Марчин Вольский - Агент Низа
– Senor Diablo? – спросил офицер.
– Так точно.
– Вернуть шмотки и вон отсюда! – бросил прибывший подчиненным. Мефф не очень хорошо знал испанский, но жесты, сопровождающие высказывание, были вполне международными. Метис с сожалением отдал баллончик и часы. Об остальном как бы забыл.
– Я капитан Гомес, – щелкнул каблуками офицер, – сеньор президент поручил мне лично опекать вас.
Фаусон подал ему руку и повернулся к пожилому, некогда, видимо, высокопоставленному мужчине.
– Меня зовут брат Мануэль Хименес, – произнес тот на правильном английском. – Буду вашим гидом и переводчиком.
Гомес махнул рукой, что, по-видимому, означало приглашение выйти, и двинулся первым. Некоторое время они шли по темному коридору, который вывел их на тесный дворик, заваленный посылками, ожидающими, вероятно, таможенного досмотра. Там стоял небольшой бронеавтомобиль, раскрашенный веселенькими пастельными полосками.
– Сначала поедем в отель, – пояснил Хименес, – господин президент, вероятнее всего, примет вас поздним вечером.
Они поехали. В машине не было окон, поэтому втиснутый между офицером и переводчиком Посланец Низа мог самое большее воображать себе трассу поездки.
Шикарный отель «Счастливый Пеон» вздымался на центральной аллее Пунта Либертад, носящей, естественно, имя Э. Кортеса. Это был один из последних подарков, полученных президентом Амарильо от концерна «Интерконтиненталь» взамен за соблюдение полутора десятков прав человека. Шеренги безупречно выряженных боев и кельнеров, бары, наполненные напитками высочайшего качества, прелестные лифтерши и горничные, автоматы, подающие по желанию и бесплатно требуемые предметы – все вместе оставляло невероятно приятное впечатление, если б не одна мелочь: в отеле не было видно ни одного обитателя.
Синьор Дьябло получил апартаменты с бассейном, правда, недействующим, но, как заверил на безупречном французском метрдотель, по желанию гостя бассейн будет незамедлительно наполнен. Фаусон пожелал, заказал обед в номер и отправился отдохнуть. Ленч оказался отличный, хоть и не походил на произведение местных гастрономов. И, действительно, после долгого копания в вазочке с мороженым в ней обнаружился клочок бумажной салфетки из парижского ресторана. Итак, завтрак был целиком доставлен из Франции. Официантка, миниатюрная благопристойная креолка, пожелала уважаемому гостю приятного аппетита, при этом с таким вожделением поглядывая на шоколадки и ломтики ветчины, что почти физически ощущалось, как ее слюнные железы разбухают до размеров грудей. Мефф заметил это и предложил угощаться. Она воспользовалась приглашением без лишних слов и тут же сжевала плитку шоколада вместе с фольгой. Развеселившийся гость, видя, какую радость он доставил и решив наплевать на обещание не подкармливать туземцев, предложил девушке забрать все, что ей особенно понравилось. Спустя мгновение все содержимое подноса скрылось в пучинах одежд креолки.
– Для детей, – пояснила она.
– Понимаю, у вас временные трудности со снабжением, – догадался Фаусон.
Глаза кортезианки снова сделались настороженными и холодными.
– У нас ни с чем не бывает временных трудностей, – бросила она и быстро вышла.
Мефф решил вздремнуть. Он пребывал словно в полусне, когда его чуткое ухо уловило странный топот за стенкой. Он встал и попробовал открыть дверь в зал с бассейном. Дверь была заперта. Он рискнул туда проникнуть, высунул голову сквозь стену (к счастью, традиционную) и остолбенел. Вокруг бассейна бегала толпа туземцев, приносящих в глиняных кувшинах воду, которую они быстро выливали в бассейн. Наш герой поскорее втянул голову и оглядел апартаменты. В первой комнате у стены стояло несколько автоматов. Он подошел к одному и требовательно произнес: «Жевательная резинка!» Что-то заворчало и изнутри выскочила упаковка с Утенком Дональдом. Мефф не сказал больше ни слова, а энергично поднял крышку ящика. Предчувствие его не обмануло. Внутри скорчившись сидел абориген и с миной загнанной в угол крысы глядел на иноземца. Тот вздохнул и опустил крышку.
Потеряв всякую охоту спать, он подошел к окну. Отсюда раскинулся чудесный вид на обсаженную пальмами аллею, по обеим сторонам которой тянулись десятки отелей, торговых домов, кинотеатров, кабаре и банков. Внешне она не отличалась от улиц крупных городов на большинстве континентов. Недоставало только людей и машин, но это можно было объяснить временем сиесты. Величественный, вероятно железобетонный, Кортес стоял, задумавшийся и одинокий на своем постаменте, украшенном кокосами и головами ягуаров.
