Гарднер Дозуа - Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк
Все время, отведенное на адаптацию новичков к условиям космической станции, они провели вместе.
— Словно два голубка, — говорили их соседи по каюте.
Они подозревали, что уродливого парня привлекает красота Акайна. Но что интересного мог найти Айкан в парне, речь которого порой было невозможно понять? Все эти загадки о звездах, которые падают внутрь себя, изменяют свою природу, данную им Богиней, и даже, по словам Тева, иногда выпадают из созданной Богиней Вселенной… Это непостижимо! Кто мог такое понять? Кто мог найти эти разговоры интересными или возбуждающими?
По окончании периода адаптации Тев стал проводить много времени с другими физиками. Акайн приступил к своей новой работе в саду станции.
Вы можете подумать, что это был настоящий сад и что парень был спасен, что он нашел свое настоящее призвание.
Так называемый сад занимал несколько комнат, обшитых листами серого металла, как и все прочие помещения. Подбор растений носил исключительно утилитарный характер, декоративных не было вовсе, и высаживались они не в грядки, а в металлические короба. Свет падал из панелей на потолке. Полив осуществлялся посредством трубок, подающих воду прямо к корням. Ничего не пропадало зря. И не было ничего, кроме самого необходимого.
Акайн открыл для себя, что садоводство для него означало не только сам сад. Он скучал по солнечному свету, облакам, дождю, жукам, воришкам-тли, холмам, встающим на горизонте, запахам близкого леса и океана. Короче говоря, он скучал по своему родному миру. А больше всего ему не хватало родных пейзажей — узких фьордов, пробитых волнами в скалах, быстрых ручьев и несокрушимых гранитных гор.
Но до восьмидесяти лет ему суждено лишь изредка посещать родные места, на короткое время отпуска. Одна только мысль о предстоящих шестидесяти годах жизни на космической станции вселяла в него ужас.
— Не печалься, — говорил ему Тев. — У тебя талант к садоводству. Старший садовник не раз об этом говорил. Со временем тебя переведут на какую-нибудь большую станцию, где будут и декоративные растения, и жуки, и, может, даже голограмма неба над нашей планетой. Думай об этом, пока черенкуешь свои растения. А я к тому времени стану известным физиком. Меня будут приглашать читать лекции, и мы будем со смехом вспоминать, как начинали взрослую жизнь.
Акайн с сомнением отнесся к его словам и не замедлил сказать об этом.
— Когда я стану знаменитым, я признаюсь, что всегда любил тебя, и только Богиня знает за что, ведь у тебя такой ужасный характер, — заявил Тев.
Акайн взглянул на приятеля:
— Это правда?
— Насчет характера? Конечно правда.
— Ты меня любишь?
— Я положил глаз на твою сияющую шкуру с первого же момента, как только увидел. С первого раза, как только услышал твои жалобы.
— Почему?
— Представления не имею. Не забывай, что моя территория — это звезды, а не мужчины.
Акайн не отрывал взгляда от Тева, который, по своему обыкновению, растянулся на кровати под пустой нишей. Он только что вернулся из общего душа и не одевался, так что все ужасные пятна были на виду. Одна отметина закрывала половину лба. Вторая, еще более отчетливая и неприглядная, занимала большую часть бедра.
— Ты никогда не пытался покрасить мех? — спросил Акайн.
— В детстве мои тетушки не раз пробовали меня перекрасить. Я ненавидел это занятие — оно доставляло немало хлопот, краска ужасно пахла, а через некоторое время приходилось повторять все сначала. Как только подходил срок очередной процедуры и на кухне распространялся запах краски, я убегал и прятался, так что за мной охотились все родственницы. В конце концов кузины отказались от этого занятия. «Если Теву нравится быть уродливым, пусть так и ходит, — говорили они. — Мы не будем за ним гоняться, словно за диким зверем». Потом сдались и тетушки.
— Ты никогда не жалел, что не послушался их?
— О чем ты говоришь, Акайн? Разве ты захочешь стать моим любовником, если я выкрашусь в черный цвет? Неужели ты считаешь, что красота важнее всего? Я предпочитаю быть умным.
Слов нет, пятна на его шкуре выглядели ужасно. Но его стройное тело было очень привлекательным, так же как и голос — всегда ровный и доброжелательный. В голове Акайна возникла неожиданная мысль: каково это — заняться любовью с тем, кто постоянно наблюдает за звездами и видит в них то, что скрыто от прочих наблюдателей?
