Леонид Каганов - День академика Похеля (сборник)
На сцене парень в яркой соломенной шляпе привычно перебирал кнопки гитары и пел: "Ты цистерной не задавишь Шопина! Шопин сам задавит твой цистерн!" Песня закончилась, публика разразилась апплодисментами, а псина приостановила бег и дважды гавкнула.
— Цистерны!!! — раздался женский крик из толпы.
— Цистерны только что спел, — возразил певец и поправил шляпу. — А сейчас я спою…
— Шопин, где Гамнилин?! — заорал бородач издалека, протискиваясь к сцене.
— Разве я сторож Гамнилину своему?! — парировал из всех динамиков певец, и люди засмеялись. — На самом деле Володька сегодня приболел и не появится. — Публика закивала уныло, но понимающе. — А сейчас я спою свою любимую песню…
— Цистерны!!! — снова раздался женский крик.
— Если останется время. А сейчас я спою свою любимую песню, которую мы с Володькой сочинили на стихи Надежды Лысых и народную музыку античного композитора Цоя…
— Цистерны? — неуверенно предположил женский голос.
— А вот и не угадали, другая песня! А чтобы было понятно, о чем в песне речь, вначале небольшая предыстория. — Шопин скрестил руки на гитаре и откашлялся. — Эпиграф! Однажды на слете «Е-Бэ-Дэ» Гамнилин перепутал и вместо соли опрокинул в котелок водку…
— Лося!!! — хором крикнула толпа.
— Как вы догадались? — удивился Шопин.
— Лося-я-я!!! — взревела толпа торжествующе.
— Тогда подпевайте! Очень просто: первые ряды повторяют "два лося, два лося", а последние поют "пили водку, пили водку". Три-четыре!
— А-у-а-у-а-у-а!!! — вразнобой зашумела поляна.
Шопин ударил по клавишам и запел. В разгар песни на сцену выполз бородатый парень — голый по пояс, в измазанных глиной штанах. Публика встретила его радостным ликованием, а Шопин кивнул ему, подвинулся вправо и начал колотить по клавишам еще энергичнее. Парень оглядел сцену невидящими глазами, заслонился рукой от прожектора и попытался встать рядом с Шопиным. Но пошатнулся, схватился за микрофонную стойку и упал вместе с ней на тела под сценой.
— Берегите Володьку, он нам еще пригодится! — буднично кивнул певец, продолжая отбивать проигрыш. — Гамнилины на дороге не валяются!
Толпа немедленно взорвалась хохотом и аплодисментами, Шопин сам рассмеялся шутке и сбился с ритма.
— Мальчики! — негромко раздался за спиной бородача хриплый, но мелодичный женский голос. — Пойдемте, помогите звездолет вытянуть.
Бородач обернулся — перед ним стояла полная грудастая девушка в круглых очках и военной пилотке.
— Надька! Лысых! — Бородач сгреб толстушку в охапку и повис на ней, не замечая напряженного взгляда подруги с рваными коленками.
— Уронишь меня! — рявкнула толстушка так, что бородач сразу разжал обьятия. — Дрондель на своем тарантасе застрял в метеоритном кольце! Пытался пролететь, но застрял. Подтолкнуть надо!
— Подтолкнем! — энергично кивнул бородач и протянул вперед пустую кружку. — А у вас выпить осталось?
— Осталось, — сухо кивнула Надя. — Но тебе уже хватит.
— Не хватит! — Бородач весело качнулся и облокотился на ее плечо. — Сейчас мы выпьем и толкнем Дронделя! На пару с зеленым! Правда, зеленый? Чего молчишь, зеленый?
— Разумеется, так оно и будет, — кивнуло чешуйчатое существо, сидящее на его плече.
— Кто зеленый? — удивилась Надя, подозрительно оглядывая бородача.
— Где зеленый? — насторожилась девушка с рваными коленками.
— Да вот же он сидит! — Бородач кивнул на свое плечо и снова покачнулся.
— Где?!
— Да вот же!!! Ну скажи им, зеленый!
Девушка с рваными коленками и Надежда Лысых молча переглянулись. Лица их вытянулись.
— Весь вечер так бормочет, — пожаловалась девушка с рваными коленками.
Надя понимающе кивнула:
— Если я тебе помогу его до палатки донести, ты мне поможешь звездолет вытолкать?
август 2002, Москва
Эпос хищника
Просто послушай секунду, о'кей? Услышь — это очень важное место! Я смотрел сверху на эту планету. Космонавт над этой землей. И я видел страдания. И войны. И жадность, жадность, жадность. И я подумал: прокляну продажу. Прокляну покупку. Прокляну этот сучий мир, и давайте будем… Прекрасными.
Марк Равенхилл "Shoping & Fucking"Как будто ничего не произошло. Потолок бокса ярко светился, а на оконном экране убаюкивающе кружилась галактика. Сиреневая, безобидная. Одни и те же созвездия медленно плыли по кругу. И тоскливо выла далекая сирена.
