Светлана Багдерина - Срочно требуется царь
– Эй, ты куда?!
Их любопытство было тут же удовлетворено: в руке девахи сверкнул оставленный Обкунем меч.
– Ах ты, зараза! – взревел толстомордый. – Ну, ты у меня щас получишь! Клёшт, обходи ее сзади!..
Но какую бы стратегию оставшиеся бандиты не избрали, воплотить они ее все равно бы не успели: неравный бой закончился скоро и болезненно. И даже возвращение в вертикальное положение атамана не уравняло шансы: к тому времени, когда он точно определился, что перед ним сражаются не девять человек, а трое, двое из них уже лежали под телегой обезоруженные, а его драгоценной персоной азартно занимались так и недограбленные до конца крестьяне.
Но, как бы увлеченно ни подошли к своей задаче мужики, через двадцать минут уже все трое изрыгающих проклятия грабителей были крепко связаны новыми сыромятными ремнями, телега и ее груз собраны заново и готовы к продолжению пути.
– Чем бы им рот-то заткнуть? – поискал глазами вокруг коротышка.
– А ессё у тебя… дятька Фуравель… ивишки ошталишь? – вернулся тут дар речи к Серафиме.
– Точно, девонька! – согласно хмыкнул мужик и полез в дорожную сумку. – Понравились?
– Шлов… нет…
– Это я приспособился сам делать. Жена у меня шибко говорливая… Но сладкое любит.
– Хитрый ты мужик, дядька Журавель, – рассмеялась царевна и утерла рукавом тулупчика липкие губы.
– Сметливый, – криво улыбнулся опухшей физиономией высокий крестьянин.
– А чего ж вы, если такие сметливые, деньги этим… не отдали? Лучше, что ли, чтобы они… вот так вот вас?..
– Ну, во-первых, не на них работали, – начал загибать пальцы коротыш, которого звали Цапель. – Во-вторых, они бы всё одно не поверили, что мы им отдали всё…
– Да деньги-то мы бы им, может, и вручили… – многозначительно прищурился Журавель. – Только денег-то у нас и не было. А вот чего другого им подарить – так это нет уж, накося выкуси, душегубское отродье.
– Но вы же морковку продали, и свеклу? Разве не за деньги? – недоуменно уставилась на него Серафима.
– Раньше и тебе бы, девонька, не показали, а сейчас, так и быть, скажем наш секрет, – заговорщицки оглянулся на навостривших уши бандитов низкорослый мужичок.
– Смотри, – благоговейно проговорил Журавель, отвернулся и почти через минуту извлек откуда-то из дебрей своего костюма белую латунную цифру восемь. – Чудо… Поглянь-ка… Так жмешь – светится… А так – тухнет… А еще другая загогулька есть – так от той тепло, как от печки, только извиняй, я уж ее тебе не покажу – больно хорошо спрятана.
– И у меня такие же, – гордо сообщил Цапель. – Шибко весчь пользительная, и всего за три мешка моркови и три – свеклы! Вот повезло, так повезло!.. Дома народ пачками ходить глазеть будет! Обзавидуется, продать попросит, ан нет, не тут-то было. Самому надоть.
– Три мешка – это тьфу, – горячо подержал его Журавель.
– Не три, а шесть, – поправила его Сенька.
– И шесть мешков – это тьфу, – не уступил высокий мужик. – Главное – польза.
– И что, вправду всем такие… загогульки… иметь бы хотелось? – медленно, с расстановкой уточнила царевна.
В голове ее также медленно и с расстановкой стал зарождаться очередной гениальный план.
– Ясен пень – всем! – хмыкнул коротыш.
– Потому что, какой же… – начал говорить и испуганно осекся Журавель. – Скачут!.. По дороге скачут!..
– Опять смертоубийство начнется! – побледнел Цапель и нерешительно потянулся к хозяйственно погруженной на воз разбойничьей палице.
– Если это скачут те, на кого я думаю, то начнется обязательно, – зловеще сообщила всему Белому Свету Серафима, но, вопреки угрожающему заявлению, меч в руки не взяла, а вместо этого вперила их в бока и встала в боевую стойку жены, встречающей среди ночи подгулявшего супруга.
Пятеро всадников и один конь без седла в поводу галопом вылетели из-за поворота и едва не затоптали замершую в ожидании развития событий компанию.
– Вашвысочество!..
– Серафима!..
– Прости!..
– Заблудились!..
– Там развилка была!..
– И телега тоже проехала!..
– А пока спохватились, что это не ваша…
– Пока разобрались…
– Она вообще пустая была…
– Старика со старухой напугали…
– А что у вас тут случилось?! Серафима, словно дивясь необъяснимому, хмыкнула и покачала головой:
– Вы ни за что не догадаетесь…
* * *
А вот и их резиденция, век бы ее не видеть, а потом еще два с половиною.
