Далия Трускиновская - Я объявляю им войну
— Закопать, говоришь?! — Илейка потопал по твердокаменной черной земле. — Эту каменюку и ломом не прошибешь!
— А вот что! Братики, тащите все обратно! Мы дверь-то в махину завалим, всякой дрянью закидаем! — додумался Ванюшка.
Дряни вокруг было много. Нашлись большие железные короба, из которых разило неимоверно. Решив, что никто к ним по доброй воле не притронется, сынки приволокли их пять штук — столько, сколько нашли в кирпичной загородке, — и нагромоздили перед махиной. Боярин смотрел и одобрительно кивал.
— А теперь, мил-человек, веди нас к вашему эмиру, — сказал Ванюшка. — Отблагодарим.
— А это классный ходильник, — ответил мужик, затянутый в кожу. — С такими фрикозаврами меня не заглумотят! Бизонья Дочь захочет на них потаращиться — тут-то я ее, герлушечку… А не сиди у Большого Костра!
Бояриново семейство выстроилось привычным образом: впереди боярин, ведущий за руку боярыню, за ними по росту — сынки.
— Пошкандыбачили, — сказал мужик в коже.
Тут в темноте загорелись два белых глаза, каждый — с миску для щей. Эти глаза приближались по дуге, и приближались очень быстро. Кожаный мужик едва успел оттолкнуть боярина.
— Беси, ах, беси! — заголосила боярыня. — Батюшка Никола-угодник, сохрани, оборони… слева и справа!.. Стань передо мной, стань за мной…
— Мерс, — вдруг сказал кожаный мужик. — Клянусь бизонами, мерс! Натуральный! Четырехколесный! Как в музее! Белый, Бизоном клянусь и мамой его! Как он сюда попал? Матушка-Бизониха, как это?..
Он достал из-за пазухи малую шкатулку, откинул крышку, и изнутри пошел свет. Но кожаный мужик, не пугаясь, как будто так и надо, стал тыкать в нутро шкатулки пальцами.
— Дух Великого Предка! — вдруг заголосил он. — Назад проскочить надо на пятьдесят по диагонали! Пятьдесят! Бизоний навоз!
— Куда тебе еще проскочить? — спросил Никишка.
— Назад по хроноватой шкале… Так они мне ее отградуичили! Пятьдесят, да еще по диагонали! Ее еще и на свете же нет! Все, все, отстреливаюсь…
— Хм! — грозно сказал боярин.
— Куда?! — взревели братцы, и Ванюшка с Илейкой, не сговариваясь, с двух сторон цапнули кожаного мужика за жесткий шиворот. — К эмиру нас веди, шпынь ненадобный! К самому турецкому эмиру!
Глава 4
Турецкий эмир завел странные порядки. Понастроил светящихся минаретов и поселил в них множество муэдзинов, чье пение доносилось из окон. Муэдзины, видать, были молодые и неопытные, пели — кто в лес, кто по дрова, перекрикивая барабаны, дуделки и сопелки. Но глотки они имели мощные.
— Тьфу, — сказал боярин.
— Так где тут эмирский дворец? — спросил Ванюшка кожаного мужика и встряхнул его за шиворот.
— Не знаю, ничего не знаю! — жалобно отвечал тот. — Отпустите во имя всех Бизонов!
Шкатулочку, из которой шел свет, у него отняли, захлопнули и дали нести боярыне — целее будет.
— Жрать хочется, — признался Илейка. — А нешто в потемках хоть какой кабак сыщешь? Переждать надобно до света.
— И к эмиру ломиться среди ночи тоже плохо, — Никишка вздохнул. — Орешков я взял, в дороге потешиться, еще горста осталась. Батюшка?
— Тьфу, — буркнул боярин.
— Во, во! — закричал Ванюшка. — Дворец-то — вот он! Идем, идем!
Чтобы попасть к эмирскому дворцу, нужно было пересечь широченную чернокаменную дорогу. Но, едва на нее ступили, вдали завыло. Белоглазое чудище, похоже, сидело в засаде и понеслось к путешественникам с сатанинской быстротой. Едва успели отскочить, а чудище, очевидно, с разбега не смогло остановиться и скрылось во мраке.
— Бумер, — уныло сказал кожаный мужик. — На автоистории в читалке пикчу видел. Четырехколесный! Пикчу видел, в натуре — никогда…
Дворец был изумительной красоты — широченный, со светящимися стенами и с огненными буквами по краю крыши.
— Батюшки мои, а там не пекло? Не преисподняя? — спросила, забеспокоившись, боярыня.
— Тьфу, — определил свое отношение к пеклу боярин.
Тут из кустов к обочине вывалились два человека, одетые в тускло-зеленое, причем такого цвета были даже онучи, намотанные на худые ноги. Зато каждый держал в руке обнаженную саблю, а на головах у них были остроконечные шапки с большими красными фигурами.
Фигуры эти привели Илейку в смятение. Их чертили Гансишка с Франсишкой, пытаясь увлечь отрока в чернокнижие, и именовали пентаграммами.
