Вад Капустин - Полковнику нигде…
Недавние крикуны напряженно уставились друг на друга, внезапно осознав, что хитрое самоустранение полковника поставило под удар всех остальных.
— Ну, что ж! Утверждаем молдавским представителем ООН домнула Маню, — ребром поставил вопрос председательствующий. — Поскольку кандидатура, кроме полковника, была только одна, тем более добровольца…
Итак, молдавским представителем в космическую делегацию Земли стал не ожидавший такого поворота событий Еуджен Маня. Радость и облегчение на физиономиях коллег, которых благополучно миновала чаша сия, не оставили майору никакой надежды на отступление. Сам подставился! Оставалось только «сохранить лицо»…
Поблагодарив за высокое доверие, будущий герой обвел взглядом коллег, стараясь запомнить тех, кто радовался особенно бурно. По возвращении он собирался жестоко отомстить.
— Достойнейший!..Не посрамит…Любимую Родину!.. — лучезарно улыбаясь, захлебывался в дифирамбах генерал, вытирая слезы умиления. Он тоже внимательно смотрел на замов, обдумывая кандидатуру на роль очередного любимого зятя. Маня был уже списан со счетов.
Бром подошел бы — сегодня он проявил неожиданное здравомыслие. Но в этом вопросе Аурел, несмотря на многочисленные намеки, оставался тверд. Одного «счастливого брака» с него было вполне достаточно. Да и отставка… И взгляд генерала упал на Мустяцу. Почему бы нет? Василиу ласково улыбнулся холостому психологу. Тот, как будто угадав мысли начальника, побледнел и, поперхнувшись невысказанным ответом, выскочил в коридор.
Увидев там нервно курившего под фикусом полковника, психолог сообщил ему результаты голосования.
— Скатертью дорога! — раздраженно буркнул погруженный в самоанализ Аурел, до сих пор пытавшийся объяснить себе причины недавней вспышки. — Ни чуточки не жаль, — добавил он, не уточняя, правда, о ком или о чем идет речь. В сжатом кулаке Бром до сих пор держал генеральскую рюмку с остатками коньяка. Не успел допить. Много чего он не успел сделать.
— Выпей таблеточку! Сразу полегчает! Полная ясность! — Мустяца воровато огляделся по сторонам и, вытащив из кармана большой блестящий розовый шарик, протянул его коллеге.
И тут Бром совершил непростительную оплошность. Не раздумывая, он проглотил предложенную психологом таблетку, запив ее оставшимся коньяком.
Аурел мгновенно почувствовал страшную слабость. Ладонь его самопроизвольно разжалась, взгляд упал на смятый листок бумаги, и он прочитал написанные Виорелом слова:
«Думаю, сегодня утром, в машине, был Джон».
Поздно — Аурел даже не успел удивиться тому, что Кац знает об утреннем покушении. Увидев торжествующую улыбку Мустяцы, полковник понял свою ошибку.
— Это ты — убийца! — с трудом прохрипел Бром. — Ты во всем виноват, — ответом ему был только равнодушный взгляд холодных глаз Мариоары, как будто внезапно сошедшей с портрета, чтобы попрощаться с поклонником.
Как Бром добрался до дома и рухнул на диван в собственной квартире, он так никогда потом не смог вспомнить.
Избавившись от главного героя, Грыз-А-Ву вздохнул с облегчением: возможный спаситель человечества был устранен. Немного смущало, что главным отрицательным персонажем внезапно оказался он сам, Грыз. Но у писателя было отличное оправдание: он действовал во имя Литературы!
С детективом покончено. Убийца обнаружен. Его еще предстояло наказать, но с этим не следовало спешить. Месть должна быть хорошо продуманной, медленной и жестокой. Тогда она особенно сладка.
А во второй части можно будет вернуться к фэнтэзи. Если, конечно, удастся выжить.
Оставалось только уничтожить надоевшую планету. Грыз даже не собирался тратить на Землю дефицитные печатные знаки — с заданием вполне мог справиться подброшенный ему инопланетным шпионом кибер-конструктор.
Он задумался. Полковника, конечно, немного жаль, но некоторое время без него вполне можно было обойтись.
В романе же срочно требовалось развить женскую линию. Добавить лирики. Усилить интригу.
— Может быть, Бор-И-Мур был прав, и вообще нужно было писать дамский роман? — мелькнула крамольная мысль. — И спроса больше!
Но нет. Фантастикой Грыз пожертвовать не мог. Ему нужна была женщина-герой. Вернее, анти-герой. Учительница!
