Кир Булычев - Великий Гусляр
— Бегу, — ответил Грубин, сделал стойку на руках и на руках же пошел через улицу к двери, потому что у него были сильные руки и когда-то он имел первый разряд по гимнастике.
Милица угощала гостя соленьями, коржиками, повидлами — кушаньями вкусными, домашними, старушечьими. Забывала, где что лежит, и смеялась над собой. Многолетние запахи комнаты умчались в открытое окно, будто только того и ждали.
В комнате было солнечно и прохладно.
— Сначала выкину всю эту рухлядь, — говорила Милица. — Вы мне поможете, Александр Евдокимович? Я давно собиралась, но, когда так стара и немощна, приходится мириться с вещами. Они с тобой старились и с тобой умрут. Теперь все иначе. Я неблагодарная, да?
— Почему же? — удивился Грубин. — У меня вообще никогда вещей не было. А это правда, что Степан Разин вас чуть не кинул в реку?
— Не помню. Только по рассказам Любезного друга. Я думаю, что не стал бы.
— Наверное, не хотел, — сказал Грубин, стесняясь в присутствии такой красавицы своей неприглядности и лохматого вида. — Его казаки заставили.
— Ревновали, — поддержала его Милица.
Она, проходя по комнате, не забывала поглядеть в зеркало. Очень себе нравилась.
Грубин отчистил ногтем застарелое пятно на брюках, отхлебнул крепкого кофе из старинной чашечки и заел коржиком. Есть он тоже стеснялся, но очень хотелось. Милица, как ящерка, за столом усидеть не могла. Она вскакивала, поправляла что-то в комнате, составляла на пол горшки с цветами, потом распахнула комод и вывалила на пол платья, салопы, пальто, платки. На минуту комнату окутал нафталиновый чад, но его быстро вытянуло на улицу.
— Это выкинуть и это выкинуть, из этого еще что-то можно сделать. А когда откроются газетные киоски, вы мне купите модный журнал?
— Конечно, хоть сейчас пойду.
Грубина удивляло, что в Милице начисто нет прошлого. Будто она никогда не ходила в старухах. Сам он груз лет ощущал. Не сильно, но ощущал в душе. А Милица словно вчера родилась на свет.
— Я вам нравлюсь? — спросила она.
— Как? — Грубину давно никто не задавал таких вопросов.
— Я красивая? Я привлекательная женщина?
— Очень.
— Вы пейте кофе, я еще налью… Я за ширму пойду и примерю платье. Вы не возражаете?
Грубин не возражал. Он был в трансе, в загадочном сладком сне, в котором поят горячим кофе с коржиками.
Из-за ширмы Милица, роняя вещи и шурша материей, продолжала задавать вопросы:
— Александр Евдокимович, вы бывали в Москве?
— Вы меня Сашей зовите, — предложил Грубин. — А то неудобно.
— Очень мило, мне нравится этот современный стиль. А знаете, несмотря на то что мы с Александром Сергеевичем Пушкиным, поэтом, были очень близки, он всегда обращался ко мне по имени-отчеству. Интересно, правда? И вас тоже Сашей зовут.
Грубин мысленно проклял себя за невоспитанность. Даже не так поразился знакомству Милицы Федоровны, ибо знакомство было давним и ничего удивительного при ее возрасте и красоте в этом не было.
— Надо будет, Милица Федоровна, — сказал он официальным, несколько обиженным голосом, — пойти к Елене Сергеевне. Посоветоваться.
— Правильно, Сашенька, — засмеялась серебряным голосом из-за ширмы Милица. — А вы меня будете называть Милой? Мне так больше нравится. Ведь мы живем в двадцатом веке.
— Конечно, — ответил Грубин. Он продолжал еще обижаться, и это было приятно — обижаться на столь красивую женщину.
— Я только кое-что подгоню по себе. Ничего не годится, ну ровным счетом ничего. Потом поедем.
— Чего уж ехать. Десять минут пешком.
— А вы, Сашенька, инженер?
— Почему вы так решили? У меня образования не хватает. Я в конторе работаю.
Грубин говорил неправду, но эта неправда относилась к прошлому. Он знал, что с сегодняшнего дня он уже не руководит точкой по сбору вторичного сырья. Он скорее инженер, чем старьевщик. Прошлое было его личным делом. Ведь Мила тоже была старухой-домохозяйкой. А это ушло.
Милица вышла из-за ширмы, неся на руках платье. Она разложила его на столе, оттеснив Грубина на самый край, достала ножницы и задумалась.
— От моды я отстала. Придется будить Шурочку.
— Да, Шурочка, — вспомнил Грубин. — Она за вас обрадуется.
19
Грубин остановился за дверью Родионовых, позади Милицы. Та позвонила.
