Гарднер Дозуа - Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк
Грузовик сотрясается, переключаясь на другую скорость, и прокатывает мимо некоторых из нас. Барон, Билл, Тони, Ирма выглядывают на нас из окна или не выглядывают, и машина проходит мимо нас. Прицеп дюралевый. Всегда.
Я чувствую, что мы в замешательстве. Еще никогда от нас не откалывалась такая большая часть самих себя. Решение позвонить по телефону убавило нас на шестую часть. Оставшиеся колеблются, не зная, что предпринять.
Другие из нас запоминают номер на полуприцепе Барона, тоже уходят искать телефон и исчезают.
* * *В детстве у нас был котенок по имени Кокосик. Во всех измерениях у него была та же кличка. Он любил лазить по деревьям и иногда не мог спуститься обратно на землю. Однажды он забрался на самую вершину клена перед домом, и мы догадались, что он там наверху только по его истошному мяуканью.
У отца не было желания лезть на дерево.
— Сам сумеет как-нибудь, ну или…
Мы ждали под деревом до темноты. Мы знали, что, если полезем наверх, это кончится падением. Некоторые из нас пробовали, и потерпели неудачу, и исчезли, сломав себе руку, ногу, кисть или даже шею.
Мы ждали, даже на ужин не пошли. Вместе с нами там были соседские дети, одни потому, что любили Кокосика, а другие затем, чтобы чем-нибудь развлечься. В конце концов поднялся ветер.
Мы увидели, как один Кокосик упал, задевая темно-зеленые листья, и сломал шею о тротуар в нескольких шагах от нас. Нам стало жалко его до слез, но остальные из нас тем временем сновали, вытянув руки, и мы поймали котенка на лету и опустили мягко на землю.
— Как это у вас получается? — спросил кто-то в миллионе измерений.
Я понял тогда, что я не такой, как все.
* * *Мы отступаем на тротуар и ждем, когда грузовик проедет мимо, ждем, чтобы увидеть номерной знак и потом позвонить в полицию, не называя себя. У полиции будет возможность остановить Барона, перегородив дорогу. Они смогут перехватить его на выезде, в нескольких километрах от города на 23-й автостраде. Если они поверят нам.
Если Барон не убьет девушку до этого. Если она еще не убита.
У меня все внутри переворачивается. Не хочется думать о том ужасе, который пережила девушка, который сейчас переживает.
Сообщить в полицию номерной знак — этого будет мало.
Мы выходим на проезжую часть и машем рукой, чтобы Барон остановился.
* * *Когда-то мы встречались с женщиной, красивой женщиной, чьи каштановые волосы падали до пояса. Мы встречались несколько лет, и в конце концов состоялась помолвка. В одном из измерений, только в одном, она начала меняться, стала раздражительной, затем чересчур восторженной, потом просто пустой. Остальные из нас наблюдали с ужасом, как однажды она замахнулась на нас ножом, — только в одном измерении, тогда как в миллионе других случаев она сострадательно дотаскивала нашу икающую плоть прочиститься над кухонной раковиной.
Она не могла понять, почему я расторг помолвку. Но ведь она не знала всего, что знал я.
* * *Грузовик сотрясается от резкого торможения. У Барона слетают наушники с мини-микрофоном и ударяются о ветровое стекло. Он вцепился в рулевое колесо, так что мускулы вздулись от напряжения.
А мы, бросив продуктовую сумку на обочине, стоим на его пути, мы медленно поднимаем и опускаем руки — вперед и назад.
В каком-то небольшом количестве измерений грузовик со своим тракторным прицепом расплющивает нас, и мы потрясены моей смертью. Но мы знаем, что его привлекут за это. Наверно, за неумышленное убийство пешехода, и тогда они обнаружат девушку. Однако почти во всех случаях тягач Барона замирает в нескольких дюймах он нас, в нескольких футах.
Мы смотрим поверх хромированного радиатора и женской головы, украшающей капот, словно на старинном океанском паруснике, и встречаемся взглядом с Бароном.
Он тянет руку вверх и пускает в ход клаксоны на крыше кабины. Мы зажимаем уши руками, и в нескольких измерениях мы отступаем, оглушенные, на тротуар, очищаем дорогу, и Барон врубает первую передачу и катит с грохотом дальше. Но обычно мы остаемся, стоим на месте.
* * *Какая разница, кого выбрали президентом или кто выиграл Большой шлем. В целом для каждого из нас это был один и тот же мир, так что мы существовали совместно, накладываясь один на другого, словно стопка из каждого по отдельности, живущих вместе в карточной колоде.
