Нил Гейман - Добрые предзнаменования
Если бы Анафема полностью контролировала свое сознание – а рядом с Адамом никто не мог полностью его контролировать – она бы заметила, что когда она пыталась о нем подумать глубже, чем поверхностно, мысли ее куда-то соскальзывали, как вода с утки.
– Жуть! – воскликнул Адам, который старательно обдумывал, что может быть в книге прелестных и аккуратных пророчеств. – Там наверное было написано, кто Чемпионат Страны выиграет?
– Нет, – покачала Анафема головой.
– Космические корабли в ней были?
– Мало, – откликнулась Анафема.
– Роботы?
– Нет, уж извини.
– Тогда она мне такой уж прелестной не кажется, – бросил Адам. – Не понимаю, что это за будущее такое, если там нет ни роботов, ни космических кораблей.
«Примерно три дня, – подумала Анафема хмуро. – Вот что это за будущее».
– Лимонада хочешь? – спросила она.
Адам замешкался. Потом он решил взять быка за рога.
– Слушайте, извините, что спрашиваю; если это не секрет, конечно, – вы ведьма?
Анафема сузила глаза. Вот тебе и любопытная миссис Хендерсон.
– Можно сказать и так, – ответила она. – Вообще-то я оккультист.
– А. Ладно. Тогда все нормально, – улыбнулся разом повеселевший Адам.
Она оглядела его с ног до головы.
– Ты ведь знаешь, кто такие оккультисты? – спросила она.
– О, конечно, – ответил Адам доверительно.
– Ну, рада, что ты теперь счастливее, – вздохнула Анафема. – Заходи. Мне и самой стоит глотнуть. И… Адам Янг?
– Да?
– Ты думал: «Все ли у нее с глазами нормально, не надо ли их врачу показать», – верно?
– Кто, я? – виновато отозвался Адам.
С Псом возникла проблема. Он не хотел заходить в домик. Съежился на пороге и рычал.
– Пошли, глупый ты пес, – убеждал его Адам. – Это всего лишь старый Жасминовый Домик. – Он смущенно взглянул на Анафему. – Обычно он все делает, что я велю, не мешкает.
– Можешь оставить его в саду, – предложила Анафема.
– Нет, – покачал головой Адам. – Он должен выполнять команды. Я в книжке это вычитал. Дрессировка очень важна. Каждого пса можно выдрессировать, так там говорится. Мой отец сказал, я смогу его у себя оставить, только старательно выдрессировав. Ну, Пес. Иди внутрь.
Пес заскулил и умоляюще на него взглянул. Его хвост-огрызок раз или два стукнул по полу.
Голос его Хозяина.
Весьма и весьма неохотно, словно продираясь сквозь ураган, он прокрался в дверь.
– Вот, – гордо проговорил Адам. – Хороший мальчик.
И еще немного Ада сгорело…
Анафема закрыла дверь.
Над дверью Жасминового Домика всегда висела подкова, еще со времен первого его жильца, века назад; тогда бушевала Черная Смерть, и он решил, что пригодится вся возможная защита.
Она была ржавой и наполовину покрытой краской веков. Так что ни Анафема, ни Адам на нее не глянули и не заметили, как она то охлаждается, то доходит до состояния белизны от жара.
Какао Азирафаила заледенело.
Единственным звуком в комнате был периодический шелест переворачиваемых страниц.
Правда, время от времени раздавался стук в дверь, когда посетители соседнего магазинчика «Интимные Книги» ошибались дверью. Ангел не обращал на это внимания.
Изредка он почти что ругался.
Анафема так и не устроила в домике комфорта. Большинство ее орудий кучей лежало на столе. Выглядели они интересно. На самом деле, выглядели так, словно жрец вуду только что поуправлял магазином научных инструментов.
– Блестяще! – воскликнул Адам, тыкая в них пальцем. – А это что за штука с тремя ножками?
– Это теодолит, – пояснила Анафема из кухни. – Для нахождения силовых линий.
– А что это такое? – поинтересовался Адам.
Она ему рассказала.
– Ну и ну, – изумился он. – Правда?
– Да?
– Всюду-всюду?
– Да.
– Я их никогда не видел. Удивительно, всюду вокруг эти невидимые линии силы, а я их не вижу.
Адам редко слушал, но сейчас он провел за этим занятием самые захватывающие двадцать минут в жизни, по крайней мере жизни в тот день. Никто в доме Янгов не прикасался специально к деревьям и не бросал через плечо соль. Единственным отклонением в сторону сверхъестественного было не особо и старательное притворство, когда Адам был помоложе, что Санта Клаус спускается по дымоходу[37].
