Король сусликов - Николич Гоян

Много-много лет спустя двоюродный брат был убит в собственном саду, когда собирал сливы для самогона. Во время Боснийской войны отцовский дом сожгли дотла, кладбище разорили, а могильные камни перемололи на гравий.

Оказавшись в Париже, я часто наведывался в кафе «Вандом», в которое когда-то захаживал Хемингуэй. Набаловавшись там с разными сортами выпивки с совершенно непроизносимыми названиями, я садился на ступеньки дома Гертруды Стайн, что на улице Флерюс, и писал в свой дурацкий блокнот всякую ерунду.

Подобно пилигриму, замершему возле святыни, я долго стоял под окнами скромной квартиры на Нотр-Дам-де-Шан, в которой жила чета Хемингуэй. Оттуда я отправился пешком до вокзала, где Хэдли [9] в 1922 году потеряла чемодан с рукописями мужа, что стало началом конца их отношений. Вокзал сильно напоминал старый французский главпочтамт в Сайгоне, разве что был покрыт копотью — эдакая гигантская пещера, в которой кишели машины, перевозящие багаж, а на маслено поблескивавших фонарях курлыкали голуби.

Во время Первой мировой войны Хемингуэй служил в Красном Кресте и водил машину скорой помощи. Его ранило, когда он возвращался из столовой с шоколадом и сигаретами для настоящих солдат — итальянских. Потом он вернулся домой и гулял, хромая, в плаще по Оук-парку. Хемингуэй так никого и не убил на войне, но при этом, судя по произведениям, война его явно, чисто физически, возбуждала. Вот взять, к примеру, ту херню, что он писал о человеческом величии при обстреле. Сколько раз я был под обстрелом, никогда никакого величия не видел. Нет его. Мужество — это то, что ты делаешь, когда тебя никто не видит. Если есть свидетели, оно становится невзаправдашним.

Благородный поступок, о котором узнает кто-то посторонний, не более чем обман.

Если тебе надо, сам и веди подсчет своих подвигов. Да, на тебя могут нацепить кучу блестящих медалек, но это не имеет никакого значения. Трусы околдовывают женщин томиками стихов.

Со своей будущей женой я познакомился в Париже. Лил дождь, струи воды катились по тканым навесам вдоль реки, поезд медленно отъезжал от Лионского вокзала, а мое лицо отражалось в окне вагона, залитом светом фонарей на платформе.

Покуривая сигарету (все, что я сейчас описываю, происходило в те времена, когда курить разрешалось практически везде), я любовался своей спутницей — пленительной незнакомкой, которая сидела напротив и спала, подложив под голову руку. Она была бледна и удивительно прекрасна изможденной красотой одной из терпящих лишения героинь старого, черно-белого французского кино. Я смотрел на нее, завороженный, и то и дело махал рукой, чтобы развеять сизый табачный дым из опасений, что он ее разбудит. На ней был тоненький шарфик. Его ткань вздымалась и опадала от ее дыхания. Закрытые глаза, благопристойно подтянутые к животу ноги, лицо, на которое вуалью падала тень, — все это придавало девушке таинственности, отчего у меня перехватило дыхание.

Когда она, словно кошечка, с тихим стоном зашевелилась во сне, устраиваясь в кресле поудобнее, я раздавил окурок в пепельнице, встроенной в подлокотник, и взял вещи — мне было пора выходить.

Какой-то миг — и моя жизнь сложилась бы совершенно иначе. Еще одна секунда — и момент был бы безнадежно упущен: я бы вышел, и мы бы больше никогда не встретились.

Веки девушки затрепетали. Она проснулась, потянулась, сонно посмотрела на меня сквозь пряди волос и тихо сказала: «Привет».

Глаза у нее были синие-синие — самые синие на всем белом свете.

ГЛАВА 15

Моя голова показалась мне угрожающе пустой, и я понял: если ее срочно чем-нибудь не занять, она пойдет вразнос. Я стал думать о своем крошечном друге.

Стоило нам приземлиться на поле для гольфа, как десантный отряд коммандос Чаза тут же построился повзводно в три коробки-каре, каждая из которых состояла из двух дюжин сусликов. Я сразу узнал классическое оборонительное построение пехоты, которое прославилось благодаря лорду Веллингтону, когда он сошелся с Наполеоном при Ватерлоо в 1815 году.

Конечно же, со стороны это выглядело нелепо. Я представил сусличью военную базу — сусликов-солдат в красных полковых мундирах, бодро отдающих честь офицерам в шляпах с плюмажами и штанах для занятий йогой.

