Дуглас Адамс - Долгое чаепитие
В очереди к стойке перед ней был всего один человек, у которого, похоже, были неприятности, — а возможно, он сам олицетворял собой неприятность.
Это был крупный, внушительных размеров мужчина, хорошо, даже, можно сказать, квалифицированно сложенный, но в нем было определенно что-то необычное, что-то такое, что привело Кейт в замешательство. Она даже не могла сказать, что именно в нем было необычного, кроме одного: он никак не мог быть включен в перечень вещей, о которых она размышляла. Она вспомнила, что читала в одной статье, что в главном отделе головного мозга только семь регистров памяти; следовательно, если в то время, когда человек думает одновременно о семи вещах, туда попадает еще одна, то одна из тех семи мгновенно выпадает из его сознания.
Одна за другой в голове у Кейт промелькнули мысли о том, удастся ли ей попасть на самолет до Осло и не было ли лишь игрой ее воображения то, что день казался ей каким-то из ряда вон, о служащих авиакомпаний с их очаровательными улыбками и потрясающим хамством, о магазинах беспошлиной торговли, в которых вещи должны стоить намного дешевле, чем в обычных магазинах, но непонятно почему не стоят. И будет ли сумка натирать меньше, если перевесить ее на другое плечо, и, наконец, вопреки решению не думать о нем — о Жане-Филиппе, уже одна эта мысль включала в себя сразу семь подпунктов как минимум.
Стоявший перед ней мужчина, который о чем-то спорил, мгновенно был вытеснен из сферы сознания.
Лишь объявление о том, что посадка на самолет, вылетающий в Осло, заканчивается, заставило ее вернуться к ситуации у стойки регистрации.
Мужчина-великан возмущался, что ему не забронировали место в салоне первого класса. Только что была установлена причина: у него отсутствовал билет в салон первого класса.
Мужество окончательно покинуло Кейт, внутри у нее все заныло и заскребло с глухим ворчанием.
Затем выяснилось, что у мужчины вообще нет никакого билета, и тогда дискуссия плавно перешла в высказывание с нескрываемой ненавистью точек зрения на внешность служащей авиалиний, ее личные качества, качества ее матери, а также печальное будущее, несомненно уготованное как ей самой, так и авиакомпании. Но в конце концов случайно прекратилась, наткнувшись на актуальную тему: кредитной карточки.
Кредитной карточки у него не было.
Дискуссия возобновилась, на этот раз предметом были чеки и почему компания отказывалась их принимать.
Кейт долго и бесцельно смотрела на наручные часы.
— Простите, это надолго? — вмешалась она в их спор. — Мне надо успеть на рейс в Осло.
— Я же занимаюсь с джентльменом. Я буду к вашим услугам буквально через одну секундочку, — ответила девица.
Кейт кивнула и дала пройти «буквально одной секундочке».
— Дело в том, что самолет вот-вот должен взлететь, — вновь заговорила она. — У меня только одна сумка, вот билет, место забронировано. Оформление займет не больше тридцати секунд. Мне очень жаль, что я вас прерываю, но еще более жаль мне было бы упустить мой самолет из-за тридцати секунд. Это тридцать настоящих, реально существующих секунд, а не ваших «буквально тридцати секундочек», из-за которых мы можем тут заночевать.
Девица за стойкой обратила к Кейт весь глянец застывшей улыбки, но прежде чем она успела что-то ответить, светловолосый великан огляделся по сторонам, и присутствующие почувствовали легкое смущение.
— Я тоже хочу лететь в Осло, — медленно произнес он свирепым нордическим голосом.
Кейт пристально посмотрела на него. Он совершенно не вписывался в аэропорт или, скорее, аэропорт не вписывался в него.
— Да, но если мы и дальше будем торчать здесь, тогда уж точно не улетит ни один из нас, — сказала Кейт. — Нельзя ли для начала разобраться с этим вот? По какой причине он застрял?
Девица за стойкой, изобразив на лице очаровательную дежурную улыбку, ответила:
— Авиакомпания не принимает чеки. Таковы правила, установленные у нас.
— Ну а я принимаю, — сказала Кейт, хлопнув по стойке своей кредитной карточкой. — Возьмите с джентльмена плату за билет по этой карточке, а он вернет мне чеками. — О'кей? — обратилась она к верзиле, смотревшему на нее с флегматичным удивлением. У него были большие голубые глаза, в которых было то же выражение, с каким они когда-то смотрели много раз на ледники. Они были надменными и в то же время ничего не соображающими.
— О'кей? — нетерпеливо повторила Кейт. — Меня зовут Кейт Шехтер. Одно «ш», два «е», а также «х», «т» и «р». Главное, чтобы они все были здесь, а уж в каком порядке они окажутся в банке — неважно для них. Они, похоже, сами никогда этого не знают.
