Александр Сивинских - Участь кобеля
— А почему пешком? — спросил он вдруг.
Василиса ухмыльнулась.
— Как ты попался?
— На рыбалке. Во сне скрутили.
— Ты рыболов-спортсмен? — проявила живейший интерес Марфа.
— Скорее браконьер. Хариуса промышлял. Оттого и забрался в глушь. Не хотел попасться рыбинспекции. Так почему вы не на транспорте?
— Ты ловишь рыбу, мы — андроидов. Если не ошибаюсь, хариус — очень осторожная рыба?
— Понял, — сказал Виктор. Помялся в нерешительности и наконец спросил: — А вы, наверное, и есть знаменитые Дикая Амазонка с Бурой Сукой? Я читал про вас. Круто!
Редкой все же сволочью был покойничек Кокорин! Василиса положила руку Виктору на плечо, остановила и почти без замаха ткнула кулаком в живот. Виктор, сдавленно охнув, осел.
— Ее зовут Марфа, — отчеканила Дикая Амазонка. — Меня — Василиса. А ты с этого момента и до тех пор, пока я не отменю распоряжение, получаешь партийную кличку Герасим.
— Это тургеневский персонаж, — оскалилась во всю пасть Марфа. — Глухонемой от рождения.
— Три минуты тебе на отдышку и оправку, — сказала Василиса. — Уложись в них.
На ужин пришлось размочить аж четыре пакета гречки с мясом. А хлеба какая прорва ухнула? Это ж авария полная! В спальник Василиса забралась сердитой, как мегера. И, само собой, долго не могла заснуть. А когда наконец задремала, Виктору приспичило поболтать с Марфой. По душам. Разбудили, понятно. Василиса совсем было собралась рявкнуть на них через три колена — заступать на утреннюю стражу не выспавшейся больно уж хреново, — но уловленный обрывок вопроса почему-то ее заинтересовал. Неужели потому что ее в первую очередь заинтересовал этот… браконьер? Да нет, фигня, сказала она себе.
И навострила ушки.
Голос собаки, пытающейся говорить шепотом, звучит странно. Если не выразиться сильней. Мурашки по коже. Василиса-то до сих пор не вполне привыкла, а каково Виктору? Крепкие у парня нервы, с неожиданным удовольствием отметила Василиса.
Парень с крепкими нервами допытывался у псины:
— Колись, хвостатая: правда, что амазонкам заказано общество мужчин?
— Как правило, — ответила Марфа. — Впрочем, нет, не так. Просто амазонка сама решает, когда и с кем ей быть. Сама.
— А если я вздумаю немного с ней пофлиртовать? Поухаживать, а?
— Ради бога. Главное, постарайся не переступить черты безобидного флирта. Ухаживания, ага?
— Ну а если вдруг переступлю? Случайно или по недомыслию. Скажем, ласково похлопаю где-нибудь. Она что, руку мне, положим, сломает?
— Не она, — отрезала Марфа. — Это сделаю я. Спокойной ночи, Виктор.
— Погоди! А вдруг с ней, не дай бог, что случится? Ранение, болезнь. Нога затечет, головка закружится. А я соберусь помочь. Искусственное дыхание, то-сё. Тоже бросишься?
— Буду точно знать, что ты доктор, — нет. Ты доктор?
Виктор, к медицине вплотную прикоснувшийся только однажды, на занятиях по оказанию первой помощи — тогда, тренируясь в выполнении массажа сердца, он вдрызг раздавил грудную клетку манекену, — печально вздохнул:
— Если бы…
— Тогда вешайся, — с очевидным удовольствием пролаяла Марфа. Через мгновение она уже вовсю топталась под боком у Василисы, устраиваясь.
— А как же охрана? — встревоженно спросил, подползая на коленках, Виктор. — Кто будет стеречь наш бивак открытый?
— Займись сам, если имеешь желание. — Собака обрушилась на землю с таким шумом, точно ее сбросили с ближайшего дерева. Почуяла, мерзавка, что хозяйка не спит.
— Не очкуй, Витя, — миролюбиво сказала Василиса. — Укладывайся спокойно. Первая смена за Марфой, вторая — за мной. Сильный пол от вахты освобождается. Как слабейший.
— Но вы же обе легли?
Напарницы тихонько засмеялись.
— Если ты не станешь чересчур громко храпеть…
— …или курить эти твои вонючие листья…
— …или пускать ветры…
— …мы и лежа услышим и учуем все, что следует.
— Очень остроумно, — без обиды пробурчал он.
Или была-таки некоторая?..
Выяснилось, что Виктор — спец не по одним только хариусам, а браконьер весьма разносторонний. Принесенного Марфой зайчонка он ободрал и выпотрошил буквально на ходу, практически не испачкавшись в крови и пухе. Затем так же на ходу нашпиговал тушку какими-то подозрительными ягодками, травками, натер солью, завернул в лист лопуха и сообщил, что подготовительные процедуры сооружения легендарного рагу по-охотничьи завершены. Дело за костром. И что дамы уже сейчас должны готовиться проглатывать от восторга языки, облизывать пальчики и тому подобное…
— Облизывать пальчики я готова, — сообщила Марфа. — А ты, Васка?