Я еще не успел привыкнуть к своим новым габаритам и то и дело спотыкался, налетая на торчащие из земли пучки травы, которые теперь казались мне кустарниками. Я наступил на червя размером с питона и едва не столкнулся со сверчком, доходившим мне до пояса. Внезапно я услышал низкое рычание и увидел, как в мою сторону, роняя слюни, несутся два золотистых ретривера, каждый из которых не уступал размерами школьному автобусу. Я знал, что ретриверов специально выпускают на поле, чтобы они гоняли канадских казарок. Казарки, настоящие пернатые фабрики по производству дерьма, с завидной регулярностью обильно гадили на лужайках вокруг лунок, где каждую травинку стригли чуть ли не маникюрными ножницами. Не поверите, но я об этой парочке ретриверов как-то даже написал статью. Звали их Бобо и Бернис. Они явно меня заметили — меня, пожилого мужчину размером с чихуахуа, в шортах и бейсболке несущегося что есть духу по полю для гольфа. Какое чудесное угощение!

Съежившись, я спрятался за колесом стальной тележки с закусками и принялся наблюдать, как из вертолета «чинук» на крышу гольф-клуба «Золотое ущелье» выпрыгивает очередная орда вооруженных до зубов сусликов.

Зверьки, что мчались по полю, оставались пока незамеченными, поскольку игроки еще только собирались приступить к партии. День выдался солнечным, ясным и практически безветренным. На крышу скрывавшейся за деревьями туалетной кабинки опустился ударный вертолет Чаза «Еврокоптер Тайгер 665», который он угнал у делегации французских военных пилотов, проходивших практику в военно-воздушном тренировочном центре Национальной гвардии.

Король сусликов Чаз принялся отдавать команды войскам с помощью сложной системы жестов.

Врать не буду, грызун выглядел просто великолепно. Особенно ему шел шейный платок из белого шелка. На голове Чаза красовался черный берет с красной звездой, а по бокам на поясе висело два пистолета «рюгер». На мохнатой мордочке поблескивали солнечные очки «Мауи Джим» за двести баксов, которые он спер из пилотской кабины частного самолета в аэропорту. На задних лапах сияли начищенные до блеска десантные ботинки. Чаз пустил лиловую сигнальную ракету, и начался бой.

Представьте, что вы трясете в руках пакет с сухим горохом. Вот примерно такой звук я и услышал, когда пять сотен орущих сусликов бросились в атаку. Один из пехотных взводов был вооружен блестевшими на солнце кавалерийскими шашками, а бойцы его одеты в облегающие белые штаны и шляпы с плюмажами. Со стороны они напоминали толпу рассерженных нарядных балетных танцоров. Над взводом реяло гигантское знамя со словами «Imperium Subterraneis». Понятия не имею, что это означает.

Бобо и Бернис ловко подхватили пастями по разодетому суслику и, мотая хвостами, с довольным видом потрусили прочь.

Никто из игроков на поле, само собой, совершенно ничего не заметил. Только один пожилой мужчина в светло-зеленых штанах на резинке, натянутых чуть ли не до подмышек, увидев несущуюся на него толпу сусликов, бросил клюшку и ковыляющей стариковской походкой поспешил прочь. Из-за верхушек деревьев появились два штурмовых вертолета «апач» и рванулись вперед. Я увидел вспышки на дулах пулеметов, когда вертолеты примялись поливать старика свинцом из М-60. Крошечные пульки, само собой, не причинили ему никакого вреда. Старикан захлопал ладонями по голове, после чего посмотрел на небо. «Апачей» он увидел, но, видимо, принял за ворон. Дверь одного из вертолетов была открыта, и в проеме я в мельчайших деталях разглядел пулеметчика. На его голове чернела бандана с белым символом мира. Выглядел стрелок крайне разочарованным.

На другом конце поля еще одно подразделение сусликов преследовало и никак не могло догнать двух женщин, медленно ехавших по асфальтовой дорожке на электрокаре к третьей лунке. Машина остановилась, женщины вышли. В этот момент сидевший в засаде суслик кинулся на ногу одной из них. Та завизжала и бросилась бежать. Суслик не отпускал ее ногу. Сквозь траву я видел, как взлетают вверх его ботинки и крошечный шлем. Отважный боец сперва потерял винтовку, затем пистолет, а в завершение с него слетели его маленькие камуфляжные штаны. Женщина дрыгнула ногой, силясь стряхнуть грызуна. Суслик не удержался и, кувыркаясь, отлетел метров на шесть. Дама уселась прямо на землю и принялась растирать пострадавшую ногу, тогда как два штурмовика «тандерболт» поливали ее огнем из тридцатимиллиметровых пулеметов. Женщина выудила из шевелюры несколько пуль и принялась их разглядывать с таким видом, словно держала в руках птичьи какашки. Затем она встала, отряхнула белоснежный свитер с монограммой и, хромая, пошла прочь.