Сергей Панарин - ...И паровоз навстречу!
Паровоз.
Словно скопированный с дореволюционных фотографий.
Настоящий, с дымом из трубы, стучащий по…
– Рельсы! – понял солдат. – Иоганн, с дороги! Уйди с дороги!
Коля рванулся к колдуну, тот уже начал произносить заклятье.
Паровоз катился слишком быстро.
Всезнайгель пустил в стальной лоб локомотива огненный шар. Пламя разбилось, облизало черный корпус, рассеялось.
– Прыгай! – завопил парень.
Лавочкин метнулся влево, рыбкой ныряя подальше от скользких рельсов.
Паровоз пронесся мимо, обдавая рядового волной снега – передний щиток лихо рассекал сугробы.
Лязг металла, стук по стыкам, недлинная череда вагонов.
«Откуда ты тут?» – недоумевал солдат. Что-то подсказывало ему затихнуть.
Состав удалялся, не снижая скорости. Коля подождал, потом осторожно встал:
– Иоганн!.. Иоганн!..
Колдуна нигде не было.
Лишь его мешок на снегу.
Рельсы теперь блестели двумя бесконечными лентами. Поезд скрылся за ближайшим холмом.
Парень внимательно изучил сугробы вдоль полотна, только какие уж тут следы! Паровоз все замел.
– Где же Всезнайгель?.. Может быть, его засыпало? – прошептал солдат.
Он рассудил: «Если бы Иоганна сбило, то уж точно не засыпало бы полностью. Если бы он залег сам, то давно бы встал. Следовательно, Колян, он прицепился к поезду».
Лавочкин сгреб мешок Всезнайгеля. Побрел ко входу в туннель.
Рядовой был в смятении. Мысли неслись галопом: «Как же я без Иоганна? Что с ним? А мне – ждать здесь? Идти вслед за поездом? А вдруг до ночи не попадется жилье? В поле или лесу я ночевать не буду. Ждать. А сколько?.. Когда же Знамя восстановит силы? Может, уже? Но оно обещало подать знак. Откуда здесь железная дорога?.. Стоп! Соберись, Колян!»
Зайдя в пещеру, солдат присел в стороне от пути, привалился к гладкой стене.
– Вот, блин, елки-ковырялки! И шпалы ровненько уложены. Все по науке, – проговорил парень, чтобы убить тишину.
Он потер лицо, приводя мозги в рабочее состояние.
«Давай по порядку, – призвал он себя. – Паровоз. Откуда? Вариант первый – изобрели. Невероятно. И слишком уж он похож на наши прошловековые. Отсюда следует вариант второй – мы с Палванычем в этом мире не одни. Дункельонкелю помогает какой-нибудь чудак из нашей реальности. Например, мальчонка, который любит играть в паровозики… Шиза, галимая шиза! Но по-другому не объяснишь. И теперь совершенно ясно, куда направлялось добытое гномами железо».
Рядовой Лавочкин воспрял духом, взбодрился и даже почувствовал голод.
– Я кушаю, значит, существую, – изрек Коля, доставая из своего мешка твердый сыр и сухари, завернутые в тряпицу.
Мешок Всезнайгеля-старшего лежал рядом. Парень извлек из него флягу с водой.
Перекусил, не прерывая мыслительного процесса. «Иоганн обязательно вернется. Не прилип же он к паровозу! Вообще, я не представляю, зачем он заскочил в поезд. Может, решил угнать? – солдат усмехнулся. – Глупости. Он впервые увидел локомотив. Вряд ли он успел понять, что это за зверь. Вон, даже файерболом пульнул. В любом случае я не должен сидеть сложа руки».
Коля закончил трапезу, рассовал остатки сухого пайка по мешкам. С ностальгией вспомнил о волшебной флейте, которую пришлось вернуть троллю. Сейчас цыпленок табака и кружечка доброго эля были бы кстати.
Солдат посмотрел наружу. Нет, не чернел силуэт колдуна. Снег, лес да холмы. Ничего.
Вздохнув, Лавочкин отправился в глубь туннеля. Темнота мешала, но рядовой держался за стену и ступал осторожно.
Шагалось медленно. Парень ощутил, что проходит поворот, а затем далеко впереди забрезжил неясный свет. Сначала Коля принял его за фонарь следующего паровоза, однако было тихо.
Он не считал шаги. Просто понимал, что протопал пару километров, прежде чем свет стал ярким. Незадолго до этого рядовой услышал стук и скрежет. Впереди кто-то работал.
Наконец, он вышел в огромный зал, заставленный ящиками. Ящики были большими – с вагон. Железнодорожная ветка делила гигантское помещение надвое. Создавалось впечатление, будто здесь целые кварталы, заполненные ящиками. Солдат залез на первый, огляделся.
Да, зал поражал воображение. На высоких сводах висели огромные фонари. Край «ящичного города» виднелся вдалеке. Оттуда и доносились звуки размеренных ударов и лязг.
