Кир Булычев - Осечка-67
Штурм Зимнего дворца, залп «Авроры», а также исторический Съезд Советов будут проведены в течение вечера и ночи с 7-го на 8 ноября 1967 года. По завершении Съезда Советов, который поставит точку на победе большевиков и провозгласит декреты о земле и мире, по Центральному телевидению выступит лично Генеральный секретарь Коммунистической партии СССР товарищ Леонид Ильич Брежнев, который поздравит советский народ с победой революции.
Начинает играть революционная музыка.
Раиса Семеновна подходит к динамику и уменьшает громкость.
Колобок. Зося, чего ты медлишь? Разве не видишь, какое значение придается нам в Москве? Беги, звони маме, чтобы ребенка из садика взяла.
Зося. Боря, а может, в следующий раз?
Антипенко. Товарищ Ильинская, неужели вы не понимаете, что следующего раза в ближайшие пятьдесят лет не будет.
Зося уходит.
Колобок. Семен Остапыч, у меня к вам личный вопрос. Можно как коммунист коммуниста спросить?
Антипенко. Нет уж, лучше ты меня спрашивай как младший научный сотрудник зам. директора по режиму. Спрашивай.
Колобок. Милиция на площади будет?
Антипенко. А куда же она денется?
Колобок. Прямо в форме так и будет?
Антипенко. Еще чего не хватало – в форме! Это же по телевизору снимать будут. Там же представители буржуазии только и ждут, чтобы мы прокололись. Может, тебе и конную милицию пригласить?
Колобок. А кто же будет следить за порядком?
Антипенко. Кому положено, тот и проследит.
Он уходит к себе в кабинет.
Колобок. Ну вот! Такие дела. Да вы понимаете, чем это грозит?
Колобок обращается к закрытой двери и потому не ждет ответа. Хотя ответ приходит – от Симеонова, который вошел в коридор с улицы. Он в мокром плаще. Складывает зонтик.
Симеонов. Чего витийствуешь, Колобок?
Колобок. Это хорошо не кончится.
Симеонов. Ближе к делу.
Колобок. Ты знаешь, завтра ночью намечено взятие Зимнего. Революция. Энтузиазм масс. Ну и так далее.
Симеонов. У тебя нет какой-нибудь новости посвежее – уж мочи нет. Радио включишь – даешь Зимний! Телевизор включишь – все на штурм! А это правда, что в буфете сосиски есть?
Колобок. Подожди ты со своими сосисками! Ты представь себе – будет штурм. На площади – Кировский завод, пенсионеры, сводная колонна обкома комсомола и, конечно же, все ленинградские алкаши.
Симеонов. Эти еще зачем нужны?
Колобок. Они сами придут. Люмпен-пролетариат всегда активно участвует в революциях, надеясь на грабеж и разорение.
Симеонов. Да там на площади на каждого штурмующего по милиционеру в форме и по сотруднику в штатском.
Колобок. Боюсь, что нет. И знаешь почему? Потому что все это снимается телевидением и будет транслироваться на всю Европу. Значит, милицию уберут…
Симеонов. Да не бойся. У нас все просчитано, проверено и перепроверено. Неужели ты думаешь, что мероприятие такого масштаба не находится под контролем органов? Осечки не будет.
Колобок. Ох, не убедил ты меня. А скажи, что будет, когда они ворвутся во дворец?
Симеонов. Как так ворвутся?
Колобок. Так же, как в семнадцатом году.
Симеонов. Колобок, ты анекдот про слона знаешь? Приходит человек в зоопарк и на клетке со слоном читает: «Слон съедает за день полтонны картошки, центнер бананов, помидоров и так далее». Он обращается к служителю и спрашивает: неужели он все это съест?
Колобок. А служитель отвечает: «Съесть-то он съест, да кто ему даст».
Симеонов. Так будет и с революционным народом.
Колобок. А если они ворвутся? Не могут же они дойти до дворца и повернуть обратно? В таком случае штурм Зимнего сорвется!
Симеонов. Отобьемся! (Ему смешно представить такую ситуацию.)
Колобок. Да ты не веселись. Баррикады сделаны на живую нитку, пушки из артиллерийского музея, подарок от Ивана Грозного. Даже винтовки наши на Ближний Восток передали. А кто защитники?
Симеонов. Мы с тобой.
Колобок. Вот именно. Наша комсомольская организация несет ответственность за сохранность Зимнего дворца и всех тех народных ценностей, которые могут погибнуть, если в Зимний дворец проникнет посторонний элемент.