— Привал по графику через три часа. Не протухнет полуфабрикат?
— Протухнуть-то не протухнет, — расстроенно сказал Виктор, — но свежатинка, она ж всегда вкуснее. Подтверди, псина.
Марфа, вместо того чтоб облаять наглеца за “псину”, только одобрительно замотала башкой. Ну и куда было после этого деваться Василисе? Да и перспектива полакомиться горячей зайчатиной после скудного утреннего чая вприкуску с обезвоженными хлебцами… Между нами, девочками, говоря, такая перспектива вовсе не казалась ей отталкивающей.
— Уболтали, черти, — протянула она с показной неуступчивостью. — Как только обнаружим место посуше…
— Уже! — с энтузиазмом завопил Виктор. — Вон под теми пихтами! Вон гляди… — От избытка чувств он приобнял Василису за плечи. И тут же рухнул мордой в землю.
Сбившая его Марфа преобразилась в какое-то краткое мгновение — шерсть дыбом, клыки напоказ — и неотрывно смотрела в сторону “вон тех пихт”, тихонько рыча.
— Ты чего, лохматая? — попытался вывернуться из-под ее лап Виктор. — Я ж еще ничего такого…
— Заткнись, — приказала сквозь зубы Василиса. — Там андроиды. Лежать, не дергаться, бояться. Понял? Марфа?
— Двое. Мелочь. Чебурашки из игрушечной партии.
— Нас слышат?
— Пока нет. Спариваются. Гранату?
— Чебурашек гранатой? — удивилась Василиса. — Постереги Витю, перестраховщица.
Она в два экономных движения избавилась от амуниции, перехватила “Ангару” под мышку и крадучись пошла к пихтам.
Выстрел был только один. Даже не выстрел, короткая очередь: та-ат! И тут же где-то неподалеку зашуршало, захрустели ветки. Марфа азартно греготнула горлом и метнулась на звук. Вернулась скоро. Пасть окровавлена, глаза блестят.
— Детеныш прятался, — сообщила она вибрирующим от возбуждения голосом. И тут наконец заметила, с каким ужасом смотрит на нее Виктор. — Что? Что, милый? Зайчике! давлю — порядок, а этих — нет?
Виктор молчал.
— Ладно, забирай вещички, двигаем к Василисе.
Когда они подошли, Василиса деловито изучала пасти убитых зверьков. Впрочем, на зверьков они, даже мертвые, походили меньше всего. “Действительно, Чебурашки”, — подумал Виктор. В то недолгое время, когда завести для ребенка чебурашку считала обязательным каждая состоятельная семья, он находился в местах, где игрушки имели приличную скорострельность и калибр. А когда вернулся, малых андроидов уже объявили смертельно опасными — заодно с действительно опасными “большими” или “человеками” — и почти повсеместно уничтожили. Нашлись, конечно, сердобольные родители, которые клюнули на уговоры детишек и выпустили Чебурашек в леса. Кое-какие из этих мам и пап до сих пор мотали сроки. “Сед леке…”
Сейчас Виктор мог хорошенько рассмотреть “живую игрушку”. Полметра ростом, густая дымчато-шоколадная шерстка, нежные ручки с крохотными розовыми пальчиками. Только у самца вовсе не по-игрушечному торчал багровый корешок пениса, а самка… Дьявольщина! Глаза у нее были человеческими. Совершенно.
— Зачем их делали двуполыми? — спросил он.
— Во-первых, детям полезно иметь представление, каким манером продолжается жизнь на планете. Во-вторых, детеныши у них получаются настоящие лапочки. А в-третьих — такое производство гораздо дешевле.
— Они… разумны?
— Гораздо меньше, чем даже я, — сказала Марфа. — Закопаем?
— Сожжем, — решила Василиса. — Так быстрее. И без того уйму времени потеряли.
— Быстрее? — переспросил Виктор, имеющий кое-какое представление о том, с какой скоростью горят трупы.
— У меня имеется пирофор. Хочешь, заодно запечем зайца?
Диковато взглянув на нее, Виктор замотал головой.
— Прости, — сказала она.
…Виктор сидел к месту аутодафе спиной. Лишь иногда оборачивался: посмотреть, скоро ли конец. Палениной почему-то потянуло, когда пламя уже начало сходить на нет. И тогда он, хоть и давал себе зарок, что промолчит, не удержался, продекламировал нашумевшее:
Ревела толпа сквозь дым:
В петлю их, скотов! На кол!
И в брюхо вгоняли им
Беременный пулей ствол.
И каждый из них звал
Искусанным ртом смерть.
И каждый из них стал
Как воздух и как свет…[1]
Марфа как-то неуверенно, тоненько, по-щенячьи — не то осуждая, не то недоумевая — тявкнула на него и рысцой побежала к Василисе. Искательно заглянула в глаза. Неизвестно, что разглядела там собака, однако хвост ее ушел далеко под брюхо, а спина бессильно прогнулась.