Мужчина медленно и неуклюже еле заметно наклонил голову в знак признательности. Он стал благодарить Кейт за ее доброту, любезность и что-то еще, произнесенное по-норвежски, — этого она не поняла; сказал, что он давным-давно не встречал ничего подобного в своей жизни, что она очень энергичная и решительная женщина и что-то еще, опять по-норвежски, и что он теперь у нее в долгу. В заключение он запоздало добавил, что чековой книжки у него нет.
— Ничего! — вскричала Кейт, твердо решив не отклоняться от намеченного курса. Порывшись в сумке, она вытащила оттуда листок бумаги, нацарапала там что-то и сунула его мужчине.
— Вот мой адрес. Вышлите мне туда деньги. В крайнем случае заложите свою меховую шубу. Просто вышлите и все. О'кей? Видите, я иду на риск, доверяя вам.
Великан взял у нее клочок бумаги, страшно медленно прочитал то, что там было написано, затем очень аккуратно сложил его и положил в карман своей шубы. Он вновь едва заметно поклонился ей.
Кейт внезапно осознала, что служащая ждет, когда она вернет ей ручку, чтобы заполнить бланк кредитной карточки. Она с досадой пододвинула ручку девице, протянула ей свой билет и напустила на себя выражение ледяной невозмутимости.
Объявили окончание посадки на их самолет.
— Ваши паспорта, пожалуйста, — сказала девица неторопливо. Кейт протянула ей свой паспорт, а великан заявил, что у него нет паспорта.
— Нет чего? — воскликнула Кейт.
Девица за стойкой перестала вообще как-либо реагировать и сидела, уставившись в одну точку, предоставив кому-то из них сделать первое движение.
Мужчина еще раз рассерженно повторил, что паспорта у него нет. Потом то же самое он уже заорал и с такой силой стукнул кулаком по стойке, что на ней осталась вмятина от удара.
Кейт забрала свой билет, паспорт, кредитную карточку и снова вскинула на плечо дорожную сумку.
— Вот теперь я сдаюсь, — сказала она и просто ушла оттуда.
Она знала, что сделала абсолютно все, что только в человеческих силах, чтобы попасть на самолет, но, видно, этому не суждено было случиться. Она попросит оставить записку для Жана-Филиппа, в которой сообщит, что не может приехать, и скорее всего ее записка будет валяться в соседней ячейке с его собственной того же содержания.
Хоть раз в жизни они будут равны в своем отсутствии.
А теперь надо пойти и успокоиться. Она отправилась на поиски газеты, а затем места, где можно выпить кофе, но, следуя за соответствующими указателями, не нашла ни того, ни другого. Потом она никак не могла найти исправный телефон, чтобы позвонить в гостиницу, где останавливался Жан-Филипп, и решила вообще покончить с этим аэропортом. Скорее выйти отсюда, найти такси — и домой, говорила она себе.
Она стала пробираться через зал регистрации к выходу и была уже почти у цели, но решила вдруг оглянуться назад на стойку регистрации, которая заставила ее отступить, и как раз в этот момент, когда она туда посмотрела, стойка взмыла ввысь, и ее поглотил оранжевый огненный шар.
Когда Кейт лежала под кучей бетонных обломков, в полной темноте, страдая от боли и задыхаясь от пыли, ее, по крайней мере, утешало одно: значит, ей совсем не показалось, что день сегодня ужасный. Это была последняя мысль, перед тем как она потеряла сознание.
2
Общественность пыталась призвать к ответу. Сначала — Ирландскую республиканскую армию, потом Организацию освобождения Палестины и министерство газовой промышленности. Британский комитет ядерных ресурсов поспешил сделать заявление, что ситуация находится под контролем, что есть лишь один шанс из миллиона, что вообще могла быть какая-то утечка радиоактивного вещества, и, следовательно, площадка, где произошел взрыв, станет прекрасным местом для отдыха с детьми и устройства пикников, и в заключение говорилось, что к случившемуся они не имеют вообще никакого отношения.
Не было обнаружено ни одной причины взрыва.
Получалось, что стойка взорвалась сама, по своей собственной воле. Было выдвинуто несколько объяснений, но на самом деле они просто являлись обычными определениями того же самого процесса, только выражены другими словами, и имели в основе те же законы, которые в свое время дали миру выражение «усталость металла». И вот сейчас для объяснения внезапного самопроизвольного перехода дерева, металла и пластмассы во взрывоопасное состояние было придумано похожее определение: «нелинейная сверхкритическая структурная флуктуация», или, если сказать по-другому, как это сделал на следующий день по телевидению один из заместителей членов совета министров, «стойке регистрации крайне осточертело находиться там, где она находилась». Эти слова ему не могли забыть до конца его дней.
