Илья Некрасов - Укуси меня, имплант!
Но углубления уже нет!
На его месте появилась новая пластина. Человек мотает головой из стороны в сторону, протестуя и не соглашаясь с происходящим. Похоже, он пропустил момент, когда на месте старого появился новый имплант.
Импланты вырастают прямо из кости, а не внедряются в нее снаружи!
Человек вновь принимается за дело. В сотый или тысячный раз берет визжащую пилу и пытается отделить имплант. Вновь и вновь повторяет отработанные движения, словно робот, выполняющий определенную функцию.
Селин хочет помочь ему. Но как это сделать? Сейчас она просто взгляд. Тот, кто не может закрыть глаза, потому что это не в его власти. Это данность, а не выбор.
Селин пытается докричаться до человека. Она срывает голос, не издавая ни звука. Приходится смотреть на происходящее. На эту бессмысленную возню с пузырящейся кровью и визгом металла. С оживающими имплантами, которые убегают в темный угол, чтобы устроить там собственную возню.
Становится ясно, что человеку нельзя помочь - такова данность сна. Каждое действие, имеющее цель, отдается эхом, приходящим из темного угла - импланты, частицы человека без души, чутко реагируют на каждое движение.
Селин начинает понимать... Этот мир пропитан ядом энтропии.
Желания, причины и цели. Познание. Каждое действие... все. Это фундаментальная неисправимая порочность. Вездесущий многоликий голод.
Селин получает возможность двигаться - она медленно обходит человека сбоку...
И внезапно проваливается в следующий сон.
Древние зверолюди собрались вокруг костра. Пламя отражается в больших черных глазах лани, недавно убитой этими хищниками на охоте. Она лежит у костра в центре круга, образованного охотниками.
Еще не люди, но уже не звери.
Они носят одежду, но она из шкур животных. Воздух пещеры сотрясают резкие звуки, вырывающиеся из глотки охотника. Он старается имитировать рык саблезубого тигра, подражать его ярости и бесстрашию, неукротимой силе.
Внутрь круга входит вождь племени, шрамированный мужчина, главный охотник, он носит на шее ожерелье из когтей убитого им когда-то тигра. И вот он, одетый в шкуру того же тигра, подходит к лани.
Чтобы расчленить ее тело и накормить ею свое племя. Чтобы оставить от жертвы только белые косточки, которыми будут играть "дети". Играть и учиться жестокости, впитывать такую жизнь, учиться воспроизводить ее. Но где же они?
Они жмутся друг к другу - дрожат и боятся, сидя в дальнем углу пещеры, изредка поглядывая внутрь круга. Они боятся теней, кривляющихся в диких плясках на стенах. Они страшатся силы большого вождя, подчинившего племя, убившего огромного клыкастого бабая и поглотившего силу дикого зверя.
Им немного жаль эту лань... у нее такие большие и красивые глаза... Но они не смеют показать жалость. Свою слабость.
Охотники бьют в барабаны и кривляются в дьявольских плясках, исполняя ритуалы предков.
Костяной нож вонзается в тело лани, прямо шею. Бардовая кровь заливает песок. Губы лани шевелятся в такт движениям руки, сжимающей нож. Они... будто шепчут что-то.
- Суть страдания, суть страдания...
Вождь ставит колено на грудь жертвы, и она словно выдыхает, на ее больших черных глазах проступает какая-то прозрачная жидкость... Вождь на мгновенье останавливается и слизывает кровь со своей руки... ритм барабанов становится быстрее и быстрее.
Затем как-то резко следующий сон.
Охотники ушли. Посередине комнаты в луже крови лежит Мирче. На его груди - кровавый след, оставленный армейским ботинком.
К нему подбегает Драгош:
- Животные... животные!
- Тише, - шепчет осторожно приближающийся Михал, - так мы не поможем.
Драгош опускается на колени возле тела убитого.
- Слишком поздно, - говорит он дрожащим голосом.
Его дыхание становится тяжелее. Ладони сжимаются в кулаки. В бездонных, почти черных глазах вспыхивают блестящие алмазные искры...
- Мы можем только отомстить,- говорит он глухим и каким-то чужим голосом.
- Позже. А сейчас поможем ему, - пытаясь упокоить Драгоша, произносит Михал.
Ученик поворачивается к наставнику и задает вопрос своим взглядом.
- Прошло не так много времени, - отвечает Михал, - он еще здесь.
- Ты... не обманываешь меня?
- Но кроме инъекции нужно кое-что еще. Твоя помощь.
Драгош кивает головой.
- Обними его, зажми рот, - указывает Михал.
Драгош делает все, как было сказано.