Симеонов. Погоди, Борька! Ты что же хочешь сказать, что товарищей, штурмующих Зимний дворец, в самом деле пускать сюда нельзя?
Колобок. Не дальше вот этого места! (Показывает точку, на которой стоит.)
Симеонов. Ты много на себя берешь, старик. Даже непонятно, с каких ты позиций выступаешь.
Колобок. Я выступаю с позиций патриота Эрмитажа и молодого члена партии. Мы обязаны не допустить хищений, воровства и хулиганства. Это наш долг как членов партии, комсомольцев и просто сотрудников музея. Если толпа бежит брать очередную Бастилию, то ее может охватить массовый психоз.
Раиса Семеновна(она вышла покурить и стоит в стороне). Колобок, следи за своим языком. Он тебя черт знает куда заведет. Ничего себе – психоз на пятидесятом году Советской власти. Учти – здесь тебе не взятие Бастилии, а юбилейное мероприятие. На уровне первомайской демонстрации.
Вмешательство Раисы Семеновны сразу меняет ситуацию. Симеонов из оппонентов тут же переходит в нейтралы.
Симеонов. Черт его знает… может, сходить в райком? Посоветоваться.
Колобок. Ты тоже так думаешь?
Симеонов. У них там должны быть разработки, сценарий, рекомендации из Москвы.
Раиса Семеновна. А я бы не советовала отвлекать товарищей в райкоме от важных дел. У нас есть поручение, мы должны его выполнить. Когда я была комсомолкой, никому и в голову не приходило обсуждать и даже ставить под сомнение решения партии.
Колобок. А я свою позицию не изменю. Это все – наше, народное. Я смотрю вокруг – наши же девушки будут стоять на баррикадах и их будут считать врагами люди там, на площади… это серьезное моральное испытание.
Раиса Семеновна. Ну какие там враги! Что вы несете, Колобок. А еще секретарь комсомольской организации.
Колобок. У нас не только материальные ценности. Мы отвечаем также за наших девчат – за наших комсомолок, экскурсоводов, младших научных сотрудниц – за весь батальон смерти!
Симеонов. Если ты все это начнешь нести в райкоме, то в лучшем случае схлопочешь выговор за паникерство. В лучшем случае…
Раиса Семеновна. Колобок, ты меня иногда пугаешь. В тебе так много не нашего… даже чуждого!
Колобок. Если Грушев там, то я пробьюсь к нему. Он в принципе неплохой мужик.
Картина вторая
Кабинет секретаря Центрального райкома Ленинграда Василия Леонидовича Грушева.
Накурено, шумно. Обстановка несколько напоминает ту, которая изображается в историко-революционных фильмах и на картинах. У двери стоит матрос, который спрашивает пропуск. За столом сидит солдат в папахе, который печатает указательным пальцем. На другом столе – телеграфный аппарат. В сущности, общая картина маленького штаба большой революции может воспроизводиться с различным наполнением, следует лишь иметь в виду, что в Смольном тоже должен быть кабинет. Но там кабинет солидный, без шума и игрового элемента. В значительной степени вся эта суматоха рождается революционным характером самого Грушева, который переживает свой звездный час.
Грушев уже перевоплотился. Он одет в матросскую форму, он не снимает ни на секунду бескозырки с надписью «Потемкин». Секретарь райкома говорит по телефону – перед ним сразу три старинных аппарата. Клара, девица комиссарского типа, протягивает ему бумаги с одной стороны, господин в плохо наклеенной бороде и котелке – с другой.
Грушев. Петропавловка? Нет, не собор мне нужен, коменданта тюрьмы. Товарища Сазончука попрошу. Сазончук? Слушай, сейчас к тебе политзаключенных приведут. Нет, не антисоветчиков! Хороших ребят, наших, советских, из органов и из первичек.
Грушев прикрывает трубку ладонью и протягивает руку Колобку, которого признал издали.
Ругается! Страшный матершинник этот Сазончук. Директор вытрезвителя… Ну что, откричался? Значить приведут к тебе пролетариат. Так вот, постельным бельем не обеспечивай. Не надо, на голом сутки поспят. Потом их освобождать будем. Темницы рухнут, и свобода вас встретит радостно у входа! Слышал? Какой к черту Высоцкий! Ты сколько классов кончал, если Высоцкого от Некрасова отличить не можешь? Ну, то-то.
Звонит другой телефон. Грушев хватает трубку.
Центральный райком слушает. Кто у телефона? Я у телефона! Ну, Грушев! Какие еще проститутки на Невском! Клара, возьми трубку.