Его не пускали на что-либо более оккультное, чем Праздник Сбора Урожая. Ее слова впитывались его сознанием, как вода кипой промокательной бумаги.
Пес лежал под столом и рычал. Он начал серьезно в себе сомневаться.
Анафема не только в силовые линии верила, также в тюленей, китов, велосипеды, тропические леса, целые зерна в буханках хлеба, переработанную бумагу, белых африканцев из Южной Африки и американцев отовсюду до Лонг Айленда (включая и его). То, во что она верила, она никак не сортировала. Все ее веры были сварены в одну огромную, общую веру, по сравнению с которой вера Жанны Д'Арк была слабой-слабой… На любой шкале сдвигания гор она сдвинула бы по крайней мере пол-альпа[38].
Адам ни разу до сих пор не слышал слова «окружающая среда». Южноамериканские тропические леса были для Адама закрытой книгой, и бумага для этой книги даже не была еще сделана из вторсырья.
Единственный раз он ее прервал – чтобы согласиться с ее взглядом на ядерную энергию:
– Был я как-то на АЭС. Так скучно было. Не было никакого зеленого дыма и никаких труб с клокочущей зеленой жидкостью. Не должны такое разрешать – никакой клокочущей жидкости, когда люди столько прошли, чтобы ее увидеть, только куча народа вокруг стоит – так и они даже без скафандров.
– Все это клокотание происходит, когда посетители домой уходят, – вздохнула Анафема мрачно.
– Ну, – отозвался Адам.
– Надо их немедленно убрать.
– Да, за то, что ничего не клокочет, они получат по заслугам, – согласился Адам.
Анафема кивнула. Она все пыталась понять, что с Адамом не так, и вот поняла.
У него не было ауры.
Она была экспертом по аурам – одним из лучших. Если она хорошенько напрягала глаза, то могла видеть ауры. Они выглядели как слабое свечение вокруг человеческих голов, и – согласно прочитанной ей книге – их цвет рассказывал ей о здоровье людей и их общем благополучии. Они были у всех. У людей средних, закрытых они были плохо видимым, дрожащим контуром, а у людей творческих, расширяющихся она могла простираться на несколько дюймов от тела.
Она никогда не слышала о ком-то, у кого бы ауры не было, но у Адама она ее не видела. При этом он выглядел веселым энтузиастом, таким же уравновешенным, как гироскоп.
«Может, я просто устала», – подумала она.
А вообще-то, ей было приятно получить такого чудесного слушателя, она была так довольна, что даже дала ему на время несколько номеров «Нового Акварийского Сборника», маленького журнальчика, редактируемого ее другом.
Он изменил жизнь Адама – по крайней мере, на тот день.
Он рано лег в постель, изумив родителей, и потом больше, чем до полуночи, лежал под одеялом с фонариком, журналами и пакетиком лимонных леденцов. Время от времени из его яростно жующего рта вырывалось: «Блестяще!».
Когда батарейки отработали свое, он выбрался в темную комнату и лег, положив голову на руки и, очевидно, глядя на отряд истребителей «X-Wing»™, свисающих с потолка. Они легонько покачивались от ночного ветерка.
Но на самом деле Адам на них не глядел. Вместо этого он уставился в ярко освещенную панораму своего воображения, которая вертелась, как ярмарочная карусель.
Это не тетя Венслидэйла и винный стакан. Этот сорт оккультности был гораздо интереснее.
И потом, Анафема ему нравилась. Конечно, она была очень взрослой, но когда ему кто-то нравился, он стремился сделать того счастливым.
Он задумался, как осчастливить Анафему.
Ранее считали, что мир менялся из-за вещей вроде больших бомб, маньяков-политиков, сильных землетрясений или громадных передвижений населения, но теперь поняли, что это очень старомодный взгляд, которого придерживаются лишь люди, совершенно не разбирающиеся в современной мысли. Вещи, которые действительно меняют мир, это – по теории Хаоса – крошечные вещи. Бабочка взмахивает крыльями в лесу на Амазонке, и вслед за этим буря опустошает половину Европы.
Где-то в голове спящего Адама появилась бабочка.
Анафема, может быть, поняла бы все (а может быть, и нет), если бы ей было позволено понять совершенно очевидную причину, из-за которой она не могла видеть ауру Адама.
По этой же причине люди на Трафальгарской площади не могут видеть всю Англию.
Сработал сигнал тревоги.
Конечно, нет ничего особенного в том, что в комнате управления АЭС сработал сигнал тревоги. Это постоянно происходит. Это потому, что когда вокруг столько приборов, столько всевозможных шкал и счетчиков, что что-то важное можно и не заметить, если оно хотя бы не попискивает.
