Майк Гелприн - Богатыри не мы. Устареллы
В погребе было жарко. И темно. Коптящий красноватый язычок масляной светильни не позволял толком разглядеть узника, мертво висящего на дыбе. Сие весьма порадовало Недотыкомку, даже в этой полутьме было видно, как изувечен книжник.
– Да точно ли он у тебя жив? – спросил Недотыкомка грозно, по-начальственному, хотя был ненамного старше палача по должности.
– У меня самостырно не умирают, – ответил Упырь, выступив из самого темного угла. Его длинный, влажный язык непроизвольно облизывал острые белые зубы.
– Эй, ты, – обратился Недотыкомка к узнику, – говорить можешь?
Книжник застонал утвердительно.
– Сними-ка ты его с дыбы, дружок, – сказал вдруг Недотыкомка Упырю. – Да напои, а после убирайся. У меня государственное дело.
Упырь пожал острыми плечами и принялся выполнять приказание. Освобожденный от ремней, удерживающих его под сводом, узник мешком свалился на пол и не подавал признаков жизни, пока Упырь не окатил его холодной водой. Выполнив веленое, палач отворил незаметную дверцу и ушел. Недотыкомка некоторое время прислушивался к его шагам и, убедившись, что оставлен с преступником наедине, спросил:
– Слушай, книжник, ты в пророчествах всяких, былинах стародавних ведаешь ли?
– Ведаю, – отозвался узник хриплым замогильным голосом.
– Тогда скажи мне вот что, книжник, – продолжил свой импровизированный допрос писарь. – Правду ли бают, что явится богатырь, по прозвищу Иван-Дурак и… – Недотыкомка усиленно заскреб в затылке, изображая работу мысли. – Как там дальше-то, вот, дьявол, запамятовал…
– И победит он Кощея Бессмертного, – продолжил за него книжник, – и станет тот Кощей вечно служить своему победителю, и положит он к ногам его великое царство…
– Точно, – делано обрадовался Недотыкомка. – Видимо, плохо старается Упырь, если память у тебя еще не отшибло… Ну да прощевай, книжник, заболтался я тут с тобою… Постой, – сказал он сам себе. – А как ты думаешь, книжник, может энтот богатырь явиться наяву али байки все это?
Жуткий трескучий звук раздался в подземелье. Это рассмеялся полумертвый книжник.
– Нет, не байки это, писарь, – сказал он таким тоном, что у Недотыкомки аж все захолонуло внутри от недоброго предчувствия. – Явится богатырь, как солнце ясное, и все ваше поганое царство обратит в прах. Отольются тогда вам мои слезыньки…
Узник рванулся к Недотыкомке, тот с визгом отскочил к лестнице, ведущей наверх, заверещав:
– Не замай, вор!.. Велю Упырю, он с тебя шкуру живьем спустит!
Книжник захохотал, как безумный, а писарь одним махом взлетел по лестнице и, только очутившись снова в пронизанной закатным солнцем избе, облегченно перевел дух.
2
Вышла Василиса Премудрая за Ивана-Дурака, и стала она Василисой Дурак.
Брачное объявлениеКогда домовой Тришка с чудо-богатырем вышли из приказной избы, Ярило уже клонился за дальний берег Мокоши. На узких улочках Магов-города толпился праздный вечерний люд и нелюд. Румяные да рыжеволосые сбитенщики-пирожники мешались с остроухими и кошачьеглазыми торговцами амулетами, приворотными зельями и прочим волшебным товаром. Среди привычной Кикиморской нечисти попадалась и иноземная. Светловолосые субтильные эльфы присматривались к домотканым холстинам, прикидывали, как будет смотреться на льняном полотне серебряная эльфийская вышивка. Носатые и горбатые гоблины рылись сухими суставчатыми пальцами в связках чабреца и зверобоя. Неповоротливые тролли пробовали в кабаках ягодные и медовые настойки, постепенно утрачивая даже нечеловеческий облик. Джинны-ифриты дышали на прохожих волшебным неопаляющим огнем и показывали замысловатые восточные фокусы. Лисы-оборотни из страны, где восходит солнце, сбывали собственные шкуры незадачливым маговгородским скорнякам, не ведающим, что с наступлением полуночи эти золотистые с искрой меха обратятся в невзрачные лоскуты старой, ненужной даже хозяевам кожи.
Иван-Дурак дивился всем этим чудесам, поминутно застревая то у лавки с иноземными диковинами, то возле заезжего ифрита-факира, глотающего собственный огонь. Тришке то и дело приходилось тянуть своего подопечного за палец, приговаривая недовольно:
– Ступайте, ступайте, чудилы. – Тришка помнил о придури деревенщины, а посему именовал его во множественном числе. – Насмотритесь еще…
Ни шатко ни валко добрались они до вдовьей избы, когда уж Месяц Месяцович стал засматриваться на собственное отражение в озерной глади. Вдовья избушка стояла на отшибе, на самой круче. Выше ее были только стены городские, воздвигнутые на древних меловых утесах, а посему неприступные.