Каждое решение, которое создавало чуточку новое измерение, создавало и нашего нового двойника, еще одного из почти бесконечного числа моих отражений, и он пополнял еще одной крупицей наш ум и наши знания.
Мы не были богом. Один из нас как-то решил, что стал богом, и вскоре его не стало с нами. Он не мог не разгласить нашу тайну. Нас это не испугало. Кто поверит ему? Теперь, когда он пребывал в одиночестве — ведь из всех нас могло быть не больше двух-трех, кто бы так возомнил о себе, — остальным было не о чем беспокоиться.
Между нами пролегло множество миров.
* * *Наконец клаксоны умолкают; уши заложило, но, подняв глаза, мы видим, что Барон ругается в нашу сторону. Мы не слышим слов, но угадываем по его губам «так твою мать» и «сукина сына». Отлично. Нам и нужно, чтобы он взбесился. Чтобы завести его, мы отвечаем непристойным жестом.
Он наклоняется, лезет рукой под сиденье. Он похлопывает разводным ключом по ладони. Дверь кабины открывается, и он соскакивает на землю. Мы стоим и ждем.
Барон — крупный субъект, весит килограммов сто двадцать и ростом под два метра. Он отрастил живот, но грудь и шея — сплошные мышцы. Черные баки украшают его физиономию, или же он чисто выбрит, или у него усы. Но в каждом измерении его тусклые глаза взирают на нас, как будто мы корова, а он мясник.
Я хрупкого телосложения, во мне семьдесят килограммов и сто семьдесят сантиметров, но когда он замахивается гаечным ключом, мы ускользаем от удара, как будто зная, куда он упадет. Мы и в самом деле знаем, так как в сотне других случаев ключ раскалывал нам череп, этого достаточно, чтобы точно знать, куда он метит.
Он замахивается, а мы снова увертываемся, и еще два раза, и каждый раз несколько наших двойников приносятся в жертву. Нам вдруг становится не по себе от этих потерь. Мы вмещаем сознание всех миллионов себя самих. Но каждый из нас, кто умирает, — это осязаемый миг, утраченный навсегда. Каждая смерть умаляет меня.
Нам больше нельзя полагаться на полицию. Мы должны спасти как можно больше самого себя.
Мы снова увертываемся и уклоняемся от ударов: благодаря своим жертвам мы танцуем вокруг него, как будто он партнер, с которым мы упражнялись в паре тысячу лет. Мы забираемся по ступенькам, проскальзываем в кабину, захлопываем дверь и защелкиваем замок.
* * *Во мне соединяются все мои двойники. Я могу мыслить сразу на миллион ладов. Если возникает затруднение, все упирается в то, чтобы выбрать лучшее решение из всех, которые я когда-либо принимал. Я не вижу прошлого или будущего, но я вижу настоящее миллиардом глаз и выбираю самый безопасный путь, тот, благодаря которому я сохраню большую часть самого себя.
Все мои составляющие удивительным образом дублируют друг друга.
* * *В тех измерениях, где кабина оказывается пустой, мы тихо дожидаемся, когда приедут полицейские, сочиняя для них более-менее правдоподобное объяснение, а Барон тем временем прожигает нас взглядом снаружи. Этот вариант уступает место другой картине, где за сиденье засунута связанная девушка, ее кисти туго перетянуты проволокой, а рот заклеен липкой лентой.
В некоторых случаях она мертва, у нее лицо багровое от синяков и ожогов. В других случаях она жива, в сознании и следит за моими движениями воспаленными голубыми глазами. В кабине запах людей, которые очень долго находились вместе, запах совокуплений и крови.
В тех измерениях, в которые Барон увез и изнасиловал эту молодую женщину, он отнюдь не бездействует, стоя на тротуаре: он разбивает окно кабины ударом гаечного ключа.
Внутри кабины не увернешься, так что второй удар приходится мне в голову; череп раскалывается, и я понимаю, что стал одним из принесенных в жертву, одним из тех, кто поплатился жизнью, чтобы остальные из нас спаслись. Но затем я соображаю, что этот удар получили большинство из нас. Всего лишь нескольким удалось уклониться от гаечного ключа. Остальные валятся на спину и отпинывают руку Барона, которая просовывается, чтобы открыть дверь кабины изнутри. Его кисть проскребает по обломкам стекла, он вскрикивает, но все же ему удается отжать запорное устройство.
Я отползаю по сиденью, яростно отбиваясь от него пинками. Здесь у меня нет выбора, и все мы бьемся за свою жизнь, которую можем потерять.
После только одного удара не стало половины из нас. Второй удар уносит треть оставшихся. Вскоре у меня мутнеет в голове. Нас осталось тысяч десять, наверно слабо соображающих. Всеведению пришел конец.
