Сергей Шведов - Кукловод
– А вам не кажется, Сергей Васильевич, что вы слишком заигрались в эту свою монархию? – спросил кто-то из глубины кабинета.
– Лучше уж продолжать игру дальше, чем давить своих собственных детей танками, – неожиданно сказал генерал.
– Но должен же кто-то положить конец всему этому безобразию. Восторжествует в этой стране когда-нибудь закон или нет?
Вопрос Аркадия Гермесовича был чисто риторическим, а потому никто на него отвечать не стал. Дальский, воспользовавшись наступившей тишиной, продолжал, как ни в чём не бывало:
– Референдум, господа, наилучший выход из создавшегося положения. Мы предложим народу конституционную монархию, народ это предложение отклонит, и можно будет со спокойной совестью приступать к выборам нового губернатора. – На проведение подобного мероприятия потребуется согласие федеральных властей, а они на это никогда не пойдут. – Что значит не пойдут?! – возмутился Попрыщенко. – Они дурнее нас, что ли? – Да кто их знает.
И вновь в кабинете воцарилась зловещая тишина, нарушаемая лишь звуками гитары, доносившимися из распахнутого по случаю общего перегрева окна.
– А мятежники согласятся на референдум? – спросил генерал после долгой паузы. – Наша молодёжь воспитана в лучших демократических традициях, – усмехнулся Брылин. – Согласятся.
– Ну что же, – солидно подвёл итог дискуссии Рыкин, – значит, будем ставить перед федеральными властями вопрос о проведении у нас референдума о предании области статуса Великого княжества во главе с Великой княгиней Екатериной Алексеевной Гулькиной. Господи, нас же засмеют.
– Так посмеёмся вместе, – пожал плечами Дальский. – Эка важность. – А если народ на референдуме скажет «да»? – полюбопытствовал с кривой улыбочкой Зарайский. – Вот будет веселье так веселье.
– Ну и что, – возразил либералу Попрыщенко. – Губернаторов да президентов по всей России нак собак нерезаных, а у нас будет княгиня. Это же сколько народу сюда съедется, чтобы на неё посмотреть.
– Не лишено, – задумчиво сказал кто-то, и эта задумчивость передалась всему почтенному собранию.
Прибывшего к вечеру спецрейсом вице-премьера Филиппа Петровича уламывали уже всем сплочённым городским бомондом. Столичный гость отбивался, как мог, приводя довод за доводом и потрясая над головой книжицей, именуемой «Конституция». Сдавать он начал, когда пришло сообщение о стотысячном митинге у здания губернской управы.
– Разгуляется народ, – зловеще сказал Попрыщенко. – Потом никакими конституциями не остановишь.
Москва соображала долго, как и положено столице. Приехавшая с вице-премьером журналистская братия отправилась снимать митингующих и брать интервью у героев мятежа.
– Не сносить нам с вами головы, Сергей Васильевич, – Филипп Петрович понизил голос почти до шёпота. – Начнут копать… Великая княгиня Екатерина – совсем вы тут с ума спятили. Ну, кто, скажите, на это согласится?
– Если крови не будет, то и копать никто не станет, – отозвался Дальский. – А что касается референдума, то это ведь, выражаясь языком юридическим, прецедент. – В каком смысле? – не сразу врубился Филипп Петрович.
– Может наступить момент, когда и на федеральном уровне придётся принимать нестандартные, скажем так, решения, и тогда наш опыт разрешения конфликта весьма пригодится.
– Скажите, Сергей Васильевич, – подозрительно покосился на собеседника вице-премьер, – А это не вы случайно всё это организовали?
– Увы, – развёл руками Дальский – и рад бы приписать себе заслуги, но на подобное гениальное в своей глупости представление у меня бы не хватило природного простодушия.
То ли аргументы Филиппа Петровича подействовали на Москву, то ли по какой-то другой недоступной пониманию простых провинциальных смертных причине, но добро на проведение референдума столица дала, объявив амнистию мятежной провинции. Сергею Васильевичу было доверено донести сию радостную весть до митингующей общественности.
Дальский, в сопровождении Брылина, Попрыщенко и Сократова, отправился ублажать разгулявшуюся молодёжь. Надо сказать, что организованное чье-то неопытной, но явно талантливой рукой действо поражало воображение своим размахом. Те, кто говорил о ста тысячах митингующих, скорее занижал, чем завышал их количество. Люди были, правда, по преимуществу молодые и несолидные, а потому весёлые. К тому же не каждый же день у нас на площади выбирают монархов, и каждому жующему жвачку обормоту хотелось поучаствовать в эпохальном событии. Местами народ уже танцевал – то ли праздновали победу, то ли просто подустали слушать ораторов. С трудом, но удалось в этой безумной толчее отыскать главарей мятежа, которые по застарелой монархической традиции праздновали мероприятие вместе с народом.
