Андрей Курков - Сказание об истинно народном контролере
Клара тяжело вздохнула, пожала плечиками.
— Кто знает? — произнесла она. — Может, случайно… Вон ведь в столовой Мосавиахима тоже семь человек насмерть селедкой отравились…
— Да, я читал… — припомнил вслух директор школы.
И вдруг неприятная мелкая боль около лодыжки заставила его отвлечься. Он наклонился, прихлопнул рукой низ штанины, думая убить проникшего туда комара.
Хозяйка тем временем успокоилась немного, снова налила в стопочки. Стопочки были до того маленькими, что Банов даже не замечал произведенного глотка. Только механически откусывал свой огурец после каждого, обмакнув его перед этим в солонку.
Из коридора донеслись шаги. Скрипнула дверь в комнату. Зашел Роберт. Удивленно поздоровался с директором школы, не остановив взгляд на бутылке водки.
Банов почему-то подумал, что вот сейчас сразу хозяйка спрячет бутылку и все останется незамеченным для мальчика, но Клара только кивнула Роберту и никакой попытки скрыть от ребенка не лучшую в воспитательном смысле часть взрослой жизни не произвела.
Почувствовав из-за этого некое неудобство, директор школы поднялся из-за стола.
— Я пойду уже, — проговорил он. Потом оглянулся на дверь — Роберт отсутствовал, по-видимому, ушел в туалет. — И прошу вас больше мечтать, постарайтесь мечтать вместе с ним…
Клара медленно поднялась, чтобы проводить гостя. На улице было уже совсем темно. В этом переулке почему-то многие фонари не горели. Банов остановился, решая, что ему теперь делать: идти домой или же вернуться & школу, в свой кабинет. Домой не хотелось, как, впрочем, не хотелось сейчас идти и в школу, и поэтому решил он немного прогуляться по засыпающему городу, по этим коротким знакомым переулкам.
Бродил он по пустынным улочкам довольно долго. Уже прозвучали и затихли полуночные Кремлевские куранты. И какая-то звезда, висевшая до того над самой Москвою, сорвалась с низкого темно-синего неба и, соскользнув к земле, потухла в падении.
А Банов все ходил и ходил, поворачивая с одного переулка на другой, и время от времени возвращался снова на тот же переулок, и для разнообразия после такого возвращения поворачивая уже на какой-нибудь другой. На углу такого переулочка и какой-то более значительной улочки его неожиданно остановил спрятавшийся под стеною дома патруль.
— А вы почему не спите, товарищ? — вежливо спросили его трое высоких мужчин, показавшихся в темноте одинаково одетыми.
— Не спится… — признался им Банов.
— А вы что, завтра не работаете?
— Работаю, — сказал директор школы.
— А как же вы будете работать, если ночью не выспитесь? — продолжали выпытывать патрульные.
Банов уже мысленно признал их правоту и поэтому не спешил ответить на последний вопрос.
— Я, пожалуй, уже спать пойду! — сказал он через полминутки.
— То-то же! — одобрил его слова один из мужчин. — Мы ведь сейчас работаем, а утром спать будем! Ну, спокойной ночи!
— Спокойной! — ответил им Банов и, разобравшись с направлениями, пошел к своему дому, находившемуся совсем недалеко.
Действительно. Столица уже вовсю спала. Ни одного горящего светом окна, ни одного прохожего, ни одной машины на мостовых улиц.
* * *Спокойно прошли несколько дней. Потом незаметно минул и выходной воскресный. И в понедельник Василий Васильевич Банов попросил завуча Кушнеренко снова вызвать в кабинет ученика 7-Б класса Роберта Ройда.
Встретились они уже как знакомые, и никакого стеснения в рыжеволосом мальчике директор школы больше не заметил. Спокойно вошел он, спокойно уселся на предложенный стул, лицом к директору и Дзержинскому, портретом висевшему на стене.
— Ну как?бодро спросил ученика Банов. — Как там, дома?
— Нормально, — ответил Роберт. Неудовлетворенный немногословием мальчика, директор решил поинтересоваться напролом:
— А мама как?
— Тоже нормально, — вяло отвечал ученик.
— Ну а она… мечтает теперь? — уже совсем в открытую спросил Банов то, что его больше всего интересовало.
— Кажется, нет… — ученик посмотрел, вроде бы пытаясь что-нибудь вспомнить, на потолок.
Такой ответ не порадовал директора школы. Даже, можно сказать, огорчил его и обеспокоил.
— Так что, совсем не мечтает?! — решил все-таки еще раз уточнить директор школы.
Мальчик уже более уверенно замотал головой.
— А скажи, Роберт, телефон у вас, кажется, есть? — спросил помрачневший Банов.
— Да-а…
— Дай-ка мне номер!