Глава шестнадцатая
В школе
«В жизни по правилам нет благородства. И радости тоже нет»
К. Саймак «Заповедник гоблинов»— Боже мой, какой балбес! — подумала Капитолина Николаевна, заканчивая проверку четвертного сочинения Ромки Жукова, последнего на сегодняшний день. А ведь это был ее любимый ученик! Обычно Лина читала Ромкины опусы с неменьшим удовольствием, чем рубрику «Рога и копыта» в Литературной газете. Сочинения о любовной лирике Пушкина Жуков писал от лица разгневанного мужа Анны Петровны Керн, а анализ стихотворения «Анчар» — от имени обобранного и оболганного человечеством представителя растительного мира. Что ж, в таланте и воображении мальчику не откажешь.
— Будущий Белинский! — восторженно умилялась Лина, спасая любимчика от угрозы на педсоветах, когда заходила речь об исключении Жукова из школы. Вряд ли из Ромки получился бы Белинский, но учительница просто не находила другого, достаточно убедительного имени. Талантливый мальчишка не отличался особым прилежанием и не имел никакого представления об орфографии и грамматике: Жуков просто не знал, что это такое. Сегодня Ромка достал и ее, умудрившись сделать сорок восемь ошибок на трех страничках!
Учительница сложила тетради стопкой на краю стола, вытерла доску и подошла к окну. Взгляд на часы — полседьмого.
Домой идти не хотелось. Она машинально поискала, чем бы еще украсить до блеска вылизанный класс. Но ничего не нашла.
Опять засиделась на работе. Ничего удивительного. Образ одинокой учительницы русского языка, проливающей слезы над тонкими тетрадками гениальных деревенских детишек, был одним из самых ненавидимых Линой в родной литературе.
Впрочем, Капитолина Машкова работала далеко не в сельской школе. Кишиневский лицей имени Пушкина — бывшая школа номер два для детей партноменклатуры — и по сей день, несмотря на многочисленные социальные потрясения, оставался лучшей русской школой города. Девятые валы глобальных перемен разбивались о его высокие стены, как океанские волны о надежный волнолом. В трудные минуты жизни школа напоминала Лине знаменитый разинский утес, на котором она, добросовестная молодая учительница, нашла когда-то в жизни надежное пристанище. А сейчас перегружала себя работой, чтобы не думать о не сложившейся личной жизни.
Капитолина вернулась к тетрадям — все проверено. Вытерла пыль со столов, бросила взгляд в окно. Еще раз помыла абсолютно чистую доску. Полвосьмого. Еще раз перелистала Ромкину тетрадку, перечитав малограмотное творение будущего гения, заставившее задуматься о безвозвратно уходящем времени.
Ромка разбирал «Руслана и Людмилу» с точки зрения золотой цепи, висящей на замшелом дубе, которую долгие века топчут все подряд. Цепь устала, но прекратить это безобразие не может, да и не пытается, так как незаметно пристрастилась к рассказываемым ей интересным историям и уже не может без них обойтись. Как это похоже на учительскую жизнь! «Усталость металла» — всплыл из подсознания полузнакомый термин, услышанный на недавно посещенном уроке коллеги — физика.
Лина вдруг почувствовала себя одним из усталых звеньев золотой цепи, которому, наконец, захотелось взбунтоваться. Ей надоело слушать чужие истории. Им, в конце концов, пора было начать происходить и с ней самой.
Она обругала себя безнадежной дурой и решительно засобиралась домой. Бросила последний взгляд в зеркало над умывальником, и зеркало вернуло ей отражение. Казалось бы все, как обычно: тонкое усталое лицо, прекрасные серо-голубые, «прозрачные» — так говорил когда-то Сергей, — глаза, светлые, тяжелые, чуть вьющиеся волосы. Тогда почему же ей вдруг стало так тоскливо?
Хватит, завтра ей нужно успеть к первому уроку! Лина в отчаянии схватила сумочку и, прижав ее к груди, снова зачем-то подошла к окну.
После раннего брака и трех лет безрадостной семейной жизни и мучительного развода, Капитолина посвятила себя работе и обожаемому сыну Кольке. Общительный и озорной мальчишка в школе чувствовал себя, как рыба в воде. Дом же, всегда холодный и пустой, искренне ненавидел.
Огорчало одно: душа класса, звезда школьной самодеятельности, любимец девчонок и вратарь школьной футбольной команды, сын учился из рук вон плохо. Учителя, из сочувствия к симпатичной коллеге, с трудом «натягивали» положительные оценки, а при встречах укоризненно вздыхали.
— Ребенок растет без любви и тепла! Учится еле-еле! Негодная мать! — кричал в телефонную трубку из далекой Москвы разъяренный бывший муж. — Ты забыла, чем мне обязана!