Фаусону захотелось прогуляться. Он вышел из комнаты. Уборщицы, суетившиеся в коридоре, вытянулись по струнке. Смуглая ангелица, дежурившая на этаже, затрепетала дежурными ресницами. Не доверяя лифту, он опустился по лестнице в холл. Увидев его, с кресла вскочил брат Хименес.
– Желаете осмотреть город? – догадался он. – Я к вашим услугам. У нас здесь есть несколько истинных жемчужин архитектуры… Например, кафедральный собор.
– Я хотел бы прогуляться один!
Тень беспокойства пробежала по лицу провожатого.
– Нет такого обычая, – неожиданно сказал капитан Гомес, возникая из-за развернутой газеты. – Город велик, легко заблудиться, кроме того, мы взяли на себя за вас полную ответственность. Что будет, если какой-нибудь недоразвитый скорпион, либо другая пакость появятся на пути Высокого Гостя?
– В проспекте я прочел, что кортезианизм ликвидировал опасных насекомых, изжил проституцию, наркоманию и неравенство, – улыбнулся Мефф.
– Береженого бог бережет! – пресек дискуссию офицер.
Пошли они вдвоем с Хименесом. Вообще-то их, вероятно, было больше. Примерно до половины улицы, отставая на несколько метров, следовал мороженщик с тележкой, а на середине аллеи их «принял» киоск с газетами. Сие означало, что у Меффа, видимо, начались зрительные галлюцинации: всякий раз, когда он оборачивался, киоск стоял, намертво вросши в тротуар, однако постоянно в тридцати метрах за ними.
Хименес с невероятным воодушевлением рассказывал о кортезианском барокко, которое впитало в себя неисчислимое множество богатейших течений национальной культуры, распространялся о давней литературе, о народных обрядах, которые завтра будут показаны гостю, наконец, о достижениях президентства Бандальеро, который прагматизм Первосвященника умело объединяет с отеческим гуманизмом, любовью к поэзии и музыке, а также с прямо-таки невероятным чувством юмора.
– В мире издаются журналы, осмеливающиеся помещать карикатуры на собственных государственных мужей. Мы пошли дальше. Наш сатирический журнал «Акупунктура» помещает исключительно карикатуры Первосвященника.
В этот момент они проходили мимо торгового дома «Все для пеона», витрины которого прогибались под табличками с надписями «Новинка», «Сезонное снижение цен», «Распродажа». Фаусон вспомнил о потере сигаретницы и направился к входу.
– Простите, но если вы намерены наведаться в магазин, следовало уведомить нас об этом за день, – загородил дорогу Хименес.
– Это почему же?
– Местный обычай, имеющий истоком туземные магические обряды. Наше общество проявляет весьма сильную привязанность к традициям, а уважение, которым оно окружает иностранцев, тем более не позволяет обходить многовековые каноны. Впрочем, если вам требуется что-либо, мы доставим прямо в отель.
Они пошли дальше. Еще несколько раз Фаусон пытался свернуть с трассы, но в ресторане как раз был обеденный перерыв, в кафе – отпуск, а в кино шел фильм, дублированный на местный язык, так что незачем было и входить.
– А может вы хотели бы побеседовать с простым гражданином нашего города? – спросил предупредительный чичероне.
– Охотно.
Совершенно случайно на пустынной до того улице вдруг появился ведущий ослика мужчина с каменным лицом старой индианки.
– Спросите, что его сюда привело, – сказал Агент Низа.
Хименес не успел рта открыть, как пеон сам заговорил на отменном оксфордском.
– Меня зовут Альберто Ибаньес, я крестьянин провинции Москитос. До Кортезианской Весны я был тупым безземельным, безграмотным мужиком, теперь я – последователь веры, осознающий свои задачи, права и обязанности. До Кортезианской Весны единственным моим достоянием были дети. Сейчас у меня есть осел и серьезная надежда приобрести через три года второго осла, взносы я уже сделал. По проблеме хлопка я уже достиг производительности в пять тысяч кальсон и нижних рубашек с гектара…
Мефф прервал поток его излияний и снова спросил, что привело его на столичную прогулку. Туземец поклонился и сказал:
– Меня зовут Альберто Ибаньес, я крестьянин провинции Москитос…
Следующий случайный собеседник, седовласый мулат под пятьдесят, обратился к гостю, не дождавшись вопроса:
– Меня зовут Роберто Мензурес, я работаю стрелочником на распределительной горке номер триста сорок два. Я родом из бедной крестьянской семьи, которая делила кокос на четыре части, а устриц и шампанского не знала даже по рассказам. Благодаря Первосвященнику мне удалось выйти в люди. К тому же несколько раз. Ибо как мы говорим в нашем узком железнодорожном кругу: «Кортезианизм – семафор, открывающий путь в светлое завтра, надо только уметь поднять руки».
