Андрей Льгов - Олаф Торкланд в Стране Туманов
«А все-таки старый не промах, это он натолкнул меня на эту мысль своим вопросом, — думал Торкланд, выходя из кабинета в коридор. — Надо отвесить ему золота, пока оно полностью не перешло к этим проституткам. Кстати, этому безобразию придет конец в первую очередь». И Олаф, злорадно ухмыльнувшись, ступил в тронный зал.
Пир шел горой, и появление короля осталось незамеченным точно так же, как никто не заметил и его исчезновения. Олаф твердым шагом подошел к столу и, схватив железной хваткой Сигурда за плечо, сдернул его с лавки. Воин предстал перед монархом с ничего не понимающим видом. Торкланд что было силы заехал своему ярлу по морде, но эта привычная мера не дала видимых результатов. Выражение пьяных глаз красноречиво говорило, что ярл готов стойко выдержать очередную порцию королевской милости, лишь бы побыстрее вернуться к прерванному занятию. Олаф в гневе схватил викинга за шиворот.
— Бегом на пристань, готовь свои драккары к отплытию в Урманию. Привезешь сюда свою жену, ну и других женщин фиорда, которые пожелают повидать муженьков, — проревел конунг, толкнув ярла в сторону двери.
Услышав такие слова, Сигурд начал приходить в себя буквально на глазах. Пролетев через всю залу, он приземлился уже трезвым, как стекло от бутылок из-под спайнлендского вина.
— За что?! Олаф! — взмолился он, поднимаясь на ноги. Некоторые не очень упившиеся викинги стали проявлять интерес к происходящему. Олаф заметил это и повернулся к пирующим:
— Эй, Хлов, Ульф, Свен, Гунгерн, Эйрик, Ас, вы что уставились, думаете, вас это не касается? Не более чем через одну полную луну я желаю видеть ваши семьи при дворе Ингленда, а то что за знать без жен и наследников? — И Торкланд врезал кулаком по столу так, что с него посыпалась снедь, — подкрепив этим непреклонность своих намерений.
Протрезвление стало всеобщим. Привести в Ингленд своих жен означало навсегда лишиться тех благ, которыми хирдманы были окружены в отсутствие любимых. Нетрудно было представить, что с появлением первой же скандинавки веселым саксонским девочкам тут же придется заняться своей основной работой, а воинам больше не видать их ласки. Да и веселые мужские застолья наверняка перестанут быть ежедневным событием. В тронном зале повисла гробовая тишина. Воины переваривали услышанное. Олаф ходил вдоль столов и, плотоядно пощелкивая челюстью, испытующим взглядом смотрел на своих подданных.
— Я хочу напомнить вам, погрязшим в пьянстве и разврате, что, завоевывая Бритленд, мы собирались осесть здесь и создать грозное королевство. Вы сами выбрали меня своим предводителем. Теперь же, не обессудьте, я принял единственно возможное решение. Никто из вас и не думал заниматься государственными делами, свалив все проблемы на меня! — Олаф тряхнул рыжей бородой и воодушевленно продолжил: — Вы, недостойные называться даже йотуновскими выкормышами, с утра до вечера только и делаете, что опустошаете винные погреба и разбазариваете казну королевства. И я вдруг подумал: почему наш родной Север давно уже не пошел с молотка, сплошь населенный такими пройдохами? Я вспомнил, что кроме вас в Урмании еще живут наши дорогие жены, благодаря которым эта страна все же процветает. Я смекнул, что с тем, с чем не можете совладать вы, суровые воины, легко справятся ваши жены. Уж они-то заставят саксонских керлов платить десятину, и даже больше, обойдясь без всяких счетоводов. Эта страна будет богатеть, и мы, опираясь на ее крепости сможем совершать дальнейшие завоевания!
Олаф закончил пламенную речь, взывая к неумолимой жажде славы и крови, присущей викингам. Но вместо бурных возгласов, к которым привык Торкланд, зал ответил тишиной.
— Извини нас, конунг, — раздался голос старого ярла Рагнара, — ты поступаешь мудро, призывая сюда наших жен, если желаешь процветания этой стране. Но при этом мы все лишимся тех благ, которые кровью завоевали в войне с саксами. Ты идешь на вынужденные меры, и мы понимаем эту необходимость. Но ты забыл, что ты, конунг, всего лишь первый среди равных и поэтому должен быть всегда впереди.
Олаф слушал, пытаясь понять, к чему клонит ярл.
— Ответь всем нам, конунг Олаф, привезешь ли ты в Ингленд свою Асьхен? — Старик уставился на Торкланда своим единственным глазом.
