Рон Хаббард - Судьба страха
— Что же мне делать? — спросил я.
— Я знал, что вы согласитесь, — сказал Мудур Зенгин. Он очень ловко вытащил у меня из кармана четыре сертификата, положил их на стол и сел. — Вот этот, — заявил он, — мы частично используем для открытия банковского счета для погашения задолженности по кредитным карточкам. А эти, — он поднял три других, — мы положим на ваш текущий счет. Так вот, я распоряжусь, чтобы афьонский филиал Валютного банка выдавал вам любую сумму в турецких лирах и в любое время. А еще вы можете подняться наверх к кассиру и предъявить аналогичное требование…
— Постойте! — вскричал я. — Мне вовсе не нужен счет, когда деньги получают по выписанным чекам. Мою подпись могут подделать! И кто-нибудь может заявиться сюда под видом…
— Нет-нет, что вы! — запротестовал он. — Выслушайте меня. Кассирам сообщат, что только вы можете брать деньги с текущего счета и ставить свою подпись на чеке и только я буду производить калькуляцию. И когда вы его исчерпаете, то сможете просто приехать в Стамбул и дать мне новый сертификат.
О, я почуял тут что-то недоброе, как кошка чует большую и жирную мышь. Это, наверное, отразилось на моем лице.
Уже сидя в кресле, Мудур Зенгин очень твердо взглянул на меня и совсем другим голосом с холодными интонациями банкира проговорил:
— Швейцарцы дали вам только десять процентов в год. Я же могу предложить вам тридцать по краткосроч ным займам и даже больше.
По-моему, я понимал, что происходит. Он хотел, чтобы я отдал ему весь свой сейф. Я открыл рот, собираясь возразить, но он поднял руку:
— Они вполне могли бы вам дать от тринадцати до восемнадцати процентов. Но ничего. Ваша прибыль по швейцарским процентам составляет более двух миллионов долларов в месяц, поэтому оставьте все как есть. Главное, золото там в безопасности. Кредитным компаниям вы должны около трети миллиона долларов, которые я гарантировал выплатить, плюс чек, оплаченный мною «Соковыжималке». Мне не хочется даже делать вид, что я вмешиваюсь в отношения между вами и этой наложницей. Но мой вам совет: прекращайте пользоваться кредитными карточками, пусть она обращается за деньгами к вам. И оставьте на мое попечение остающиеся миллион семьсот тысяч долларов. Сомневаюсь, что в Афьоне вы могли бы истратить столько, сколько задумали. Но даже если ваши расходы дойдут до миллиона лир в неделю — это примерно десять тысяч долларов США, и я не представляю себе, как бы вы могли проматывать такую кучу денег, — мы можем распорядиться вашими долларами, остающимися в этих четырех сертификатах, таким образом, чтобы их становилось больше, а не меньше.
— Действительно? — недоверчиво спросил я.
— Я рад, что вы согласны, — сказал он. — Поступите, как я вам говорю, и вам вряд ли придется в этом году снова открывать свой банковский сейф. Как, впрочем, и в любом году, если, конечно, вам не придет в голову купить всю Турцию.
Я хлопал глазами, ведь в банковском деле многое для меня оставалось загадкой. Зенгин нажал кнопку звонка.
— Я попросил подготовить эти бумаги за время нашего отсутствия. Знал, что вы примете совет старого друга.
Клерк принес их и с ними объемистый тюк, полный турецких банкнот по сто лир, а также очень тяжелый банковский мешок с монетами достоинством в один и два с половиной турецких фунта, и в пятьдесят, десять и пять курушей.
— На турецкие деньги, — продолжал Зенгин, — все еще многое можно купить, если обходить стороной им портные товары. За последние два года инфляция стала отступать. Пачка турецких сигарет стоит сейчас десять лир, а чашка кофе — снова семь. Мне трудно себе представить, как вы могли бы избавиться от этого тюка и этого мешка за одну неделю, но все же вот, получайте, ваше первое недельное пособие, миллион турецких лир, то есть десять тысяч американских долларов. Теперь вы турецкий миллионер и, если пожелаете, будете оставаться таковым каждую неделю. Подпишите вот здесь. Этот парень все-таки не был мошенником. Он действительно помогал мне выкрутиться. Свою долю он, конечно, получит, но и я теперь разбогател как никогда.
Я расписался.
Выходя из кабинета с тяжелым тюком, бечевка которого врезалась мне в руку, и мешком турецких монет, вытягивающим руку из сустава, я чувствовал себя богаче Креза и Мидаса, вместе взятых. А богатый Грис, как это кое-кому скоро предстояло узнать, являлся Грисом чрезвычайно опасным.