Избушку окружал частокол, а на столбах ворот сидело по сове. Обе они казались деревянными, однако, когда Тришка постучался, сова, что сидела справа, вдруг расправила крылья и с тяжким уханьем снялась с округлой верхушки столба. Спустя мгновение ее распластанный силуэт пересек лик Месяца, отчего отражение небесного княжича брезгливо поморщилось, или это просто рябь пошла по воде.
– Приколдовывает хозяйка помаленьку, – пояснил Тришка, проводив ночную птицу взглядом. – Гадает, ворожит, заговаривает… Дело ее вдовье, самой на кусок хлеба приходится зарабатывать…
Иван-Дурак на это смолчал, ему не терпелось увидеть саму вдовушку, а чем она там себе на хлеб зарабатывает, его не заботило.
– Кого там нелегкая принесла к ночи? – раздался за воротами не шибко приветливый женский голос.
– Открывай, родимая, – ласково сказал Тришка. – Постояльцев тебе привел…
– Молодых хоть постояльцев-то? – игриво поинтересовалась вдова. – А то прошлый раз старика приволок… А на что он мне, старик? Я, чай, еще не старуха…
– Молодых, да удалых, – признался домовой. – Тебе по нраву придутся…
Заскрипела воротина и отошла в сторону. Тришка, подтолкнув вдруг заробевшего молодца, прошипел по-кошачьи:
– Чего встали, орясины, входите, коль пришли…
Иван-Дурак сделал несколько шагов и снова замер, как истукан, с восхищением уставясь на хозяйку дома.
Месяцовичу надоело смотреться на себя в неверное зеркало озерной воды, и он тоже заглянул на вдовий двор, одев небольшую, но складную женскую фигурку своим жемчужным сиянием. В этом сиянии лицо вдовы показалось Ивану-Дураку белым как снег, а в вырезе ночной сорочки он со смущением разглядел глубокую теневую ложбинку.
– Входи, добрый молодец, – напевно произнесла вдова. – Гостем будешь… А где еще постояльцы? – спросила, поворотясь к домовому.
– Здеся они, – сказал Тришка, подмигивая вдове светящимся в полумраке кошачьим глазом, – оба-два… Братцы на подбор, только застенчивые…
– Ну что ж, – сказала сообразительная вдова, – заходите оба!
Она с поклоном отворила дверь в избу, откуда на молодца повеяло теплым жилым запахом. Неуверенно оглянувшись на Тришку, Иван-Дурак шагнул в сени.
– А с этим мне что прикажешь делать? – накинулась вдова на Тришку. – Молод-зелен, да еще с придурью, как я вижу?!
– А что хошь, Василисушка, – развязно отозвался домовой. – Что тебе твое вдовье сердце подскажет… Пусть он у тебя поживет, всласть поест, попьет… Лишь бы до поры до времени о деле своем не вспоминал. Ты уж расстарайся, Василисушка. И как-нибудь, про между делом, расспроси парня, какое дело он имеет к воеводе Лиху Одноглазому? Да так, чтобы он чего не заподозрил… Ну да не мне тебя учить, Василисушка, недаром ты в народе слывешь Премудрою… А уж Недотыкомка тебя своими милостями не оставит…
Произнеся эти слова, Тришка как бы ненароком уронил в сию же минуту подставленный вдовий передник кошель с медью.
– Ладно, ладно, ступай, – с притворной строгостью проворчала Василиса Премудрая. – Сами разберемся…
Довольный исполненной миссией, Тришка попрощался с вдовой и направился туда, где высился дворец царя в окружении казенных строений. Кощеев дворец по обычаю был темен и тих. По крайней мере, он так выглядел, но домовой знал, что именно в эту самую пору начинается во дворце полунощное бдение над колдовскими зельями и черными книгами – собирает царь Кощей лучших волхвов да магов Вселенной, дабы, воскуривая серу и радий, зрить бестелесным оком в самую суть мироздания.
Книжная премудрость в Кощеевом царстве была под запретом, то есть простой люд и нелюд не должон был ведать никакой грамоты. Сие знание было открыто лишь прикормленным при дворе волхвам да в незначительной мере приказным дьякам. От всеобщей грамотности царь ждал беды, а посему каждого уличенного в запрещенной начитанности ожидали лютые пытки и казни. Но, как водится, заповедное обладало неодолимой силой, и записанное в книгах тайными тропами пробиралось во тьму народного разума. Находились смельчаки, самочинно постигающие грамоту, чтобы после в виде пословиц, песен и прибауток, а то и сказок разносить по округе. Особой популярностью пользовался так называемый Заповедный свиток, где предсказывалось появление чудо-богатыря, который свергнет постылого царя и наладит вольготную сытую жизнь.
