Андрей Белянин - Заговор черной мессы
– Теперь дошло, участковый? – снисходительно буркнул леший. – Отдавай добро, мы свое слово сдержали.
– Да, пожалуйста. Хотя… мне кажется, что могли бы и так помочь. Все-таки беда надвигается общая. И вам, возможно, небезразлична судьба будущего России?
– Конечно… – серьезно кивнули сказочные пенсионеры. – Только если мы б тебе так сразу бы все и рассказали – интересу бы не было. А нам… скучно тут. Вот и решили пошутить по-стариковски…
– В каком смысле? – опять уточнил я.
– Эх, молодежь… – лукаво взглянул водяной. – Ты что ж, участковый, и в самом деле думаешь, что мы твой покер только сегодня в глаза увидели?!
– Ладно уж, пусть идет… – добродушно усмехнулся леший.
А я чувствовал себя так, что хоть сквозь землю от стыда провалиться.
– Не красней ты, словно девица. Мы ведь, почитай, за картами полжизни провели, все игры наперечет знаем… Хороший ты человек, Никита Иванович, только доверчивый слишком, но старых людей уважил, спасибо тебе… А Яге привет передавай, пущай заходит на огонек, клубочек-то не забудь.
– Сп… спаси… бо за содействие… – с трудом прокашлялся я.
– Ну, беги, беги… Вон рассвело совсем. Удачи тебе, участковый!
Держа клубок за длинную нитку, я брел по пробуждающемуся лесу по колено в росе и клялся сам себе самыми страшными клятвами, что никто никогда не узнает о моей игре в карты с лешим и водяным! Порой мне даже чудился тихий стариковский смех за спиной, но оборачиваться не хотелось. Вот таким образом меня давно не ставили на место…
Несмотря на несусветную рань, у городских ворот меня дожидались шестеро стрельцов. С пищалями наперевес, видимо, заботливый Еремеев расстарался.
– Привет, молодцы! Вы что же, всю ночь здесь куковали?
Они молча кивнули. Обвинять мужиков в невежливости не хотелось, сам отлично знаю, как портят настроение долгие дежурства в мирное время. Я прошел вперед, стрельцы маршировали следом. В иное время я бы обратил на это внимание… Итак, есть версия о попытке духовного подрыва существующего строя. С одной стороны, все варианты уничтожения нечистой силы вроде бы должно приветствовать. (Хотя я не представляю себе, как мог бы сдать в тюрьму ту же Бабу Ягу или подружек русалок, Ваню-полевика, лешего и водяного. Вот Кощея – посадил бы с превеликим удовольствием!) Но главное не в этом, а в том, что мы к себе в Лукошкино никаких «спасителей человечества» не звали, и спасать нас от одной нечисти, вызывая для этого другую, – не решение проблемы. Это ведь – что в лоб, что по лбу! А если копнуть поглубже, то и вовсе…
– Ложись! Ложись, Никита Иванович!!! – Чей-то сумасшедший крик вернул меня в действительность.
Чуть удивленно обернувшись назад, к сопровождающим стрельцам, я вдруг увидел нацеленные в мою сторону стволы. Дымились фитили, лица целящихся были искажены ненавистью, и то, что я успел вовремя подогнуть ноги, было просто чудом…
– Хайль дойчланд! Капут руссиш швайн-полицай!
Грянул залп! Буквально в тот же миг – второй. Следом раздалось яростное «Ребята, вяжи сукиных детей!», и чьи-то сильные руки помогли мне встать. Из шестерых стрельцов, сопровождавших меня от ворот, четверо лежали на земле, изрешеченные пулями. Двоим уцелевшим крутили руки веревками такие же стрельцы. В пороховом дыму я с трудом отыскал Фому, в надежде получить хоть какие-то объяснения. Старший стрелец протянул мне мою фуражку – рядом с кокардой зияла солидная дыра от пули, палец проходил свободно.
– Еще немного ниже, и не было бы у нас сыскного воеводы…
– А что случилось? – наконец смог спросить я.
– Никита Иванович, ты у нас с утречка туго соображать стал. Разуй глаза-то, али сам не видишь?
– Что за фамильярный тон, сотник Еремеев?! Субординацию забыли?
– Да вот уж забыл! – неожиданно сорвавшись в крик, разошелся старший стрелец. – Ты что ж с людьми моими делаешь, умник милицейский?! Одного похоронили, другой по сей день в бинтах ходит, нонешней ночью сам, своими руками шестерым ребятам глаза закрыл! Я тут никому не позволю стрельцов гробить! Кровь людская – не водица!… И ты, участковый, мне в этом деле не указ!
– Прекрати орать! – Я сгреб бледного от ярости парня и встряхнул изо всех сил. – Что тут произошло?!
