Сергей Панарин - У реки Смородины
Егор догнал Первыню на мосту, хлопнул по плечу:
– Ну, веди, куда велено. Раз кроме меня защитников у этого города нету, придется мне постоять за Тянитолкаев.
Отчего-то, побеседовав со Скипидарьей, ефрейтор преисполнился оптимизма. Он не понимал причин. А бабка их знала: просто она незаметно поворожила над богатырем, чтобы поднять его боевой дух.
Вскоре Егор и дружинник свернули с тракта, по которому близнецы пришли в город, и углубились в лес.
– Что же твой хозяин не расщедрился на коней? – усмехнулся дембель.
– Кони дракона чуют, с ума сходят. Потому и пешком.
Они протопали по едва приметным звериным тропам часа три. Провожатый отлично ориентировался. Лес вовсе одичал, стал густым и первобытным. Ели возвышались, как суровые великаны, лиственные деревья, почти полностью лишившиеся покрова, выглядели на их фоне сиротами. Вскоре начался бурелом.
Возле огромного поваленного дуба Первыня остановился:
– Дальше, прости, сам. Ты мне крепко врезал, немчуриец, но я зла не держу.
– Что вы все меня немчурийцем называете? – спросил Егор. – Это какое-то обидное прозвище?
– А ты разве не из Немчурии? – удивился дружинник.
– Нет, малый, мы с братом из России, – сказал Ермолаев-младший.
– Вот оно как! – благоговейно выдохнул Первыня.
Ефрейтор обрадовался:
– Ты знаешь про Россию?
– Кто ж про нее не знает? Рассея – она священна.
– По-любому, – кивнул Егор, припоминая, что гадалка однажды назвала Россию именно через «а». – Куда идти-то?
– Прямо туда, – Дружинник махнул рукой.
Тут по лесу разнесся утробный рык и оглушительный свист.
– Дракон, – промолвил побледневший Первыня. – Желаю тебе, витязь, победы. Пожалуйста, сбереги меч. Мне его тятя подарил.
– Ну, раз тятя, тогда сберегу, – пообещал ефрейтор и двинулся навстречу подвигу.
Провожатый постоял, глядя вслед герою, и поспешил прочь из страшного леса.
Егору долго не попадалась полянка, и он стал волноваться, не встретится ли ему дракон раньше, чем удастся позвать таинственного бабкиного друга Стоеросыча. Но полянка появилась, и дембель добросовестно исполнил инструкции Скипидарьи.
– Слышу! – долетел до ушей ефрейтора далекий голос. – Иду!
Богатырь стал ждать, сев на кочку. Минут через десять на опушке появился Стоеросыч. Егор не сразу понял, что не один. В зарослях возникло какое-то движение, и чуть впереди показалась странная коряга-колода. Она зашевелилась, у нее обнаружились глаза янтарного цвета, сучковатый нос, вместо рта зияла трещина, еще были ветки-руки и корни-ноги. На верхушке колоды – у ефрейтора не повернулся бы язык назвать ее головой – торчал сноп выцветшей травы и свисали пряди мха.
При ходьбе деревянный человек скрипел. Он приблизился к парню и спросил сухим надтреснутым голосом:
– Ты звал?
– Я.
– На верную погибель напрашиваешься?
– Я от бабушки Скипидарьи.
– А я от дедушки Мороза. Готовься к лютой смерти, юнец!
– Меча богатырского не пробовал? – Егор совсем вжился в роль витязя, встал, положил ладонь на оплетенную рукоять.
– Тпру, залетный! – Стоеросыч поднял руки-ветви. – Шутковал. Мы, леший народ, изрядно любим шутку. Как старая кочерыга поживает?
– Кто?
– Глухой, что ль? – крякнул леший. – Как там Скипидарья?
– А, хорошо. Гадает помаленьку.
– Горазда, песочница, горазда. Ты-то чего приперся? Как зовут?
– Егором. Так ты – леший?!
– Он самый.
– Отрыв башки! Я, это… Пришел дракона мочить. В смысле, убивать.
Стоеросыч скептически глянул на меч:
– Вот этим ножиком зарубишь?
– Другого нету, – вздохнул Егор-Емеля.
– Ладно, подсоблю я тебе, милок.
– Дай, я тебе руку пожму, – горячо проговорил Егор и принялся трясти ветку, очень напоминающую человеческую кисть.
– Ты что?! – Леший вылупил янтарные глаза. – Нельзя нам руку жать.
– Что, примета плохая? – насторожился ефрейтор.
– Хуже! – трагично заявил Стоеросыч. – Дело в том, что у нас, леших, нет рук. Лапы у нас.
Его смех сильно походил на треск, и Емельянов-младший испугался, не разломится ли «старый пень».
– Это хорошо, что ты припожаловал. Змей обуял, это верно. Лес топчет, гнезда разоряет, вон, зверье все перепугалось. Лоси ушли, олени тоже. Они чуют гадину. Кабаны остались. А деревьев пожег, мать моя дубравушка!.. Большой, оглоед, хотя я его не видел.
– Как же так?