— Здесь немцы… — прошептал он. — Чернокнижники… Может, наших злодеев помогут найти…
— И на кол, — продолжил невысказанную мысль Ванюшка.
Два человека с саблями подошли к путешественникам и обратились к ним по-простецки, даже не поклонившись:
— Эй, пролетарии! Чой-то мы заблудились малость. Где тут у вас гражданская война?
— Не ведаем, где война, — отвечал Ванюшка. — Мы во дворец к эмиру.
— Так мы в Туркестан залетели! Здорово! Тут-то мы им и покажем кузькину мать! — обрадовались люди с саблями.
Дальше ко дворцу пробивались вместе. Дорогу перебежали, таща за руки боярина с боярыней. Дали в рыло пьянюшке, который выскочил из-за угла, чего-то прося, а чего — так и не поняли. Наконец оказались перед входом.
— А стража где? — спросил Никишка.
— Ой, что-то мне все это не нравится, — отвечал ему новоявленный приятель с саблей.
Стоило приятелю сделать два шага вперед, как стена разделилась на половины, и эти половины разъехались в стороны, показав нутро дворца.
— Беси, беси! — заголосила боярыня.
— Тут не беси, матушка, а шайтаны, — объяснил грамотный Илейка. — Ну, пошли, что ль, благословясь, к эмиру! Веди, бизоново отродье!
Глава 5
Изнутри эмиров дворец был подозрительно пуст. Здоровенный просторный покой со страхолюдными картинками, к стенам подвешенными, должен был кишмя кишеть турками в пестрых халатах. Но к путешественникам выскочил один-единственный человек. Был он в коротком рябом кафтанишке, расшитом лалами и смарагдами, с белыми волосами и кроваво-красными губами.
— Наконец-то! — закричал он. — В пробку, что ли, попали? Бежим, бежим, только вас все ждут! Санек, это мои!
Бритоголовый, как положено турку, Санек выглянул из приткнувшейся у дверей будки.
— Говорили — пять будет, а их тут восемь, — сказал он.
— Восемь? Ну да! Они же своего гримера взяли! — сообразил, глянув на кожаного мужика, человек с кровавым ртом. — Видишь — из постели выдернули, силком притащили! Санек, да не цепляйся ты! У нас график летит! Бежим, бежим!
— Через мой труп, — сказал Санек и полез из своей будки.
Тогда человек с кровавым ртом схватил боярыню за свободную руку и потащил за собой. Боярин, растерявшись от непотребства, разжал ладонь, и боярыня с визгом унеслась, увлекаемая тем человеком, который был, скорее всего, турецкой нечистой силой, но не шайтаном, потому что беловолосых шайтанов не бывает.
Пока Санек выбирался на волю, ругаясь вполголоса, потому что будка была ему узка и жала в плечах, вслед за боярыней вбежал в длинный коридор боярин, за боярином — Ивашка с Илейкой, не отпускавшие кожаного мужика, за ними — Никишка, а уж за Никишкой — два молодца с саблями, голосившие:
— Но от тайги до Британских морей
Красная армия всех сильней!
За поворотом коридора был дверной проем, но вместо двери — суконное черное портище. Туда была втянула боярыня, а за боярыней влетели прочие путешественники и вмиг обалдели от шума.
— Ух! — выкрикнул боярин и зажал себе уши.
— Это турецкое войско в поход собирается! — догадался Ванюшка. — Стрелец Петрушка Беспробудный сказывал — как идут в поход, в тулумбасы бьют и шум на семь верст подымают, чтобы враг бежал!
— Нет, — сказал Никишка, — это не на войну они идут! Гляньте!
Сверху свисали длинные черные портища. В просвете меж ними путешественники увидели эмиров гарем. Полуголые девки отплясывали в ярко освещенном покое под грохот, высоко задирая ноги.
— Батюшки, до чего тощи… — прошептал потрясенный Ванюшка.
Боярину, более двадцати лет назад повенчавшемуся на самой дородной девке, какую только могли сыскать свахи, дородство, видать, поднадоело.
— Ух! — воскликнул он, глядя на трясущих прелестями девок. — Ух!..
И вдруг он увидел посреди их хоровода свою боярыню. Кто-то выпихнул ее в покой, и она ошалело вертела головой, боясь шаг ступить.
— Стоп-стоп-стоп! — загремел нечеловеческий голос. — Почему боярыня без подноса?
Грохот смолк, девки остановились.
— Авессалом, ставь на поднос бутылки, да с умом! — велел громоносный голос. — На первый план «Президентскую», они сразу за рекламу платят! Камера! Наезжай!
Тут раздался визг.
Визжала полуголая девка, которую боярин радостно облапил.
Дальше началось столпотворение.
— Моя! Мне ее эмир в гарем пожаловал! — вопил боярин, держа девку одной рукой, а второй — размахивая тяжелым посохом. — Эмирово подаренье отнимать не позволю!
