руками, Боря налег на стол верхней половиной своего ломкого длинного тела и громко прошептал:
— Милиция на площади будет?
— Это еще зачем?
— А вдруг в самом деле?
— Чего?
— Вдруг они ворвутся в самом деле? У нас же ценностей мировой культуры на миллиарды новых рублей.
— Ты, Колобок, это кончай. В каждой колонне идут члены бюро райкомов. Так что без паники. Понял?
— Понял, — сказал Колобок неубежденно.
— А милиция в других районах пригодится. Народ будет праздновать, а он требует контроля.
— Может быть. Ну, я пошел.
— Только совсем не уходи. Может, понадобишься. Сам понимаешь, положение напряженное. В любую минуту могут поступить новые распоряжения из инстанций.
— Ладно.
Колобок поправил модные очки и, широко расставляя худые ноги, направился к своему отделу.
В гобеленной галерее Колобок встретил красивого Извицкого. Извицкий вел экскурсию. Колобок протолкнулся к нему сквозь строй пенсионерок.
— Долго тебе еще? — спросил он, наклонившись к уху экскурсовода.
— Сейчас кончу. А что?
— Беги сразу в отдел. Важное дело.
Симеонова Колобок разыскал в буфете. Симеонов пил кефир. Колобок сказал Симеонову о встрече в отделе и заодно попросил предупредить античников.
Через десять минут в комнате отдела Дальнего Востока собрались десять сотрудников Эрмитажа. Колобок сел на исцарапанный поколениями кандидатов и докторов письменный стол, отодвинул в сторону ножны от самурайского меча и сказал:
— Товарищи, я собрал вас, вы сами догадываетесь, почему. Сейчас я был у Антипенко, и старый хрен дал понять, что милиции на площади не будет.
Колобок блеснул очками, и взгляд его приобрел суворовскую пронзительность. Остальные молчали.
— Не поняли? Объясню. Через два дня — штурм Зимнего. Известно всем? Штурмовать выделены Кировский завод, сводная колонна обкома комсомола, группа персональных пенсионеров и другие организации. Если не будет милиции, штурмующие могут увлечься. И ворваться в эти стены…
Мертвая тишина воцарилась в комнате отдела Дальнего Востока.
— Баррикады наши сделаны на живую нитку. Только для кинооператоров. Пушки — без замков, из Артиллерийского музея. Наши винтовки ушли на Ближний Восток. Чем мы задержим…
— Постой, Борька, — сказал тут Симеонов. — Ты что же, хочешь сказать, что штурмующих в Зимний пускать нельзя?
— Пускать придется, но не дальше вестибюля. Я все понимаю — пятьдесят лет назад штурм был настоящий и тогда Зимний пал. Но кто-нибудь подсчитывал действительный ущерб в семнадцатом году? Никто. Но тогда юнкера хоть как-никак, а дворец защищали. Сейчас мы защитить его не сможем. И кто гарантирует нам стопроцентную сохранность памятников культуры и искусства? Ты, Симеонов?
— Нет, зачем так сразу. Штурмующие должны понимать. Там представители партийных органов пойдут, как по льду Кронштадта.
— А о массовых психозах ты слышал?
— Это где массовые психозы? — грозно сверкнул черными очами Извицкий. — Ты с каких позиций выступаешь? Люди на святое дело собрались!
Кто-то хихикнул. Колобок шлепнул ладонью по столу:
— Я выступаю с наших позиций! С позиций сохранности народного достояния!
— Ребята, вы, по-моему, соревнуетесь в лицемерии, — заметил Симеонов.
Колобок почти не смутился:
— Я выступаю с позиций сотрудника и, если хочешь, патриота Эрмитажа. Мы обязаны не допустить повторения ошибок семнадцатого года. Мы обязаны это сделать как члены партии, комсомола и просто профсоюза.
— Еще побьют, чего доброго, — неудачно пошутил кто-то из древних греков.
