Андрей Белянин - Верните вора!
— Вай дод, она отдавила… мне… такое место!… Дядя, ну хоть теперь мы можем посадить её за нападение на городскую стражу?!
…Оставаться и дальше за углом было слишком рискованно, по большому счёту наши герои уже услышали всё, что хотели. Лев кивнул эмиру, тот притопнул копытцами, что-то фыркнул, опустив умную морду, и летающий ковёр, повинуясь истинному хозяину, беззвучно двинулся дальше.
Тихо хихикающий Насреддин разжал руки и ловко плюхнулся прямо на спину Рабиновичу, вроде ничего себе не отбив. Тот только сдержанно крякнул, но вес выдержал, крепко расставив сильные ноги. Все прекрасно понимали, что стражникам сейчас не до них, поэтому двинулись в путь, не особенно скрываясь. Но и не шумя, естественно, ночь уже, люди же спят…
Как я понимаю, первым беспокойство о своих отчаянных хозяевах ощутил именно лопоухий Рабинович. А может, ему просто стало скучно и он подбил эмира Сулеймана прогуляться по ночной прохладе? Боюсь, что правду мы никогда не узнаем. Старый ковёр, кстати, так и оставался приторочен на спине белого ишака, уж он-то прекрасно понимал, какое это ценное имущество.
Можно лишь предположить, что разгуливающие по Бухаре непарнокопытные чисто случайно натолкнулись на знакомый запах и, быть может, даже успели заметить, как Ходжа входил в ворота какого-то чужого дома. Всё остальное вы знаете, детали и конкретику оставим для знатоков ослиной психологии и специалистов по восточному фольклору. Так как лично я не являюсь ни тем ни другим, то предпочёл просто поверить…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
И самую глупую голову иногда спасают красивые ноги…
Мэрилин МонроОднако же чудесная история об эмире Бухары, волей злых чар превращенном в белого ослика, Багдадском воре Льве Оболенском и пересмешнике Ходже Насреддине разворачивалась, произвольно меняя сюжет во все стороны, не сообразуясь с законами жанра и не особо утруждая себя банальной логикой. Сказка как очень своеобразный и, быть может, древнейший Вид устного пересказа реальной истории никогда не пыталась выдать себя за правду.
Вы не поверите, но первое время пребывания у меня моего восточного гостя я не особо пытался выяснить, тот ли он, за кого себя выдаёт. У него не было никаких документов, но если он действительно тот самый Ходжа, то откуда и взяться паспорту или свидетельству о рождении?! С другой стороны, он довольно чисто говорил по-русски, с акцентом конечно, но всё-таки…
Он не шарахался от современных вещей, не пугался телевизора, не пытался поставить на газ электрический чайник, не подпрыгивал при звонке моего сотового, не боялся войти в лифт. Он простодушно радовался всем незнакомым вещам, как ребёнок новым игрушкам, и, кажется, искренне наслаждался самим фактом познания нового мира. В мечеть ходил два раза, я сам вызывал такси, чтоб его отвезли помолиться. В первый раз он вернулся к дому практически на руках восторженной толпы мусульман, скандирующих: «На-сред-дин! На-сред-дин!», и мне его едва вернули. Не знаю, что он им там наплёл, но люди расходились с песнями, улыбаясь прохожим, подбрасывая вверх каляпуши и тюбетейки, потому что у всех был праздник!
Во второй раз он прибежал один, бледный, как алебастровая штукатурка, забился под диван и оттуда упрашивал меня, ради аллаха, никому не открывать! Оказалось, он довёл своими шуточками почтенного священника, да ещё не постыдился по примеру дедушки Хайяма спереть молельный коврик! И от самой мечети восемь кварталов за ним гневно гнался сам мулла-хезрет, потрясающий кулаками, и шестеро его подручных. Благодаря моим связям конфликт удалось замять, но коврик мы, разумеется, вернули.
А теперь вновь вернёмся к главному герою нашего трёхтомного повествования, ко Льву Оболенскому. Хотя лично мне сейчас уже начинает казаться, что не такой уж он и главный герой…
Вся кавалькада притормозила в глухом переулочке, шагах в двадцати-тридцати от полосатой палатки башмачника и его семьи. Внутри горел тусклый свет медной лампы. Малышка Амударья наверняка спала, а вот её мама бодрствовала, сама с собой играя в шахматы в ожидании верного мужа. Судя по всему, ложиться спать она и близко не собиралась…
— Ну что, кинем жребий, самоубийцы?
— Зачем жребий, уважаемый, давай сразу запустим туда Рабиновича!
— Да, его она не убьёт. Может быть. А может, и… Стоп, так он же осёл, он всё равно ничего ей объяснить не сумеет!
— Вай мэ, зачем так говоришь? Зачем оскорбляешь недоверием это дивное создание, самим Всевышним ниспосланное, дабы сегодня дважды спасти нам жизнь!