Акайн поцеловал своего друга. Тев горячо ответил. Каким бы уродливым он ни был, каким бы ученым ни был, он, без сомнения, был способен на подлинную страсть.
Они стали любовниками. В случае, когда оба партнера молоды, а уединиться почти нет возможности, непременно возникают трудности. Иногда им приходилось ждать, пока разойдутся все соседи по спальне, иногда они пользовались комнатой для интима, совмещенной с гимнастическим залом.
Акайн считал, что такими вещами гораздо приятнее заниматься где-нибудь в лесах Атквы или в укромном уголке бабушкиного сада. Даже в дюнах вокруг школьного пансионата было бы немного комфортнее. Любовь и космическая станция казались ему несовместимыми. Хотя Теву ничуть не мешали ни серые металлические стены, ни пропахший машинными маслами воздух.
Акайн не раз задумывался, выбрал бы он более подходящего любовника, если бы его жизнь была другой? Кого-нибудь постарше, кто проявил бы к нему интерес? Например, старшего садовника?
Но проблемы возникали не только из-за недостатка удобных мест для занятий любовью, но и из-за второй страсти Тева. Загадки звездного скопления интересовали его не меньше, чем секс.
Если бы Акайн был столь же сильно увлечен своими занятиями, он бы легче переносил долгие периоды рассеянности Тева или его бесконечные рассуждения о поведении стареющих звезд. Он пытался говорить с приятелем о своих проблемах в саду станции. Там постоянно возникали трудности с соблюдением экологического равновесия. Почву в маленьком саду время от времени поражали паразитические организмы, которые нельзя было назвать ни растениями, ни животными, но они все же были живыми на свой, особый лад. Эти организмы происходили с родной планеты, но после того, как хвархаты нечаянно захватили их с собой в космос, несколько видоизменились. Паразиты бурно размножались при свете, который несколько отличался по спектру от природного освещения, и в почве, где отсутствовали обычные микроорганизмы.
Тев все это терпеливо выслушивал, но во всех излияниях Акайна он слышал только жалобы. Сад на станции не может не отличаться от сада на планете. В космическом садоводстве не обойтись без трудностей и проблем. Но для Тева, жизнерадостного и увлеченного, проблемы существовали, чтобы их решать или стойко переносить, не теряя присутствия духа. Он относился к ним так же, как и к пятнам на своей шкуре.
Если растения Акайна покрываются плесенью, что ж, значит, Акайн должен найти для них целебное средство. Если такого средства не существует, значит, придется выращивать другие виды полезных культур.
— Неужели тебя ничто не может обескуражить? — удивлялся Акайн.
— Да, иногда меня обескураживает твое поведение. Почему бы просто не наслаждаться жизнью? Ведь хандра ничего не улучшит. Подумай лучше о том, как ты привлекателен! Подумай о моем призвании! Неужели ты считаешь, что какая-то плесень может сравниться с трудностями, которые иногда возникают у меня, когда не идут вычисления?
Невзирая на прекрасные гены, Тев не стал первоклассным математиком. В своей работе он больше следовал инстинкту.
— Я не понимаю, откуда это во мне взялось, — говорил он. — Наверно, оттуда же, откуда и мои пятна. В любом случае, я не всегда до конца понимаю, как Богиня построила нашу Вселенную. Космос предстает передо мной чередой видений, и, если ты думаешь, что видеть вещи более чем в пяти обычных измерениях легко, ты ошибаешься. Вот и с этим скоплением звезд то же самое: чтобы как следует понять его природу, требуется гораздо больше, чем пять измерений. Здесь так много звезд, и они так близко расположены друг к другу!
Возможно, проблема была в несоразмерности проблем. Болезни растений по сравнению с затруднениями Тева в вычислениях представлялись сугубо тривиальным явлением. Возможно, разница была в темпераменте. Энергия Тева придавала смысл всему, чем он занимался. Если он боролся, значит, борьба этого стоила. Печаль Акайна, ставшая уже хронической, преуменьшала его переживания. Ни одно из его собственных дел не казалось важным ему самому, а уж окружающим и тем более.
Первый год пребывания в космосе подошел к концу. Начался второй год службы. Судя по весточкам с родины, дома все шло хорошо, хотя бабушкин сад и не цвел так пышно, как в те времена, когда за ним ухаживал Акайн. Несомненно, у него был талант садовода.
— Как удачно, что ты можешь применить его там, где находишься, — говорила мать.