– Он – дракон, порождение магии огня и воздуха. Я – дитя стихии лесной, от земли род веду. Мы друг друга не видим. В деле волшебства всегда так. Но следы его приметные я встречал. Близко он, совсем близко. Мается, орет. Голодный, наверное.
– Что же мне делать?
– Да, ты хоть и большим вырос, но змея собою не прокормишь. Слушай внимательно. Во-первых, драконы не переносят человеческого запаха.
– А как же они людей едят?
– Хм… Ну, вот тебе нравится запах живой свиньи? А мясо, небось, за милу душу уплетаешь.
– Ясно.
Леший испустил причудливую трель: нечто среднее между птичьим пением и автоматной очередью. Через минуту на его лапу села серая пичужка с травинкой в клювике. Стоеросыч взял травинку, пташка улетела.
– Вот тебе заповедная бальзам-трава. Мало кто знает, что она отбивает любой запах. Раньше ею ваших мертвецов отмачивали, если нужно было долго тело хранить. Отщипни чуть-чуть, разжуй и проглоти. Остальное сбереги, вдруг пригодится.
Егор так и поступил. Леший продолжил:
– Во-вторых, дракона умертвить сложно. Лучше его прогнать. Некоторые змеи не выносят грубости матерной, другие обижаются на обзывания. В большинстве своем драконы к словам равнодушны, пока не заденешь какое-нибудь больное место. Еще их можно заболтать, то есть наплести с три короба. Дракон соловеет, засыпает, и делай с ним, что хошь.
«Е-мое! – запаниковал ефрейтор. – Тут Ваня развернулся бы. С его языком дракон не только бы заснул, но и сдох бы! А я-то…»
– А можно его как-нибудь без слов ухайдакать? – не выдержал Егор.
– Меч-кладенец помог бы, только где ж его взять… Девственницей приманить? Жалко душу невинную, я имею в виду драконью… Шучу! Вот что, Егор. Ежель в словесах не шустр, то рази проклятого промеж глаз. Там у него слабое место.
– А если у него три головы?
– Тогда вилы надо было брать, – рассмеялся Стоеросыч.
Его юморок стал напрягать дембеля.
– Что-нибудь еще подскажешь полезное? – раздраженно спросил парень.
– Дай-ка подумать. Мой руки перед едой.
Ефрейтор зарычал. Леший замахал ветвями:
– Ну, не злись, милок. Я же предупреждал: лесной народ потешиться любит. А над кем еще посмеешься, как не над вами – людями? Это тебе еще повезло. Самая любимая шуточка у нас – игра в потеряшки. Заведем, запутаем, человечишко шел в Тянитолкаев, а вышел к Задолью.
– Не вижу ничего потешного, – хмуро проговорил Егор.
– Извиняй, милок, природу смешного в два счета не объяснишь. Я тебя лучше направлю прямо на змия. Мне вот сорока подсказывает, надо тебе вон на ту елочку идти и далее прямо. Если что, слушай сорочий крик, так и выведет. Ну, считай, славу ты уже снискал. Песни про тебя напишут при любом раскладе. Удачи.
Пожелание утонуло в утробном рыке дракона. Потом раздалось шипение.
Настала тишина. Даже птицы смолкли. И ветер. Так продолжалось несколько мгновений, затем лес ожил.
Емельянов-младший поблагодарил Стоеросыча и двинулся дальше. Впереди то и дело мелькала черно-белая сорока. На небе неестественно быстро сгущались сизые тучи, только Егору было не до них:
– Славу снискал, песни напишут… Тут бы выжить, еханный бабай!
Первыня вернулся из леса и явился с докладом к Станиславу. Долговязый боялин нетерпеливо вскочил навстречу дружиннику:
– Ну, что?
– Отвел. Он потопал к дракону. Теперь ждем. Дозорные с леса и дороги глаз не сводят.
– Это все?
– Да. То есть нет! Егор сказал, что он совсем не немчуриец.
Драндулецкий отступил на шаг. Растерянно развел руками:
– А кто же он?
– Он из Рассеи, – рубанул Первыня.
– Откуда?!
– Из Рассеи.
– Ты пил? – Боялин стал с подозрением принюхиваться.
– Ни капли, – торжественно изрек дружинник, и фонарь под его глазом чуть ли не засветился. – Перед смертью мужчина врать не станет. Егор так сказал, что я поверил. В жизни всякое приключается. Правда богов такова. Знать, пришло время, когда древние взялись за наше спасение. А ты их в темницу да змею на расправу.
– Эвон как ты заговорил, Первыня, – удивленно произнес Драндулецкий. – Пора тебе в волхвы идти. Видать, крепок удар оказался, не одним синяком ты отделался. Все, иди, иди, отдыхай. Отвара успокоительного выпей.
Боялин Станислав опоздал с отварами. Еще по дороге потрясенный дружинник стал рассказывать на каждом углу, что двое странно одетых чужаков вовсе не иноземные послы или злочинители, а герои древней Рассеи, ниспосланные богами. Народ подхватил новость, погнал по всему Тянитолкаеву. В канун войны да с драконом, разоряющим округу, приход спасителей был как нельзя кстати. Люди поверили, зашумели. Они пока не знали, где точно остановились чудесные герои и как их приветили, а то Драндулецкому пришлось бы туго.