– А почему референдум? – подозрительно посмотрел на Дальского полковник Марков. – Почему сразу не объявили.
– Ну, извини, – развёл руками Сергей. – Без народного согласия ни президент, ни парламент подобного вопроса решить не вправе. Даже Михаила Романова народ на царство сам сажал.
Говорил всё это Дальский даже не для лихого полковника, а для притихшей Катюши, которая слушала его с большим вниманием.
– Это ведь даже не губернатор, – вдохновенно вещал Дальский. – Речь идёт о целой династии.
– Может, на тысячу лет выбираем, – поддержал товарища по партии Попрыщенко. – Как же тут без народа. Без народа получается профанация монархической идеи в чистом виде.
– Заурядная диктатура, – согласился с прорабом Брылин. – Чистая уголовщина. – Амнистию вам уже объявили, – сказал Сократов. – Так что солдаты могут безбоязненно возвращаться в части.
– Амнистию у нас всем объявляют, – хмыкнул десантник с орденом святой Екатерины на груди. – Мы-то чем хуже других.
Десантник был прав: эка невидаль, совершили государственный переворот в захудалой губернии, но так ведь и годы их небольшие, вся жизнь ещё впереди. – Бога ради, Сергей Васильевич, – прошептал на ухо Дальскому Сократов. – Оставьте вы свою иронию. Они ведь всерьёз всё принимают.
– Хорошо, – сказала Катюша. – Пусть будет референдум, но вы уж помогите нам, Сергей Васильевич, его выиграть, а я не забуду вашей услуги.
Сказано это было по державному и с большим чувством собственного достоинства. Похоже, Катюша уже настолько вошла в роль княгини, что собиралась играть её всю оставшуюся жизнь. Дальскому ничего не оставалось делать, как отвесить ёё сиятельству поклон и заверить в своей глубочайшёй преданности, как монархической идее вообще, так и будущей Великой княгине в частности.
После этих заверений потенциального подданного Великая княгиня полезла на танк, в сопровождении гвардейца и десантника, говорить с народом. Смотрелось это со стороны очень даже внушительно, хотя сам Дальский непременно бы подсветил эту великолепную по фактуре группу снизу и тем самым придал бы ей необходимую скульптурную величавость. К сожалению, некого было послать к осветителям, да и поздно было ставить свет, поскольку занавес уже поднялся.
Весть о своей победе народ принял с достоинством, то есть взревел как безумный. Катюша выразила надежду, что так же дружно народ поддержит её и на референдуме. Потом публике явили наследного принца. Очень милого, на взгляд Дальского, малыша, который выразил своё расположение будущим подданным тем, что расписался на гвардейском мундире полковника Маркова. Народу этот царственный жест понравился – хохотали все до упаду.
На следующее утро «Губернские вести» вышли под заголовком: «Остановить безумие». Мятеж гвардейцев был назван тщательно организованной акцией, истоки которой следует искать в министерстве обороны и генеральном штабе. А главным организатором безобразий несколько нелогично в этой связи назвали Сергея Васильевича Дальского, который рехнулся уже совершенно окончательно и бесповоротно, либо очень умело разыгрывал роль безумца. Что же касается претендентки на престол, то ничего хорошего о ней сказать просто нельзя, а говорить то, что есть, не позволяет воспитание. Совершенно очевидно, что Федеральные власти просто недопоняли и недоучли как всегда всех особенностей провинциально жизни и не просчитали всех последствий, которые неизбежно последуют после воплощения в жизнь подобных идиотских решений. Ведь это же чистая азиатчина, не имеющая ничего общего с цивилизованным западным монархизмом. Впрочем, в успех референдума «Губернские вести» не верили. Возможно, у нашего электората и есть некоторые искривления сознания, но не до такой же степени.
Крячкинское «Знамя» очень дальновидно молодежь не осуждала, а бесповоротно перекладывала вину за случившееся на федеральные власти, которые неспособны решить ни одну из стоящих перед обществом задач. И можно только посочувствовать вступающему в жизнь поколению, которое, не имея высоких целей и идеалов, вдохновляющих их дедов на великие свершения, ни даже моральных устоев, ибо какая же может быть мораль в нашем торгашеском обществе, становится игрушкой безответственных сил как внутри России, так и за рубежом.