— Ходжа, уйми дурацкий пафос… Никуда он не пойдёт и ничего ей не скажет. Иди ты.
— Почему я?
— Потому что… потому! Вы всё-таки братья-мусульмане, семьи большие, а у нас в Москве и так никакая рождаемость, чтоб рисковать таким полезным производителем, как я…
— Иди ты!
— Почему я?
— Лёва-джан, ты меня неправильно понял, я имел в виду «иди ты знаешь куда…».
Они уже почти схватили друг друга за грудки, когда могучая женская рука распихала их в разные стороны.
— Почтеннейшие, я понимаю, что вы выпили вина, но не надо так шуметь, у меня ребёнок спит, — шёпотом прорычала богатырша аль-Дюбина, кивком головы приказав следовать за собой. — Пойдёмте в палатку, расскажете, как весело провели время.
Лев и Ходжа безропотно последовали за ней, как два висельника на эшафот. Оба ослика, перемигиваясь, двинулись следом. По их хитрым мордам было абсолютно невозможно понять, что они замышляют — готовят план побега хозяев или, наоборот, нападения на плечистую Ириду. И то и другое было сопряжено с серьёзной опасностью, поэтому ослики выжидали.
Мужчины же молча пожали друг другу руки и, едва волоча ноги, как каторжники на Нерчинском тракте, послушно следовали за широкой спиной женщины. Как будут выкручиваться — не представлял ни один, знали бы — договорились бы заранее.
Когда тихо вошли в палатку, Ирида поправила одеяло у спящей дочки и, приложив палец к губам, предостерегая не шуметь, потребовала:
— Рассказывайте, почтеннейшие.
Такую просьбу (приказ — угрозу — ваше последнее слово) оставлять без внимания было чревато. Гибель всё равно неминуема, так попробуем хотя бы её отсрочить, переглянувшись, сообразили оба. Поэтому кинулись жарко шептать, размахивая руками и перебивая друг друга…
— Вообще-то я был против. Чё я, раньше стриптизёрш не видел? Да я такое видел, я в Амстердаме по кварталу красных фонарей, как пожарная машина с мигалкой, рассекал и всем им в окошко язык показывал!
— Почтеннейшая, всё было достойно, чинно и благородно, не слушайте моего высокорослого друга, он нахватался немусульманских слов и конкретно базарит не по делу. Мы пили чай, ели плов, кушали инжир, вели умные беседы о непостижимости замысла Творца, создавшего нас и… вот даже его…
— Короче, я вообще не при делах. Моё дело было предложить, и никто не скажет, что хавчик был дешёвый или вино кислятиной. Не-э, если кто вдруг пережрал жирного и сел на жидкий стул, так нечего валить на меня! Причём ни в каком смысле ничего на меня ни валить, ни вываливать!
— А я сразу сказал ему, уважаемая, пойдёмте домой! Посидим в узком кругу, тихо, по-семейному, поиграем с ребёнком в козлодрание, благо один больной козёл у нас всегда есть…
— Вот за козла сейчас кто-то ответит. Можно он ответит? Я быстро, без пыли и шума, один раз в глаз и не…
— Так интересно, — восхищённо всплеснула ковшеобразными руками госпожа аль-Дюбина, — а. где мой возлюбленный муж?
Лев и Ходжа широко улыбнулись.
— Я спросила, где мой Ахмед?
Оболенский и Насреддин виновато развели руками.
— Вы что, где-то его потеряли, и он не придёт домой, оставив нашу постель холодной, дочь — без отеческого поцелуя, лавку без хозяина, а меня без массажа пяток на ночь?!!
Оба провинившихся честно прикрыли головы руками, прекрасно понимая, какая сейчас разразится буря. Но, к их глубочайшему удивлению, грома и молний не последовало.
Могучая богатырша встала, выпрямилась во весь рост, два раза глубоко вдохнула, пробормотала что-то вроде «Он давно хотел от меня сбежать…» и рухнула, как подрубленное дерево, благо что ещё на подушки и ковёр. Годы семейной жизни не устройнили её талию, но гармонично добавили ещё килограмм шестьдесят везде и во всём. Левой ногой она почти задавила Ходжу, Оболенский успел отойти, но за миг до потери сознания могучая рука сгребла его за воротник и пальцы не разжала…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Если вы уже отдали женщине руку и сердце, то смысл так нервничать из-за кошелька?
Сонька Золотая ручка— Лёва-джан, спаси… меня из-под неё! Дивная ножка этой… замечательнейшей из женщин… она же мне пузо раз-да-ви-ит…
— Скажи спасибо, что не ниже, — хрипел бывший москвич, пытаясь безрезультатно высвободиться из мёртвой хватки. — Вот меня она сейчас… задушит, точно! Ну вцепилась же, лучше б мужу так вцеплялась в…