— Мамонты — это драконы? — снова промурлыкала Глайя.
— Прости? — Я очнулся и оторвал взгляд от звездного крошева.
— Гигантские вымершие рептилии. Я читал эпос.
— Читала эпос, — поправил я. — Ты существо женского пола! Выражайся правильно!
— Не срывайся, — сказала Глайя. — Все будет хорошо.
Мне стало стыдно. Глайя отлично знала русский язык. Когда механик принес ее на борт в плетеной корзинке, мурчала только «солнце» и "добрый день". Себя называла в третьем лице — «пушистый». Объяснялась жестами, смешно махала толстыми лапками. Русский выучила в первый день полета. Сидела безвылазно за планшеткой в каюте, не выходила даже поесть — мы с механиком носили еду в мисочке. Они жутко талантливы, эти Чужие. Сейчас Глайя свернулась калачиком на холодном пластике медицинского стола и смотрела на меня большими глазами. Мышь размером со спаниеля. Кошка с расцветкой енота. Огромные глаза. Сплошной каштановый зрачок, никаких белков. Как ей не холодно? Я мерз даже в телаксовом комбезе. Хотя ведь у нее мех. Самый теплый мех в мире.
— Мне удобно говорить о себе в мужском роде, — промурлыкала Глайя. — Ведь человек мужского рода. И разум — мужского. И значит все, что делает разум, должно быть мужского рода. Я Глайя из рода ют с планеты Юта. Я изучал ваш эпос. У вас очень маленький эпос, всего несколько тысяч лет. Можно выучить за сутки.
Глайя задумчиво уткнулась мордочкой в лапки. Я отвернулся. Медленно плыли звезды на экране. Отвратительные, холодные. Хотелось закрыть глаза, но тогда пространство заполнит сирена — безнадежная, как зубная боль.
— Сколько тебе лет? — спросил я тихо, просто чтобы нарушить тоскливый вой.
— В переводе на ваше исчисление… — Глайя задумалась, пушистый хвост покрутился вокруг ножки стола. — Хронологически мне шесть земных лет. А социально — около семнадцати.
— Ты несовершеннолетняя?
— Я совсем маленький. Но если бы я вернулся с Земли, выучив язык и эпос, то мог стать совершеннолетним.
Глайя свернула бархатные уши, как два зонтика. Они скрылись в волнах серого меха. Это должно обозначать какую-то эмоцию. Свернула уши. Отчаяние? Печаль? Или ей тоже давит на мозг сирена? Что может быть глупее, чем сирена, пытающаяся сообщить о том, что уже сутки известно и без нее?
— Ты не ответил, — Глайя снова развернула уши, — Драконы — это мамонты?
— Нет. Мамонты — были такие слоны, — объяснил я. — Огромные косматые звери. Древние люди перебили их.
— Почему перебили? — Глайя смотрела громадными глазами.
— Глупые были. — Я отвел взгляд. — Жрать хотелось.
— Я забыл. Вы плотоядные. — Глайя снова задумчиво уставилась на автоклав в углу.
— Драконы — это вымышленные существа, вроде гигантских рептилий, — продолжил я. — Были и настоящие гигантские рептилии, но они вымерли за миллионы лет до появления человека. Никто не знает почему. А драконов по правде не было.
Я вдруг поймал себя на том, что разговариваю с ней как с ребенком. Но ведь это не ребенок…
— Как-то очень запутанно, — сказала Глайя.
А может, и ребенок… Я же не ксенопсихолог. Я бортовой фельдшер самого обычного человеческого корабля. Хвост снова махнул в воздухе. Огромный, белый с черными полосками.
— Слушай, — я глотнул, — а что, если эта чертова сирена… Это значит, что многие аварийные системы в порядке! Может, мы зря волнуемся, уже давно сигнал бедствия…
Глайя мягко плюхнулась со стола на все четыре лапки, и в следующий миг уже сидела рядом с моим креслом.
— Не надо. Мы ведь решили пока не говорить про это? Мы будем рассказывать друг другу сказки про драконов, да?
Все-таки ребенок…
— Но если нас не найдут за двенадцать часов…
— Нет, — Глайя положила теплую лапку на мое колено. — Если разговор ничего не изменит, зачем разговор?
— Незачем, — согласился я и погладил ее спину.
Удивительно шелковистая. У земных зверей не бывает такой шерсти. Приятно сидеть рядом. Просто сидеть и смотреть, как сиреневая галактика нарезает круг за кругом.
— Еще три миллиона лет назад, — начала Глайя, — у нас тоже всюду жили драконы. Они нападали, но предки строили заграды. Есть такое слово — «заграды»? Потом юты размножились, и теперь ящеры живут только в заповедниках. Они не разумные, но в эпосе часто разговаривают.