— Они рано встают. Я знаю, — сказала Милица.
— Вам кого? — спросила, открыв, женщина средних лет, чертами лица и голосом весьма схожая с Шурочкой, из тех женщин, что сохраняют стать и крепость тела на долгие годы и умеют рожать таких же крепких детей. Более того, отлично умеют с ними обращаться, не создавая лишнего шума, волнений и не опасаясь сквозняков.
За ней стояли двое парнишек, также схожих с Шурочкой чертами лица.
— Вы к Шурочке? — спросила женщина. — Из магазина?
— Здравствуйте, — произнесла весело Милица. — Вы меня не узнаете?
— Может, видела, — согласилась Шурочкина мать. — Заходите, чего в коридоре стоять. Шурка вчера под утро прибежала. Я на нее сердитая.
— Спасибо. Мы на минутку. — Милице было радостно, что ее не узнали.
— Ваша дочь здорова? — спросил из полутьмы коридора Грубин.
— А что с ней станется? Шура! К тебе пришли!
Женщина уплыла по коридору, и за ней, как утята, зашлепали Шурочкины братья.
— Она меня не узнала! — объявила торжественно Милица Федоровна. — А я только позавчера у нее соль занимала.
Шурочка, заспанная, сердитая после домашнего выговора, выглянула в коридор, приняла при плохом освещении Милицу за одну из своих подруг и спросила:
— Ты чего ни свет ни заря? Я еще не проснулась.
— Не узнала! — воскликнула Милица. — И мама твоя не узнала. А его узнаешь? Пойдите сюда, Сашенька.
Грубин неловко ухмыльнулся и переступил раза два длинными ногами.
— Мамочки мои родные! — ахнула Шурочка. — Товарищ Грубин! Неужели в самом деле подействовало?
— Как видите, — ответил Грубин и повернулся, медленно и нескладно, как у портного.
— А как остальные?
Шурочка говорила с Грубиным, а на Милицу даже не смотрела.
— Остальные? — Грубин хихикнул и подмигнул Милице. — Про всех не скажу, а вот одна твоя знакомая рядом стоит.
— Какая знакомая?
Шурочка наморщила лоб, поправила челку, приглядываясь пристально к Милице. Но все равно угадать не смогла.
— То ли меня разыгрываете, то ли я совсем дурой стала…
— Я твоя соседка, Бакшт, — прошептала Милица. — И ты мне нужна. Как сверстница.
— Ой, мамочки! — вырвалось у Шурочки. — Этого быть не может, я сейчас умру, если вы меня не разыгрываете.
— Полно, душечка, — сказала Милица. — У меня на стенке висят акварели. Я там очень похожа. Пошли, время не ждет. Надо уходить, а я без платья. Не в салопе же мне ходить по улицам. Мне придется сообразить что-нибудь из обносков.
— Чудеса, да и только, — говорила Шурочка. — Пойдемте на свет.
Тут она от волнения совсем перестала выговаривать знаки препинания.
— Мы сейчас у меня какое-нибудь платье возьмем, — предложила она, входя в комнату с Бакшт и подводя ее к окну, чтобы разглядеть получше. — Конечно это вы и я отсюда вижу что на акварели это тоже вы но с товарищем Грубиным меньше изменений теперь наука сделает громадный шаг вперед и стариков вообще не будет а с платьем мы что-нибудь придумаем мое возьмете вы тут подождите а я утащу одно наверное подойдет чего возиться только чтобы мама не увидела…
И Шурочка испарилась, исчезла, только слова ее еще витали несколько секунд в комнате.
— Ну вот, — сказала Милица. — Разве она не прелесть?
— Вы обе прелесть, — ответил Грубин, смутился и подошел к окну.
Он вдруг вспомнил, что Мила как-никак персидская княжна и была знакома с Александром Сергеевичем Пушкиным.
20
Савич сидел за столом, слушая, как щебечет Ванда. Он уже все осознал и готов был себя убить. И Ванду, разумеется, тоже. Не прожив и часа молодым, он уже изменил Елене вновь. И снова с Вандой. Как же это могло случиться?
Он же специально пил зелье для того, чтобы жизнь пошла по иному пути.
— Никитушка, — Ванда подкралась сзади и поцеловала его в затылок, — я так соскучилась по твоим кудрям, лет тридцать их не видала. Тебе кофе со сливками?
— Все равно, — сказал Савич.
— Сейчас гренки будут готовы. Ах ты мой донжуанчик! А я просыпаюсь — в кровати насильник. С ума можно сойти. А никому не расскажешь. Вот бы покойная мама смеялась!
Ванда носилась по комнате легко, как настоящая нимфа. Правда, теперь Савич уже понимал, что для нимфы она слишком крепка телом и широка в бедрах. Впрочем, кто их видел, этих нимф?