– Значит, нам туда дорога, – пропел Коля.
Спустившись на каменный пол, рядовой потрусил вдоль рельсов, стараясь держаться в тени ящиков. Парень поймал себя на мысли, что высматривает на их стенках надписи наподобие «Не кантовать!». Причем на русском. Было бы здорово…
Впереди началось движение – катали вагонетки. Лавочкин свернул за ящик и столкнулся нос к носу… с собой.
Серая роба. Меч в руке. Тупое выражение лица.
«Клон!» – мгновением позже догадался солдат.
– Тебя не должно быть здесь, – глухим голосом проговорил гомункулус.
– А где мне следует быть?
– В казарме ты должен быть, – так же без интонаций ответил лже-Лавочкин.
– Спасибо, сынок, – язвительно произнес Коля.
– Не понял смысла. Тебя быть не должно здесь.
– Угу, ясно, заладил, как попугай.
Рядовой пошел прочь, внутренне содрогаясь: «Неужели я со стороны кажусь таким тупым идиотом?»
Пробравшись поближе к открытому пространству, Лавочкин принялся наблюдать.
Здесь был сборочный цех. Что собирали, осталось загадкой. Махина, над которой трудились гномы, закованные в кандалы, была частично закрыта материей. За работой маленьких специалистов следил глистоподобный старикашка, плешивый и с жиденькой бороденкой. При нем топтался рыжий заросший бугай. Солдат окрестил его Гориллычем.
Двойники Лавочкина были выстроены цепью по периметру, вероятно, для устрашения гномов.
Старикашка строжился, брызгал слюной и гневно потрясал посохом. Гориллыч откровенно скучал, почесывая косматый затылок и рыча на мелюзгу.
Ни речей глистоподобного, ни рыка амбала парень не слышал – все заглушал грохот, доносившийся из-за длинного ангара. Вагоны разъезжали по веткам. Вдалеке на одной из платформ грузили ящик-переросток.
Мимо рядового промаршировал отряд гомункулусов. Лавочкин запомнил их потешную манеру ходить. «Гуси лапчатые», – хмыкнул он.
Затем Колино внимание привлек ангар, на стене которого готическим шрифтом было начертано: «Страна Преподавателя выше всего!» Чуть ниже и помельче написали: «Колдунизм – высшая стадия развития человечества и гномчества!»
– Ура, товарищи, – прошептал разведчик.
«Все это познавательно и загадочно, – подумал он, – только что дальше-то?»
– Ты! – раздалось за спиной солдата. – Назови себя, бездельник!
У рядового душа в ботинки провалилась.
Он повернулся и увидел старикашку, похожего на глистообразного, но потолще и без посоха.
– Я… – растерялся парень.
– Тупой чурбан, – брезгливо прошамкал старик. – Пойдешь со мной.
Лавочкин поплелся за бородатым, копируя гусиную походку своих алхимических потомков. «Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу», – вспомнилось Коле, когда он понял, что идет к Гориллычу и гневному плешивцу.
Бежать? Поздно. Вот она – площадка. Все как на ладони. Поднимут тревогу, начнется облава. Парень решил рискнуть.
Когда они с плотным стариканом приблизились к махине, глистообразный бросил на них мимолетный взгляд и продребезжал недовольно:
– Ну, и кого ты привел, Мангельштамм? [27]
– Опять бракованный чурбан, Панцер [28] .
Мангельштамм посмотрел на Колю пристальнее, отступил, выронил посох. Бороденка позорно затряслась.
– Ты?.. Ты?.. – Он был умелым магом и мог распознать пришельца из иного мира. – Ты – Николас?!
Плотный отпрыгнул от Лавочкина, точно ошпаренный. А Гориллыч с интересом уставился на Колю. Зубы у рыжего верзилы были кривые и гниловатые.
Солдат набрался храбрости и изрек:
– Да, Панцер. Я явился. Я явился за тобой.
– А! – завизжал плотный. – Он знает твое имя!
– Я и твое знаю, Мангельштамм, – холодно произнес солдат.
– Ох! – Старик впал в ступор.
– Кретин, – прошипел Панцер. – Мы же сами при нем имена употребили!
Однако глистообразный не делал резких движений и выглядел заранее проигравшим. Тем не менее он сглотнул комок, застрявший в горле, и велел Гориллычу:
– Защити меня, убей его!
Двухметровый бугай насупился.
– Заради чего мне это надобно? – пробасил он.
– Падлюка! Ты обязан мне подчиняться!
– Тю-тю-тю! – Рыжий показал веснушчатые ладони. – Я по поводу железа. Мне никоим образом нельзя драться. Я зарок давал.
Плотный стал выходить из пугливо-благоговейного транса. Его глаза забегали, в них появился недобрый блеск – Мангельштамм готовился нанести магический удар.