Глава 2Бог ты мой, босс, — изумился таксист, — вы что, ограбили этот банк? — Он так и таращился от изумления, подсобляя мне и закидывая увесистый тюк с деньгами в такси.
Мы тронулись, миновали почтовое отделение Буйюк, поплутали по объездной дороге и устремились вверх по крутому подъему к Большому базару. Через каждые пять ярдов таксист приговаривал: «Ну и ну!»
Примерно после тридцать пятого «ну и ну» и многократных ударов такси о ручные тележки, после чего их владельцы яростно грозили нам вслед кулаками, я заметил, что мы движемся в южную сторону и что скоро нам придется взбираться на улицу Ткачей. Не говоря уж о том, что она недостаточно широка для такси, если мы намеревались вернуться в Афьон, нам бы вообще следовало ехать в противоположном направлении, чтобы перебраться через Босфор в азиатскую Турцию.
— Эй! — окликнул я таксиста, заглушая вопли пешеходов. — Ты не туда едешь!
Он нажал на тормоза и остановился. Да и, пожалуй, как раз вовремя. Такси заехало носом в корзинную лавку, и ее хозяйка барахталась в груде упавших корзин.
— Ну и ну, — проговорил таксист. Он сидел как болван. Я хлопнул его по макушке. Он обернулся, протянул руку через спинку сиденья и попытался поднять лежавший у моих ног тюк с деньгами. — Ну и ну, — повторил он. — Это и правда ваше, офицер Грис?
— Конечно, мое, — отвечал я. — И каждую неделю я могу получать столько же. А теперь давай-ка разворачивайся и поезжай домой! У меня есть дела, а дорога далека — двести восемьдесят одна миля.
В окна машины стучали. Я решил это дело уладить. Опустив одно из окошек, я выставил наружу стволы обреза, направил их в небо и жахнул. Это не возымело желательного действия, наоборот, привлекло еще больше народу. Но моя «аппаратная» выучка крепко сидела во мне. Я сунул руку в мешок, вытащил полную пригоршню жалких турецких грошей и швырнул их над головами собравшихся, целясь как можно дальше.
О чудо! Тут же вокруг образовалось достаточно свободного места, чтобы мы могли развернуться, пока людишки подбирали рассыпавшиеся куруши.
Таксист умело воспользовался ситуацией, и вскоре мы уже ехали своей дорогой.
— Машина! — возбужденно проговорил он. — Она там, в Бейоглу. Держитесь, я вас вмиг доставлю туда.
Такси с ревом промчалось мимо Египетского базара, свернуло в основной поток на подходе к мосту и вскоре уже с грохотом неслось по мосту Галата, отделяющему Золотой Рог от Босфора.
Проехав вереницу фабрик, изрыгающих дым, и покружив по каким-то сомнительным переулкам, мы наконец очутились в местечке, бывшем, возможно, когда-то поместьем, но теперь — gecekondu, что означает «заложенный ночью» и представляет собой поселок из самых захудалых лачуг, построенный на государственной земле с целью ее приобретения.
Пробуксовывая в грязи и мусоре, такси приблизилось к тому, что когда-то, возможно, было конюшней, но теперь скреплялось воедино главным образом хибарками из листового железа, которым это строение служило задней стеной.
— Позвольте, я буду вести переговоры, — попросил таксист Ахмед. — И набросьте-ка на тюк с деньгами куртку или еще что-нибудь. — Он вышел из такси и приблизился к двери.
Я сделал то, что он просил. А кроме того, глядя на субъектов, ошивавшихся вокруг, перезарядил свой обрез. Боги, вот это были трущобы!
Вскоре таксист вернулся и сделал знак, чтобы я вылезал. Тщательно заперев машину, он зашептал:
— Вот что, не издавайте никаких криков восторга и ничего такого. Это настоящая находка. Когда-то это поместье принадлежало генералу. Он был очень известный человек. У них нет никакого представления о ценности машины, поскольку ее покупали тогда, когда лира стоила в сто раз меньше того, что она стоит теперь. Поэтому не надо кричать «хуццах». И фуражку в воздух бросать не надо. Торговаться предоставьте мне.
Я согласился. Пригнувшись и пройдя сквозь каменный полуобрушившийся туннель, мы вошли в темное помещение. Послышалась громкая возня и пронзительный птичий крик. Вокруг с шумом летали встревоженные куры. Мои глаза постепенно привыкли к мраку, и я различил какой-то массивный корпус, покрытый ветхим армейским брезентом. И этот брезент был сплошь усеян куриным пометом. Справа я услышал нечто вроде злобного хихиканья. Там стоял древний старикашка с носом, как птичий клюв, и совершенно беззубый. Смех его мне напомнил о дьяволе Манко.