Серафима перевела вороного коня шатт-аль-шейхской породы под красным седлом с рыси на шаг, вытянула шею, выглядывая охранника у ворот, в чьи обязанности входило эти самые ворота не только охранять, но и открывать особо важным персонам вроде нее, но безрезультатно.
Минуту спустя она с сожалением вспомнила, что парнишка на воротах был отправлен добровольцем в охототряд Лайчука, после чего почетная обязанность открывания ворот царства Костей номер один возлегла на плечи того, кому это было больше всех надо. И сейчас больше всех это было надо ей.
Вздохнув и философски пожав плечами, она спешилась перед огромными кованными решетчатыми створками и стала в быстро сгущающихся ноябрьских сумерках играть в интересную игру «найди на ощупь на той стороне решетки два острых конца проволоки и размотай ее».
Отделавшись всего тремя уколотыми пальцами и обогатив фольклор страны Костей на несколько вычурных выражений, она всем телом налегла на правую створку, уперлась в булыжник ногами, поднатужилась-поднапружилась…
Несмазанная, наверное, лет десять железяка, ревматически обвисшая на перекошенных ржавых петлях, недовольно скрежетнула спросонья и со скрипом подалась.
Проделав проход в чугунном заграждении равный по ширине самой толстой части вызволенного из разбойничьего плена караканского коня и ни сантиметром меньше, Сенька провела, чтобы не сказать, протиснула его во двор, и хотела уже было закрывать границу городской управы на замок, как вдруг от уличной стороны пустой будки часового отделилась темная зловещая фигура.
И, размахивая длинными, болтающимися на ветру рукавами и тяжело пританцовывая, двинулась к ней. Рука царевны застыла на полпути к рукоятке меча.
– Спокойной вам ночи, приятного сна! Желаю увидеть осла и козла! Осла до полночи, козла – до утра! Спокойной вам ночи, приятного сна!.. – дребезжащим тенорком продекламировал незнакомец на ходу, приближаясь к ней замысловатыми зигзагами.
Серафима, позабыв про ворота, тихонько хохотнула, склонила голову набок, и стала ждать продолжения культурной программы вечера. Та не замедлила последовать.
– Эката, мэката, чуката, мэ. Абуль, фабуль, гуманэ. Экс, пукс, пуля, пукс – нау! – восторженно сообщил неизвестный и сделал попытку закружиться на одной ноге вокруг своей оси.
Но то ли ось неожиданно сместилась, то ли ноги его были уже не те, что лет –сят назад, но странный гастролер, не завершив и половины оборота, покачнулся, сделал безуспешную попытку удержаться вертикально по отношению к земной поверхности, и не смог.
Царевна сообразила, что падение номером предусмотрено не было, и поспешила прийти артисту на помощь.
С мостовой двора из бесформенной кучи заплатанного тряпья, служившего ему одеждой, на нее жалостно глянул сухонький лысый дедок с грязной спутанной пегой бородёнкой.
– Ты кто таков будешь-то? Откуда?
– Кальмары привыкли умирать молодыми, – сдержанно и скорбно сообщил он куда-то в пространство сразу, как только его единственная зрительница наклонилась над ним и протянула руку.
Но помощь принял и, кряхтя и охая, перевалился сначала на бок, потом встал на колени, и только после этого, опираясь нее всем своим весом пера, поднялся, покачиваясь, на ноги.
– По пустыне раскаленной караван идет огромный… – сразу затянул он с подвываниями, едва заметно покачиваясь в такт, но царевна не дала ему углубиться в приключения шатт-аль-шейхского суперобоза.
– Как хоть звать-то тебя, старче? – с невеселой усмешкой поинтересовалась она, в глубине души не очень рассчитывая на ответ. По крайней мере, адекватный. Но, к своему удивлению, его получила.
– Я – голуб сизокрылый, – старик оставил на время стихи в пользу прозы и несколько раз взмахнул руками, иллюстрируя сказанное.
На птичку получилось похоже не слишком, скорее, на огородное пугало, приготовленное на выброс, но царевна не стала придираться к мелочам.
– Ты имеешь в виду, голубь? – уточнила она.
– Нет, я имею в виду голуб, – не уступил тот. – Дед Голуб моё имечко нареченное. Городской блаженный я.
– И чего тебе здесь надо, птица певчая? И впервые за десять минут дедок не нашелся сразу, что ответить.
Он безнадежно вздохнул, ссутулился, понурил голову и, наконец, проговорил:
– В городе говорят, что вы детишек бездомных к себе берете… Кормите, поите, угол предоставляете, где голову преклонить… Так я подумал: старый, он всё одно что малый… Дома у меня нет. Родных тоже. Работник из меня уже никакой. Раньше хоть на базаре подавали – горбушку ли сухую, картошину ли гнилую – всё пропитание… А теперь людям самими плохо живется. Да и базара уж несколько месяцев как и в помине нет. У одних торговать нечем, у других – платить. Терпел, терпел я… Да уж чую – кончается мое терпение. Вместе со мной… А деваться мне некуда. Серафима усмехнулась.