Хирдманы замерли, в напряжении ожидая ответа. Это был серьезный вопрос. Олаф задумался, дело было вовсе не в том, что он не хотел видеть свою жену в королевстве. Даже наоборот, ее твердая рука быстро навела бы здесь порядок, и он смог бы, не тревожась за судьбу страны, готовить новые походы. Нет, дело было в другом — они были в ссоре.
Весной, когда уже дикие гуси вернулись из теплых стран на родину, тяжелый на подъем Торкланд все продолжал встречать Йоль в компании Магнуса Бочки Эля и некоторых других соседей. Тогда Асьхен, устав от расточительного безделья своего муженька, просто выперла его на летние заработки вместе со всем хирдом. Торкланд был не на шутку разгневан, но поделать ничего не мог.
— Ты зря так поступаешь, вздорная женщина! — кричал Олаф с борта удаляющегося «Йормунганда». — Еще сама ко мне прибежишь!
Он сперва отправился в Дунленд, в надежде на умный совет конунга Хэймлета. Но не застал того дома. Хэймлет уже уплыл куда-то на промысел, уведя с собой половину датского флота и оставив вместо себя Элръера Светловолосого. Встретив весьма недружелюбный прием, Торкланд отправился дальше. Только уважение к конунгу данов остановило руку славного викинга, когда он уже хотел свернуть шею этому выскочке Элръеру. Плывя вдоль побережья Франкленда, хирд Торкланда грабил и жег все подряд деревни и, естественно, не знал неудач. Встреченные викинги присоединялись к Олафу, и с началом лета под его рукой уже была целая флотилия. Тогда у ярла и родилась идея захватить саксонский престол и стать настоящим королем, с обширными землями, дворцами и замками, придворными, слугами и дворцовым этикетом, как, он слышал, было заведено при дворах Франкленда, Спайнленда и Миклагарда.
«Тогда-то Асьхен точно прибежит, — размышлял Олаф. — Кто из женщин не хочет стать королевой?»
Но выходило все наоборот. Ему приходилось самому просить ее пожаловать в Ингленд и взять на себя управление хозяйством разоренной им же страны. В противном случае викинги могли покинуть его.
— Ладно, клянусь, что призову ко двору свою жену, — выдавил из себя король.
В зале раздался вздох облегчения. Даже при изменившихся обстоятельствах викинги не хотели покидать Олафа, ведь Один всегда был на его стороне. Но если вождь зарывался и ставил свою волю выше закона, они должны были его оставить.
Обычное пасмурное утро простиралось над Инглендом. Гордо и грациозно Асьхен спускалась по длинному трапу, переброшенному с ладьи не до прибрежных камней, как обычно, а до самого берега. Справа и слева ее поддерживали сопровождающие женщины.
Олаф сплюнул на землю, видя такое издевательство над скандинавскими обычаями, но ничего не мог поделать. Приходилось выполнять данные жене обещания и встречать как настоящую королеву. Со стороны было хорошо видно, что прислуживающие Асьхен женщины только мешают ей двигаться. Она то и дело наступала им на ноги, шагая по качающимся доскам, и бедные девушки были недалеки от того, чтобы свалиться с трапа на острые валуны. Но этикет требовал всего этого, и Олаф прикрыл глаза, не в силах смотреть на происходящее.
Тем временем королева благополучно сошла вниз и приблизилась к мужу, как положено, слегка поклонившись. Конунг ответил кивком, и чета величественно направилась во дворец.
К этому времени уже многие жены викингов прибыли в Ингленд к своим верным муженькам, лишь только прослышав о распоряжении короля. Их руки горели от предвкушения работы. Появление королевы вселяло энтузиазм.
Асьхен без лишних церемоний приступила к выполнению государственных дел, и с бедных керлов полетела стружка. Крестьяне с тоской вспоминали то беззаботное время, когда по округе бродили толпы пьяных викингов, требовали эль и женщин, иногда убивали, но при этом сорили золотом.
Прошло три года. Как-то вечером Олаф сидел задумавшись на своем троне.
— Ваше величество, к вам лорд Сигурд Трюфальд, — объявил расфуфыренный церемониймейстер.
«Ну и урод», — подумал про него Торкланд, глядя на бесчисленные кружева, облепившие его, словно пергаментные игрушки елку на праздник Йоль.
Сигурд появился в более пристойном виде. Его дорожный кожаный плащ был сплошь забрызган грязью, а лицо посерело от усталости. Правая рука, лежавшая на мече, была небрежно перемотана замусоленной и пропитанной кровью тряпкой, — видимо, ярл был легко ранен.
Он зашел в зал, небрежно кивнул конунгу и, бросив мокрый плащ на руки брезгливо отшатнувшемуся лакею, без приглашения плюхнулся в кресло, стоящее чуть пониже трона.
— Трюфальд, что случилось? По твоему виду можно сделать вывод, что на нас напали, — пошутил Олаф.