– Пусти, воевода… Не доводи до греха!…
Вместо ответа я как следует дал ему в грудь. Присутствующие стрельцы так и замерли… Их мрачные взгляды не обещали мне ничего хорошего, но нападать на главу милицейского управления они тоже не решались. Положение спасла неизвестная девица, идущая в такую рань от колодца с полными ведрами на коромысле. Одно ведро я успел подхватить и окатил поднявшегося стрельца ледяной водой с ног до головы. Еремеев только крякнул… С минуту мы стояли молча, огонек опасного русского безумства в его глазах медленно таял.
– Прости, Никита Иваныч… Совсем голову потерял… Мало не восемь человек за последние дни из строя вывели! Я ж как не в себе весь…
– Ты можешь членораздельно доложить, что же все-таки случилось?
– Могу… – кивнул он, потом повернулся к стрельцам: – Пленных – в поруб, трупы с собой в отделение, на опознание. Охранять так, чтобы муха не пролетела! Еще раз прости, сыскной воевода… Дозор у меня по ночи пропал. Не явились к означенному часу. Пошли на поиски, мало ли чего… Нашли только под утро, под мостком, всех… холодных уже. Ран на теле не видно, от чего умерли – не разберешь. Одежду с них поснимали, одно исподнее да кресты.
– Что за чертовщина?… – помрачнел я.
– Ну, мы всю сотню срочным порядком под ружье, бабка твоя потребовала, чтоб сию минуту к воротам бежали – у нее предчувствие. Глядим, ты идешь… Вроде весь задумчивый, а того не видишь, что за спиной у тебя творится. Я в голос ору! Тут они и махнули залпом. Ну, мы тоже… Дальше сам знаешь.
– Кто они?
– А ты не понял? Немцы! В платья стрелецкие переоделись, а рожи бритые куда спрячешь? Хорошо, успели вовремя – не то, быть бы тебе на кладбище, в могилке маленькой с крестом деревянным да фуражкой милицейскою.
– Спасибо…
– Не за что, – буркнул стрелец, но протянутую руку пожал. – Слышь, сыскной воевода, с четверыми мы посчитались, но неужто допустишь, чтоб эта сволота германская и дальше наших била?! Надо сей же день жечь слободу!
– Нет.
– Как… нет?
– Я сказал – нет! Не спеши, как друга прошу… Не все в этом деле так просто. Если можешь, поверь, я найду виновных и заставлю их ответить за погибших парней по всей строгости закона!
Еремеев сплюнул и ускорил шаг. Я надеялся, что он меня понял. Боже мой, каким же дураком надо быть, чтобы принять переодетых немцев за дозорных стрельцов… Их ведь даже внешне не спутаешь. Мне ведь бросилось в глаза их дружное марширование, в войске царя Гороха эта наука еще даже не замышлялась. Жители немецкой слободы чисто брили лица, а стрельцы носили усы и бороды, русские любят поболтать, а эти не сказали ни слова за всю дорогу. Я должен был почувствовать неладное…
Баба Яга ждала меня в тереме не в лучшем расположении духа.
– Живой?
– Так получилось…
– Бедовая твоя голова, участковый… Есть хочешь?
– Нет. Вы слышали, что произошло?
– Про стрельцов-то убитых? Слышала… – Бабка села рядышком, сумрачно скрестив руки на груди. – Плохо наше дело… По всем статьям плохо!
– Да… – вынужденно признал я. – Такое впечатление, будто бы все наши планы заранее известны противнику. Он всегда успевает ударить первым. Я чувствую себя связанным по рукам и ногам. Ночью убито шесть человек, и убийцы почти наверняка – те немцы, что в меня стреляли. Убежден, на поверку они все окажутся личными охранниками посла… Если Еремеев сумеет удержать стрельцов, если Горох не полезет засучивать рукава, если город ничего не узнает раньше времени – у немецкой слободы есть шанс на справедливый суд. В противном случае ее просто спалят со всем мирным населением…
– Про первых охранников-упырей не забывай. Если их приплюсовать да стрельца умершего, так в деле нашем уже девять трупов обретается!
– Есть подозреваемые…
– И ни одной улики.
– Есть вполне сложившаяся версия…
– И ни одного вещественного доказательства.
Какое-то время мы с Ягой тупо смотрели в разные стороны. Перенасыщение эмоциями вылилось в равнодушную апатию ко всему происшедшему.
– Тут у нас за ночь-то ничего особенного не было…
– Ага, кроме шести убитых.
– …но вот записочку стрельцам для тебя передали. Уж за полночь Шмулинсон нос из дому высунул, дозор проходящий остановил и упросил вручить. Чего ему до утра не терпелось?
– Давайте, что там у нас… «Имею информацию и нужду в вознаграждении. Ваш Абраша». Вот наглец… Как вам это нравится?
– Никак… Может, выпороть его разок?
– О-о-у… Тут такой хай поднимут – до Израиля слышно будет! Нас же потом Тель-Авив по самую крышу нотами протеста завалит. После обеда пусть Митька его приведет.