- Нужно отдать ему кое-что, - шепчет ему на ухо Михал и делает укол маленьким шприцем в шею убитого.
Драгош смотрит на шприц и не видит, с какой яростью зажигается взгляд Михала. Тот опускается на колени возле Мирче. Наклоняется к его лицу.
И что-то шепчет...
Драгош искоса смотрит на оборотня и чувствует, что пути назад нет - видимо, вервольф как-то незаметно вонзил другой шприц в шею Драгоша, ведь на ране застыла капля крови.
В глазах Михала еще сильнее разгорается ярость, он отбрасывает второй шприц в сторону. Прищуривается и сжимает ладони в кулаки. Едва не хрипя, произносит древнее, как сама жизнь, заклинание.
Драгош пытается услышать его, но разобрать удается не все. Будто знакома только часть этих слов...
- Я взываю к чистоте боли... к подлинности страдания...
Это контрольная фраза? У Мирче тоже имплант?
Михал разжимает кулаки, и кажется, что из них вырываются языки пламени... смесь причудливых оттенков зеленого и красного. Затем он буквально вонзает их в тело Мирче - в верхнюю часть живота и прямо под ребра. Тело содрогается и выгибается дугой.
Боль!
Но боль это жизнь.
Изо рта Мирче вырывается жуткий крик - и это тоже жизнь. Страдание это жизнь. Драгош зажимает брату рот, вопль стихает и постепенно переходит в гортанные хрипы. Боль и ужас материального мира стремительно нарастают. Жизнь возвращается.
Что-то в груди Драгоша словно разрывается на части, стремится выпрыгнуть и дотянуться до Мирче, помочь ему... и через неуловимое мгновение Мирче обретает то, ради чего стоит терпеть эти муки. Ради чего стоит жить.
Тело перестает содрогаться и повисает на руках Драгоша.
Мирче открывает свои голубые глаза. Он еще не понимает, что жив.
Михал же поднимается на ноги и подходит к оконному проему, вставая спиной к братьям. Он скрещивает руки на груди...
Где-то на другом краю галактики на орбите одинокого, лишенного планет Солнца висит корабль. Его очертания не ясны - корабль абсолютно черный, благодаря чему он буквально сливается с Космосом.
На командном мостике находится человекоподобное существо, одетое в темный плащ с капюшоном, оно стоит перед иллюминатором и смотрит на звезду. Лицо скрывает маска - зеркальная поверхность, в которой отражается свет Солнца. Существо беседует само с собой или... со звездой.
- Жизнь это ошибка, и я знаю... как исправить ее. Я подарю ей забвение, освобожу от боли и голода. От иллюзий, в которых она попробует скрыться. И тогда во Вселенной не останется ничего... искажающего ее красоту и гармонию. Не будет ни разума, ни эмоций... ни иллюзий. Только дыхание Звезд. Чистое, ровное дыхание Звезд - светлых, излучающих безупречную ярость, и темных, скрытых в мощи совершенного голода.
Селин кажется, что Звезда внимательно слушает это существо - будто они равные друг другу...
Теперь перед глазами ландшафт огромного мегаполиса до самого горизонта - ломающегося, угловатого - который сформирован гигантскими зданиями, что тянутся в черное небо и почти сливаются с ним. Она смотрит на безбрежный город с большой высоты. На этот раз все так детально и красочно, нереально и немыслимо красиво - словно Селин не спит на самом деле.
Громада города поблескивает под ночным небом, мерцая разноцветными огнями, сигнальными вышками, рекламой. И пространство будто движется, вращается. Течет в одну сторону, уходя к едва погасшему закату, слабые отблески которого еще видны вдали. Светящиеся линии транспортных потоков снуют туда-сюда. Город живет, дышит. Мечтает, строится, развивается. И словно никогда не спит, не забывается. Но затем как-то внезапно видение меняется. Небоскребы, развязки, платформы и уровни, их бетон, металл и огни исчезают, растворяются в пустоте, а на месте фантома города проступает черно-серая каменная пустыня.
Мир как будто выцвел, потерял форму, и его накрыло полупрозрачное покрывало, аура забвения и неизбежности. Больше ничего живого. Ничего, что могло бы напомнить о жизни и разуме. Даже об их следах. О расчетах, планах и тем более... чувствах, эмоциях живших когда-то людей. Повсюду бесконечность холодного черно-серого пространства. Пустота замершего, окаменевшего вещества.
Она понимает, что все тлен. В конечном счете, сделанное нашими руками, обречено. Как и то, что было создано самой природой. Ведь наш разум и воля тоже были ее частью, значит, они подвержены тому же проклятию.