— Три ноль шесть семьдесят четыре…
Директор школы записал цифры на перекидном настольном календаре. После этого, снова обратив взгляд на мальчика, сказал: «Хорошо, иди!» Оставшись наедине с портретом Дзержинского и собственными мыслями, Банов стал пережидать рабочее время. Длилось это время медленно.
Потом в дверь постучали. Приходил учитель математических наук Зубровкин с предложениями по улучшению преподавания своих предметов. Предложения были записаны убористым почерком на десятке разлинованных рисовальных листков. Банов пообещал ознакомиться.
Еще какое-то время ушло на кипячение воды и заваривание чая. И таким образом, по мелочам, по многои маломинутным отрезкам этого самого времени рабочий день иссяк, исструился песком песочных часов, и только тогда Василий Васильевич Банов немного ободрился, словно почувствовал окончаниями коридорных нервов, как школа опустевает, как покидают ее ученики и учителя, и работники школьной кухни, и медсестра Валентина, и все прочие служители важного образовательного дела. И остается в этой школе в конце концов под самый вечер один-единственный человек, и этот человек — директор, хозяин этой школы, товарищ Банов.
Спустившись вниз и проверив, все ли ушли, а также не разрешив уборщице Петровне закончить мытье полов в ленинском зале, он закрыл школу изнутри и, вернувшись в свой кабинет, накрутил телефонный номер Ройдов. Там долго никто не брал трубку. Потом неприятный тонкий мужской голос — по-видимому принадлежавший соседу Шкарницкому — прокричал: «Что? Алло? Кто это?» — Позовите вашу соседку! — требовательно и зло произнес в трубку Банов, почувствовавший еще большую нелюбовь к этому сальному типу, живущему в одной коммунальной квартире с такой необычной женщиной.
Видно трубку на том конце грубо опустили на какую-то деревянную поверхность — в ухе у Банова раздался такой грохот, что он отвел трубку подальше. Потом уже другой, чуть простуженный, но приятный и знакомый женский голос спросил: «Алло? Алло? Говорите!» — Здравствуйте! — выдохнул в трубку Банов.
— Кто это? Кто со мной говорит? — не узнала его собеседница.
— Это директор школы… товарищ Банов…
— А-а! Здравствуйте! Что-нибудь у Роберта?
— Да нет… Я хотел… я хотел вас сюда пригласить на беседу…
— Когда? — деловито спросила женщина.
— Ну… если можно, то сегодня…
— Но уже вечер!
— Это ничего. Я здесь обычно допоздна…
— Хорошо… — сказала Клара Ройд. — Я только ужин Роберту приготовлю и приду.
Опустив трубку на телефонный аппарат, Банов почувствовал облегчение. За окном еще только зарождались сумерки, но город уже притих. Прерывистой стала еще час назад бывшая монотонной и постоянной музыка автомобильных моторов.
Некоторое время спустя снизу раздался громкий дежурный звонок, и Банов поспешил, чуть ли не побежал ко входным дверям.
Клара была одета в легкий жакет и узкую строгую юбку, доходившую до колен. В руках — маленькая черная сумочка, на голове та же прическа.
— Я пришла, — сказала она открывшему двери Банову. Они поднялись на второй этаж, зашли в кабинет. Там Клара Ройд села на место для посетителя и вопросительно глянула на директора школы.
Он тоже опустился на свой стул. Улыбнулся ей.
— Извините, что я вас вызвал так поздно, — заговорил Банов первым. — Я видел Роберта… и он мне сказал, что вы так и не мечтаете… Вот я и хотел спросить, так ли это?
— Это так, — с грустью в голосе призналась Клара.
— Вы же молодая, красивая женщина, у вас еще вся жизнь впереди. — И тут Банов сбился, понимая, что по поводу «вся жизнь впереди» он немного перегнул. — Во всяком случае… Это так важно для Роберта, чтобы кто-то поддерживал в нем энтузиазм, оптимизм, надежды.
— Да не могу я мечтать, — выдохнула тяжело Клара. — Разучилась. Как вы не можете понять?!
— Не можете? — переспросил Банов. — А давайте вместе попробуем? А? Я вот только чай сделаю, здесь все-таки не коммунальная кухня!
И, поднявшись, он поставил чайник на примус, отрегулировал пламя, подкачал примус немножко.
Клара молча наблюдала за четкими движениями Банова, за его какой-то внутренней организованностью, ощущаемой даже во взгляде его глаз, таких необычных, глубоких, болотно-зеленого цвета. И, видно, почувствовал Банов, что понравилось что-то в нем Кларе, и это как бы добавило ему самоуверенности, и, засыпая в кипящий чайник заварку, он уже был уверен, что научит эту женщину снова мечтать, научит ее, как быть счастливой, в общем спасет для страны одного человека.
